— Держите, доктор Кассел, — сестра передала Дире кристалл, поддерживающий проекцию сердца. Ничего хорошего, честно говоря, она не показывала. С другой стороны, доктор её прихватила не для того, чтобы любоваться. — Может, мне лучше с вами пойти? Неудобно, наверное, с коляской одной. Хоть двери подержу.
— Так и скажи, что своими глазами всё увидеть хочешь, — усмехнулась врач. — Нет уж, сиди тут, на стрёме. Позовёшь, если кто больным заинтересуется.
— Вы доктор Кассел? — удивился старик, до этого только на прямые вопросы отвечавший. — А мне сказали…
— И что же вам сказали? — спросила хирург улыбнувшись.
Что поделаешь, нравился ей старик. Крепкий, весь такой кряжистый, как древний дуб. Глаза хоть и мутные, но прежняя яркая синева всё равно заметна. Наверное, в молодости красавец был писанный. А ещё упрямство его импонировало. Стойкость, что ли? Ну, не собирался дед пасовать ни перед больничными правилами, ни перед собственными недугами.
Господин Штейлер смущённо кашлянул в артритный кулак и ничего отвечать не стал.
— Ну, дайте угадаю, — предложила Дира, толкая коляску вперёд. — Доктор С всё узнала, лавочку прикроет, всем по шапке даст и увидеть жену никакой возможности больше нет?
— Так примерно оно и есть, — хмыкнул старик. — Моя Ильра точно такая же всю дорогу была. Не женщина — генерал в юбке. Учительница она у меня, с молодости в приюте с мальчишками уличными возилась. К ней по первой подойти боялся, ждал, когда внимание обратит. А я ведь тоже неробкого десятка, до майора дослужился.
— Почему-то я так и подумала, что вы военный, — буркнула Кассел, с натугой затягивая кресло на пандус. В лифте она ехать не решилась — маги-техники обязаны все передвижения регистрировать. В реальности-то они, конечно, интересовались только тем, на какой этаж ехавшего доставить надо, да и то частенько путали. Но кто знает? Может, у них внезапно любовь к дисциплине проснётся? — И как же вы со своей генеральшей всю жизнь прожили?
— Как у девы Луны за пазухой, — смущённо усмехнулся дед. Видно, неудобно было перед доктором: таскает его девчонка, надрывается. Но и сам идти не порывался, сознательный. — Это она с виду вся из себя грозная. А внутри-то мягонькая, сердечная, да ласковая. Говорю же, как ты. Сама-то, чай, лучше знаешь.
— Это точно! Я мягонькая и ласковая, — пропыхтела Дира, спиной открывая дверь в отделение. — Сейчас болею просто, потому коростой и покрылась.
— Да ладно тебе, колючка ершистая, — отозвался старик, но как-то рассеянно. Да и проекция зачастила, бумкая не в лад. — Мужика тебе просто нужно хорошего…
— Как вы себя чувствуете? — насторожилась Кассел притормаживая.
— Да хорошо я себя чувствую! — отмахнулся от неё дед. — Чую просто, рядом Ильра-то моя. Поехали уж быстрее.
Доктору оставалось только плечами пожать. Кто его знает, может, действительно чувствует? Вон, подобрался весь, будто хочет с кресла спрыгнуть да вперёд бежать.
Он и впрямь чуть не сиганул, как только в палату въехали — Дира едва на место усадила, пригрозив, что немедленно обратно отправит. Но со своей Ильры старик взгляда больше не отводил, смотрел, словно на чудо какое, даже глаза посветлели и морщины разгладились, улыбался. Стоило коляску к кровати подвезти, взял руку жены — осторожно, как хрустальную — щекой в ладонь ткнулся, да так и замер.
Кассел отошла к дверям, чтобы не мешать. Стоять без дела было не слишком комфортно, минуты тянулись, как резиновые. Но и занять себя нечем. Кроме бабушки в коме других пациентов-то и нет. Пришлось набраться терпения, с ноги на ногу переминаясь.
— Неужели так бывает? — протянула Хэлс, напугав доктора едва не до икоты.
— А неужели бывает, что призраки держат своё слово и остаются там, где обещали? — отдышавшись, тихонько рыкнула Кассел.
— Нет, ну правда, — бессменная реанимационная сестра благополучно проигнорировала начальственный гнев. — Вот я и жизнь прожила, и после смерти уж не один десяток лет прошло, а никогда такого своими глазами видеть не доводилось. Чтоб любовь на всю жизнь и до самой смерти… Это как так, доктор?
— Значит, бывает, — проворчала Дира. Ругаться шёпотом — идиотизм полный, но голос повышать не хотелось. — Да не таращись ты на них, дай попрощаться спокойно. А лучше сделай что-нибудь полезное. Иди, например, Спящую царевну проведай. Там тоже любовь.
— Да какая там любовь! — отмахнулась Хэлс. — Молодо-зелено. Может, если бы она здорова была, то уж разбежались. А вот тут… Завидки берут. А вас?
— Не берут. Каждому своё. А чудеса на то и чудеса, чтобы не каждый день случаться.
— Берут, — констатировала призрак. — Что и не говори, а есть и в вас что-то человечное, — доктор глянула на прозорливицу через плечо. — Ладно-ладно, ушла. Нечего меня глазами палить, всё едино не сгорю. А вы поторопитесь, а то про ваши подвиги вся больница судачит, не нагрянул бы кто.
Кассел только лицо потёрла устало: сохранить в этой богадельне что-то в секрете — мечта абсолютно несбыточная. Но Штейлера она всё равно дёргать не стала. Чудесам мешать нельзя.
Но долго Дире ждать и не пришлось. Старик поцеловал ладонь жены и так же аккуратно, как и брал, положил её руку на постель.
— Ну всё, — шепнул тихо. Не усиливай стены ремпалаты каждый звук — доктор ничего бы и не услышала. — Ты иди. А я догоню скоро.
И откинулся на спинку кресла, глаза прикрыл. Проекция сердца билась ровно, размеренно, как у совершенно спокойного человека.
— Поедемте, господин Штейлер, — негромко предложила Кассел.
— Поедем, — согласно кивнул дед.
Доктор отлипла от стены, берясь за ручки коляски, сердито толкнула дверь. Всё слишком сентиментально, чересчур мелодраматично, не в меру слащаво! Но почему так плакать-то хочется?
Глава девятая. Гарантию на проведённые процедуры может дать только время и патологоанатом
Когда утро начинается с родственников — это не плохо. Это отвратительно. Вот выходишь ты вся такая уставшая на крылечко родного корпуса. Вдыхаешь прохладный ещё воздух, пахнущий вовсе не стерильными тряпками, антисептиками и особым, грозовым запахом проекций, а зеленью и травой мокрой. Умильно смотришь на дворника, вяло шаркающего метлой по брусчатке. В голове пусто и свободно, как в ночном омнибусе.
А тут — бац! — муж. Бывший. Стоит себе у ярко-алой коляски, руки на груди сложил, смотрит, как хорошая хозяйка на заблудившегося таракана. И, главное, припарковался то так, что не заметить его невозможно. Обойти тоже. В такие минуты и умирает в корчах врачебный альтруизм и просыпается глубокая ненависть ко всему миру.
— Нам нужно поговорить, — заявил нежно любимый супруг, по своему обыкновению приветствиями не утруждаясь. — Леди Ван’Кассель сказала, что письма ты даже не вскрывала. Пришлось самому ехать.
Многоуважаемый лорд Ван’Риссель замолчал, выдерживая паузу. Видимо, давая Дире время выразить восторги его самоотверженностью. Не дождался, к сожалению. Кассел вообще ничего не сказала. Да, собственно, сообщить мужу и нечего было. Никаких посланий доктор в глаза не видела. Прислуга давно знала: корреспонденцией, напрямую с работой не связанной, молодая хозяйка не интересуется, а потому и не докучали с письмами. Матери она старательно избегала. Ну а то, что Меркера в такую рань к больнице принесло, искренне считала его личной проблемой.
— Нужно поговорить, — надавил Ван’Риссель, ответа так и не получивший.
Он всегда отличался завидной назойливостью. Хотя сам лорд это качество ошибочно принимал за настойчивость и умение своей цели добиваться.
— Говори, — обречённо согласилась Дира.
Хотела было по привычке руки в карманы сунуть, да вот беда: не снабдили швеи лёгкий плащ карманами. Да и сумочка мешала. За неимением альтернативы, пришлось ручки покрепче стиснуть.
— Я предпочитаю более приятную обстановку, — оповестил Меркер. — Думаю, ты не откажешься от чашки кофе и приличного завтрака.
Ван’Риссель, ничуть не сомневаясь, что супруга пребывает в полном восторге от такого щедрого предложения, отвернулся, открывая дверь коляски. Кассел с интересом наблюдала за мужем, даже шага с крыльца не сделав. Пауза затягивалась.
— Я жду! — напомнил Меркер.
— Жди, — щедро разрешила доктор.
— Насколько я понимаю, от завтрака в моём обществе ты предпочтёшь воздержаться? — догадался Ван’Риссель, которому снова оборачиваться пришлось, да ещё и дверцу закрывать.
Хлопнул лорд ею громко, от души. Злился, наверное. Потому что обычно к дорогим игрушкам он очень трепетно относился.
— Меня всегда восхищала твоя прозорливость, — призналась Дира.
— Так, где мы можем поговорить?
Кассел кивнула на липовую аллею перед посадочной площадкой и сама же вперёд пошла. Отделаться от супруга она и не мечтала даже. Приходилось следовать проверенному совету: «Раньше сядешь — раньше выйдешь», переделанному развесёлыми студентами медакадемии в: «Раньше ляжешь — раньше встанешь!». Чтобы под этим не подразумевалось.
Меркер доктора быстро догнал, рядом пошёл, легко подстроился под её шаг. Он, вообще, очень легко подстраивался. И всегда Ван’Рисселю было удобно. Завидный талант, если подумать.
Дира не удержалась-таки, глянула искоса на бывшего супруга. Ну ведь хорош, чтоб ему в Хаосе застрять. Высок, широкоплеч, но в меру. Приталенный пиджак сидит как влитой, демонстрируя, что проблем с избыточным весом у лорда нет. Консервативная причёска без изысков волосок к волоску. Над левым виском седая прядь появилась, но и это ему идёт, солидности придаёт. Весь из себя государственный муж. Даже не знай Кассел, на каком поприще Меркер карьеру куёт, сразу бы сказала: чиновник!
— Мне нужно, чтобы сказанное ты выслушала предельно внимательно, — начал Ван’Риссель, видимо, с мыслями собравшийся. — Вопрос крайне серьёзный. Дело в том, что осенью нам предстоят выборы в нижнюю палату парламента…
— Нам — это кому? — уточника Дира.
— Всему государству в целом и мне в частности, — едва заметно поморщился Меркер. — И давай обойдёмся без неуместного сарказма.