Согласно тексту Полибия, после битвы при Дрепане у римлян осталось только 30 кораблей: «Прочими судами в числе девяноста трех завладели карфагеняне, равно как и всею командою их, за исключением лишь тех людей, которые вместе с кораблями выброшены были на берег и спаслись бегством» (I, 51). Аналогичные цифры называет Евтропий: «В консульство Публия Клавдия Пульхра и Луция Юния Клавдий сражался с карфагенянами вопреки знамениям и был побежден. Ибо из двухсот двадцати кораблей тридцать ускользнули с ним, девяносто вместе с участниками боя были захвачены, а остальные пущены ко дну» (II, 26). Более подробные данные приводит Павел Орозий: «Консул Клавдий с флотом в сто двадцать кораблей отправился на врагов к порту Дрепана; там он очень скоро был встречен флотом пунийцев и побежден. Сам же он с тридцатью кораблями бежал в лагерь в Лилибей, а все остальные [корабли], то есть девяносто [единиц], оказались либо захвачены, либо потоплены; как передают, там погибли восемь тысяч воинов и двадцать тысяч захвачены в плен» (IV, 10, 3).
В этом свете представляет интерес информация Диодора Сицилийского, где говорится о том, что сражение при Дрепане карфагеняне выиграли практически без потерь, поскольку у них не было ни одного убитого и лишь незначительное количество раненых (XXIV, 1). И если это действительно так, то воистину Атарбал превзошел сам себя! Численность римского флота Диодор исчисляет в 210 кораблей, а потери – в 117 судов и 20 000 человек. Как ни посмотри, а римляне были разгромлены наголову.
Поражение Клавдия Пульхра при Дрепане вызвало широкий общественный резонанс в Риме, имевший весьма негативные последствия не только для виновника поражения, но и для членов его семьи. Проблема была не только в утопленных цыплятах, хотя такое страшное кощунство и ужаснуло квиритов. Суть дела передает Светоний: «Клавдий Пульхр, у которого в Сицилии при гадании цыплята не хотели брать корм, бросил их в море, как бы в насмешку над знаменьем сказав: “Пусть они пьют, если не хотят есть!” – а сам вступил в морское сражение и был разбит; когда же после этого сенат велел ему назначить диктатора, он, словно опять потешаясь над бедствием государства, назначил своего посыльного Глиция. Женщины из этого рода оставили в памяти столь же несхожие примеры. В самом деле, к нему принадлежали обе Клавдии: и та, которая сняла с мели на Тибрском броде корабль со святынями Иудейской Матери богов, помолившись при всех, чтобы он тогда лишь пошел за нею, если она действительно чиста; и та, которая первой из женщин была обвинена перед народом в оскорблении величества, за то, что она, с трудом пробираясь на повозке сквозь густую толпу, громко пожелала, чтобы ее брат Пульхр воскрес и снова погубил флот, и этим поубавил бы в Риме народу» (Tib. 2). Более подробно, о скандале, связанном с сестрой Аппия Клавдия Пульхра, рассказывает Авл Гелий: «Наказывали не только за действия, но и за развязные речи при народе, ибо считалось, что до такой степени должна быть ненарушима честь римской дисциплины. Ведь дочь знаменитого Аппия Цеца, идущую со зрелищ, которые она смотрела, затолкала стекавшаяся отовсюду и колеблющаяся толпа народа. А выйдя оттуда, она, поскольку с ней плохо поступили, стала говорить: “Что бы со мной теперь сталось и насколько сильнее и теснее меня бы толкали, если бы мой брат Публий Клавдий не погубил в морской битве флот с огромным количеством граждан? Я бы, конечно, погибла, задавленная сейчас еще большим числом людей. О пусть, – сказала она, – оживет мой брат и поведет другой флот на Сицилию и погубит эту толпу, так жестоко затолкавшую меня, несчастную!” За столь дерзкие и жестокие слова этой женщины плебейские эдилы Гай Фунданий и Тиберий Семпроний присудили ее к штрафу в двадцать пять тысяч [монет] в слитках (aeris gravis). Капитон Атей в комментарии к «Об общественных судах» говорит, что это произошло во время Первой Пунической войны в консульство Фабия Лициния и Отацилия Красса» (X, 6).
С не меньшим возмущением поведал об этой истории и Тит Ливий: «Консул Клавдий Пульхр, презревши птицегадания (утопивши цыплят, которые не хотели клевать корм), потерпел от пунийцев поражение в морском бою, а когда сенат отозвал его и велел назначить диктатора, назначил Клавдия Глицию, человека низкородного; хоть его и заставили отказаться от диктаторства, тем не менее он потом, выходя смотреть на игры, надевал окаймленную тогу… Клавдия, сестра того Клавдия, который из-за небрежения птицегаданием потерпел поражение, возвращаясь со зрелищ и попав в давку толпы, сказала: “О, если бы мой брат был жив и опять начальствовал над флотом!” – и за это ей пришлось много выслушать недоброго» (Per. 19). Но много недоброго выслушала не только Клавдия.
Как отмечал Полибий, Пульхр был предан суду. Причем Валерий Максим сомневается, за что именно – за богохульство или за то, что погубил флот. Но, как бы там ни было, Публия спасли именно римские предрассудки, которые бывший консул так презирал. Когда он предстал перед народным собранием и казалось, что уже не избежит заслуженного наказания, неожиданно пошел дождь. Народ решил, что это боги подают знак, поскольку не желают осуждения Публия Клавдия Пульхра, и на данном основании судебное заседание было прекращено. Как язвительно заметил Валерий Максим, водная стихия довела Публия до суда, но она же его и освободила (VIII, I, 4).
Сразу после победы Атарбал всех пленных и захваченные суда отослал в Карфаген, а военачальника Ганнибала с тремя десятками пентер отправил в рейд к Панорму. Пунийцы разграбили окрестности города и захватили огромные запасы зерна, заготовленные для римской армии. Погрузив зерно на корабли, Ганнибал вернулся в Дрепан (Diod. XXIV, 1).
Весть о разгроме римского флота вызвала ликование в Карфагене. Правительство оценило значение победы и, чтобы закрепить успех, прислало в распоряжение Артабала 70 боевых кораблей под командованием Карталона. Карфагеняне планировали полностью завладеть господством на море.
4. Боги гневаются на Рим. 249 г. до н. э
Поражение в битве при Дрепане должно было остудить наступательный порыв римлян, но куда там! Полибий четко обозначил дальнейшие намерения квиритов: «Однако и после этих неудач римляне до того были преисполнены жаждою всемирного владычества, что изыскивали все средства, какие были в их власти, дабы продолжать борьбу без перерыва» (I, 52). И если насчет фантазий сенаторов о всемирном владычестве историк явно погорячился, поскольку время для этого еще не пришло, то по поводу их желания продолжать борьбу он не ошибся. После того как Публий Клавдий был разгромлен Атарбалом, на сцену вышел его коллега, Луций Юний Пулл.
Поскольку римская армия продолжала осаждать Лилибей, то на Луция Юния была возложена обязанность доставить в ее расположение запасы продовольствия и воинского снаряжения. Был сформирован караван из 80 грузовых судов, который должны были прикрывать 60 боевых кораблей, недавно спущенных на воду. Но страх перед победоносным карфагенским флотом был так велик, что когда консул прибыл в Мессану, то приказал увеличить количество судов сопровождения до 120 и только после этого отплыл в Сиракузы (Polyb. 52). Там Пулл узнал, что легионы под Лилибеем испытывают сильную нужду в припасах, и поэтому был вынужден пойти на осознанный риск. Поскольку из Италии еще не доставили весь хлеб, а часть римских кораблей задержалась в Мессане, то консул вместе с кораблями охранения отправил 40 грузовых судов под командованием квесторов в лагерь к Лилибею (Polyb. 52). Согласно Диодору Сицилийскому, римских кораблей было больше восьмидесяти. В отличие от Полибия, Диодор привязывает свой рассказ к конкретной местности, в то время как греческий историк не приводит ни названий городов, ни названий рек, употребляя выражения «к какой-то реке» или «к одному из подчиненных римлянам городков» (Polyb. 53). На мой взгляд, в данной ситуации предпочтение все же стоит отдать Диодору, поскольку он был уроженцем Сицилии и мог знать подробности, не известные Полибию. Но если сопоставить свидетельства обоих историков, то мы увидим довольно четкую картину этих далеких событий.
Отпуская квесторов в самостоятельный рейд к Лилибею, консул играл с огнем, потому что если они наткнутся на карфагенян, то исход сражения будет предсказуем. Сам же Луций Юний остался в Сиракузах и поджидал отставшие суда с хлебом.
Практически в это же время командующий карфагенским флотом Атарбал решил воспользоваться завоеванным преимуществом и вызвал к себе военачальника Карталона, хорошо разбирающегося во всех тонкостях войны на море. Боевая задача, поставленная Атарбалом Карталону, заключалась в том, чтобы лишить римскую армию под Лилибеем возможности получать снабжение по морю. Командующий флотом мыслил стратегически и понимал, к каким катастрофическим последствиям для римлян это может привести. Поэтому первоначальной целью атаки был римский флот, стоявший на якоре у Лилибея. По распоряжению Артабала эскадра Карталона была усилена 30 боевыми кораблями (Polyb. 53) и вскоре вышла в море.
Карталон точно все рассчитал, карфагенские корабли подошли к стоянке римского флота как раз перед рассветом. Никто не ожидал нападения, римлян застали врасплох. Часть вражеских кораблей пунийцы подожгли, часть взяли на буксир и стали уводить в открытое море. Со всех сторон к берегу сбегались моряки и легионеры, кое-где закипели рукопашные схватки. И в этот момент ситуация для римлян резко ухудшилось. Дело в том, что комендант Лилибея Гимилькон, привлеченный громким шумом, доносившимся с побережья, поднялся на крепостную стену и увидел, как пылают на берегу римские корабли. Быстро сообразив, что там происходит, он решил оказать поддержку соотечественникам и отправил наемников на вылазку. Городские ворота распахнулись, и тысячи галлов, потрясая мечами, устремились к римскому лагерю. За ними пошли в атаку плотные ряды греческих гоплитов. Наемники лихо перемахнули через вал и ворвались на территорию вражеского лагеря, где вступили в бой с отрядами охранения. Увидев, что противник атакует их расположение, сражавшиеся на берегу легионеры прекратили бой и поспешили к своим палаткам. Карталон этим воспользовался, вер