» (XXXVIII).
Вернемся к человеку, с чьим именем неразрывно связана самая первая победа римлян в морском сражении с карфагенянами – Гаю Дуилию. По большому счету, консул стал национальным героем, которого сенат удостоил невиданных ранее почестей: «Консул Гай Дуилий успешно сражается против пунийского флота и первый из римских полководцев справляет триумф за морскую победу; за это ему оказана пожизненная почесть: чтобы при возвращении с пира его сопровождали факельщик и флейтист с флейтой» (Per. 17)[49]. Уважение и почет консулу действительно оказывались великие, но вполне заслуженные: «Дуилию было разрешено возвращаться с пиров по улицам в сопровождении раба, несущего перед ним восковой светильник, и трубача, играющего на трубе» (Аврелий Виктор, XXXVIII).
Об этом же пишет и Цицерон, причем данный рассказ вкладывает в уста Марка Порция Катона Старшего. Не исключено, что знаменитый оратор позаимствовал его из не дошедшей до нас книги Катона «Начала»: «В детстве я часто видел, как Гай Дуилий, сын Марка, – тот, кто первым наголову разбил пунийцев в морском бою, – в старости возвращался с пира: ему доставляли удовольствие и восковой светильник, который несли перед ним, и присутствие флейтиста – беспримерное преимущество, которое он себе присвоил, хотя и был частным лицом. Столько своеволия внушала ему слава!» (Cic. de Sen. 44). Но дело не в своеволии, а в том, что Дуилий сделал то, во что сами римляне с трудом верили.
О том, как в дальнейшем воевал Гай Дуилий, сохранилось два небольших рассказа Фронтина, но они настолько неконкретные, что на их основании трудно делать какие-либо выводы. Например, непонятно, о каком городе в данном случае идет речь: «Консул Г. Дуилий, время от времени устраивая упражнения солдат и гребцов, добился того, что карфагеняне стали беспечно относиться к обычному безвредному до тех пор маневру; подойдя внезапно с флотом, он занял стены» (Frontin. III, II, 2). Стены занял, но где и когда?
Не меньше вопросов вызывает и второй рассказ: «Консул Г. Дуилий оказался запертым протянутой при входе цепью в Сиракузской гавани, куда он неосторожно заехал. Тогда он перевел всех солдат на корму, а гребцы изо всех сил стали гнать наклонившиеся суда: облегченные носовые части прошли над цепью. Когда эта часть прошла, солдаты, перейдя на другую сторону, надавили на носовую часть, и под их тяжестью корабли соскользнули поверх цепи» (Frontin. I, V, 6). Но Гиерон был другом и союзником римского народа и вряд ли бы стал поднимать шум из-за того, что корабль Гая Дуилия зашел в гавань Сиракуз. Как видим, оба свидетельства Фронтина достаточно спорные, но других в нашем распоряжении нет.
Полибий очень емко охарактеризовал ситуацию, сложившуюся после битвы при Милах: «Когда, вопреки ожиданию, надежды римлян на море исполнились, военная ревность их удвоилась» (I, 24). Тем не менее попытка овладеть городом Сегеста для римлян закончилась провалом. Зато город Макела не устоял перед их натиском и пал после ожесточенного приступа.
К этому времени на Сицилии объявился военачальник Гамилькар. Он заменил потерпевшего поражение при Акраганте Ганнона на посту командующего армией. Гамилькар не стал отсиживаться в обороне, а развернул масштабное наступление на римлян и их союзников. И достиг при этом определенного успеха. Полибий пишет, что, находясь с войсками у Панорма, Гамилькар узнал о том, что после победы при Милах в лагере Дуилия начались некие распри между римлянами и их союзниками. Что это был за конфликт и каковы были его причины, историк не поясняет, а гадать на эту тему – дело бесперспективное. Поэтому ограничимся простой констатацией факта. Дошло до того, что союзники решили разбить отдельный от римлян лагерь, между Паропом и Фермами Гимерскими, что было совсем недалеко от Панорма. Но в самый разгар работ по возведению укреплений объявился Гамилькар и внезапной атакой полностью разгромил противника. Потери римских союзников составили 4000 воинов. Несколько иначе трактует ситуацию Диодор Сицилийский, по его мнению, Гамилькар разгромил не союзников, а непосредственно римлян, перебив до 6000 человек (Diod. XXIII, 9). Но кто из историков прав, сказать трудно.
К этому времени Ганнибал Старший прибыл в Карфаген. Его выходка в отношении членов совета осталась без последствий, вместо наказания он получил новые корабли для пополнения своего потрепанного флота. А заодно и новое задание – защитить от римских вторжений остров Сардинию. После битвы при Милах стратегическая ситуация изменилась радикально и в римском сенате стали думать о наступательных действиях на море. Полибий об этом пишет весьма недвусмысленно: «Римляне, как только вступили на море, стали помышлять и о завоевании Сардинии» (I, 24). При этом греческий историк никаких подробностей борьбы за этот остров не сообщает, и нам приходится довольствоваться скудной информацией его римских коллег.
По свидетельству Евтропия, боевые действия на Сардинии развернулись в 259 году до н. э.: «В консульство Гая Аквилия Флора и Луция Сципиона сам Сципион разорил Корсику и Сардинию, увел оттуда большое количество пленных и отпраздновал триумф» (II, 20). Несколько дополнительных штрихов добавляет Луций Анней Флор: Флор. «При консуле Корнелии Сципионе, когда Сицилия почти уже была ближней провинцией, римский народ перебрался, распространяя войну вширь, на Сардинию и прилегающую к ней Корсику. В первой он навел страх на местных жителей разрушением Ольвии, во второй – города Алерии и столь успешно очистил от карфагенян сушу и море, что для победы уже не оставалось ничего, кроме самой Африки» (XVIII). Об одном из эпизодов войны на Сардинии рассказал Фронтин, но даже сам Секст Юлий затруднялся назвать точное место, где произошли описанные им события: «Л. Сципион в Сардинии, чтобы выманить защитников некоего города, прекратил начатую было атаку и с частью солдат отступил для вида. Тогда горожане необдуманно стали их преследовать. Сципион обрушился на город с теми силами, которые он укрыл поблизости» (Frontin. III, X, 2).
На Сардинии, где карфагеняне терпели неудачи, завершилась жизнь и карьера Ганнибала Старшего. Полибий, не вдаваясь в подробности, просто сообщает читателям о том, что римляне заперли Ганнибала в некой сардинской гавани, где он потерял множество кораблей, после чего погиб на кресте, казненный собственными воинами (I, 24). Несколько иначе изображает ситуацию Павел Орозий: «Ганнибал Старший, вновь поставленный карфагенянами во главе флота, неудачно проведший с римлянами морское сражение и побежденный, был убит; его забросали камнями свои же воины во время вспыхнувшего мятежа» (IV, 8, 4–5). Вместо Ганнибала для руководства армией и флотом на Сардинию прибыл некий Ганнон, но тоже действовал крайне неудачно, потерпел поражение от консула Сципиона и был затоптан собственными воинами во время отступления (Oros. IV, 7, 11). После этого военные действия затихли как на Сардинии, так и на Сицилии, чтобы с новой силой вспыхнуть на следующий год.
К этому времени карфагенский полководец Гамилькар резко активизировался на Сицилии и с помощью предателей овладел двумя важнейшими городами – Камариной и Энной. После этого он разрушил город Эрикс, расположенный на высокой горе между Дрепаном и Панормом, а местных жителей переселил в Дрепан (Diod. XXIII, 9). Зачем он это сделал, непонятно, в силу своей недоступности Эрикс был важнейшим стратегическим пунктом, и не случайно вокруг него развернутся решающие события заключительного этапа Первой Пунической войны.
Но римляне не собирались мириться с успехами Гамилькара. Новые консулы, Авл Атилий Калатин и Гай Сульпиций Патеркул перешли в контрнаступление и достигли больших успехов. Несмотря на то, что попытка захватить Панорм не удалась, римляне взяли множество других городов. После ожесточенного штурма были взяты Гиппаны и Митистрат, затем пали недавно захваченные Гамилькаром Энна и Камарина, причем Энной опять овладели с помощью измены. Камарину римляне брали с помощью осадной техники и в наказание за сопротивление разрушили городские стены, а жителей продали в рабство (Diod. XXIII, 9). Захватив еще множество небольших городков на Сицилии, консулы начали осаду города Липары, в гавани которого был некогда взят в плен Сципион Азина. Скорее всего, именно к этому периоду войны относится сообщение Павла Орозия о том, что «консул Атилий на кораблях разорил Липару и Мелиту, известные острова Сицилии» (IV, 8, 4–5).
Итоги кампании 258 года до н. э. подвел Анней Флор: «При диктаторе Калатине. римский народ изгнал почти все гарнизоны пунийцев из Акраганта, Дрепана, Панорма, Эрикса и Лилибея. Однажды мы все же дрогнули у Камаринскоro леса, но благодаря выдающейся доблести военного трибуна Кальпурния Фламмы уцелели. С отборным отрядом в 300 человек он захватил холм, занятый врагами, и сдерживал противника до тех пор, пока все войско не выбралось из окружения. Благодаря великолепному исходу сражения Кальпурний сравнялся славой с Фермопилами» (XVIII). Обратим внимание на ряд моментов. Во-первых, диктатором Калатин станет только в 249 году до н. э. на момент, описанный Флором, он был консулом. Во-вторых, Флор погорячился и в числе захваченных Авлом Атилием и Гаем Сульпицием городов назвал Дрепан, Панорм, Эрикс и Лилибей. В действительности Панорм будет взят только в 254 году до н. э., Эрикс – в 249 году до н. э., а Лилибей и Дрепан отойдут римлянам только по мирному договору с Карфагеном.
Весьма любопытно сообщение Флора о подвиге некоего военного трибуна. Историк вновь погорячился, сравнив данный эпизод с эпическими Фермопилами, но мы попробуем разобраться, что же произошло на самом деле. Приведя несколько поучительных примеров из военной истории, Фронтин сообщает следующую информацию: «То же сделал под командованием консула Атилия Калатина, тот, чье имя передают по-разному: одни называют его Лаберием, другие – Кв. Цедицием, большинство – Кальпурнием Фламмой. Видя, что войско оказалось в долине, где боковые стороны и склоны были заняты неприятелем, он попросил и получил триста солдат; внушив им, чтобы они своей доблестью спасли войско, он сбежал в середину долины. Неприятель спустился со всех сторон, чтобы его подавить, и, задержанный долгим и упорным боем, дал консулу возможность вывести свое войско