— Сколько-сколько? — вытаращила глаза я.
— Пять лет, — повторил он озадаченно. — А сколько встречаются у вас в России?
— Ну не знаю, — промямлила я, — мне кажется, пары лет достаточно…
— Мои друзья встречались со своими жёнами лет по шесть, — пожал плечами Хорхе, — а некоторые и по восемь.
Я хотела высказать мнение о разнице менталитетов, но тут вспомнила про Бенисьо и промолчала. Да и кто знает, как сказать по-испански «менталитет»?
— Так о чём она тебе написала?
— В том-то и дело! Ни о чём! От неё не пришло ни одного письма.
— А сам писать не пробовал?
— Двадцать. Двадцать писем ей написал. Ни на одно не ответила.
— Ну она же упорная.
— Вот именно! Она сама сказала, что надо переписываться. И не написала. Это меня и убило. Я решил, что все Марии такие. Им всем нужно только одно — выйти замуж за иностранца. И решил, что попытаюсь встречаться со всеми Мариями, какие мне попадутся. И ни на одной не женюсь!
Тут мы оба посмотрели на стену.
— Это список всех, кого ты бросил?
— Нет. Это попытки вас всех забыть.
— Получилось?
— Не очень.
— Постой, так ты и меня бы бросил?
— Не знаю, — смутился он.
— Не ври, — отрезала я. — Значит, ты считаешь, что все Марии думают только о себе? И мечтают выйти замуж за иностранца? Так вот… Знай…
Я набрала воздуху в грудь.
— Знай, Хорхе! Всего пару часов назад, нет, три часа назад! Мой друг предложил поехать с ним в Мадрид. Даже кольцо подарил! То есть хотел подарить…
— Друг-испанец?!
— Да. И я… Я отказалась.
— Он некрасивый? — живо поинтересовался Хорхе.
Ох, тридцать лет человеку! А размышляет как Данка!
— Нет, — усмехнулась я, — очень симпатичный. А голос какой… Просто карамельное мороженое!
— Почему ты тогда отказалась? — недоумевал Хорхе.
— Потому что он мне как друг, — пояснила я, — как брат.
— Но ты ведь осталась бы тут, в Испании!
— Почему ты думаешь, что все Марии, да и вообще все русские девушки об этом мечтают? — спросила я.
Он замолчал. Мне показалось, что я прямо слышу, как у него мозги прокручивают новую информацию.
— Спасибо, — наконец сказал он, — спасибо, что рассказала мне об этом. Но всё-таки я не понимаю. Тебе Испания не нравится?
— Знаешь, — фыркнула я, — у меня есть ученица. Ей шесть лет. Ты на неё похож. Конечно, мне нравится Испания! Я даже мечтала бы тут жить, где-нибудь у парка Гуэля. Но одна. И для этого на мне никто не должен жениться. Я буду работать. Учительницей.
— У парка Гуэля неудобно, — покачал головой Хорхе, — туда в гору долго подниматься пешком.
— Да? — развеселилась я, поражаясь всё-таки, какой же он ребёнок. — А я и не заметила. Мы туда на автобусе приехали. Ну, тогда я хотела бы жить у моря.
— У моря? — переспросил Хорхе. — Когда ты накопишь столько денег, чтобы жить у моря, то позвони мне. Или напиши.
— Я тебе и так могу написать, — улыбнулась я, — просто. Как приеду. Хочешь?
— Ещё как хочу! — воскликнул он. — Очень хочу! Я ведь так и жду писем от Марии.
— Только я не та Мария, — напомнила я, — я просто Мария.
— «Simplemente María»[59], — повторил он и впервые за вечер рассмеялся.
Хотя и по-прежнему своим этим глупым тоненьким смехом.
За окном совсем стемнело. Я представила себе, как Марина отчаянно танцует в каком-нибудь клубе, а Бенисьо едет обратно в Мадрид, и мимо него проносятся пальмы и горы Барселоны…
— Мне пора на работу, — поднялся с матраса Хорхе.
— А кем ты работаешь? — спросила я.
— Барменом. Слышишь, как я медленно говорю? Это не только потому, что я долго подбираю слова. Я ещё плохо слышу, — признался он. — У нас так музыка громко играет, что у меня со слухом проблемы.
— Ты отлично говоришь, — успокоила я его. — Мне было бы сложно тебя понять, если бы ты говорил быстро.
На самом деле я огорчилась немного. Получается, я могу общаться только с теми, кто медленно говорит, или с учителями, да и то не со всеми. Я неплохо понимала Бенисьо, но всё-таки это не смахивало на настоящий разговор: говорил больше он, а не я. И, общаясь с ним, я о многом догадывалась больше по взглядам и жестам, чем по значению слов. «Выходит, начать встречаться с испанцем — это вовсе не идеальный способ выучить язык», — с грустной усмешкой подумала я. И, отгоняя чувство вины перед Бенисьо, спросила:
— Скажи, Хорхе… Почему твоя мама всё время говорит о туристах и вазочках? Её я вообще практически понять не могу.
— А, мама любит историческое наследие, — улыбнулся Хорхе. — Она тебе цитировала кусок Конституции Испании?
— Наверное, — пожала я плечами.
— Там говорилось об охране памятников культуры и искусства. Их нельзя вывозить за рубеж. Мама любит повторять, что эту Конституцию подписал сам король! Многие её друзья считают: раз в Конституции сказано «охранять», надо получше следить за туристами. Но у мамы свой план. Она решила на своём примере показать, что если людям предоставить полную свободу выбора (вон сколько вазочек, бери не хочу!), то они не станут использовать свободу во зло. То есть попросту не возьмут чужого. И тогда ни за кем не нужно будет следить.
— Памятники искусства — это вазочки, что ли? — сообразила я.
— Да. Вот у тебя есть свобода в нашей квартире. Делай что хочешь. Нужны тебе вазочки?
— Нет, — твёрдо сказала я, с содроганием вспомнив о вазочке с ракушкой.
— Вот видишь. Мама права.
— Ага, свобода, — проворчала я. — Меня-то она так отругала!
— Это она пауков испугалась, — объяснил Хорхе и подмигнул мне, — которых ты очень любишь. Ну, ну, не обижайся! Если хочешь знать, завтра ты поживёшь в Испании одна. Мы с мамой уезжаем до понедельника. Едем на поиски новых вазочек. Мама надеется, что я увлекусь искусством. Хотя я им никогда не интересовался. С тех пор как бросил школу. Кстати, зря она позволила мне это сделать.
Я молчала. Думала о свободе воспитания. Кажется, в России родители не предоставляют детям такую свободу, как в Испании. Тут считают: хочешь — бросай школу, хочешь — барменом работай до тридцати лет. А в России родители за детьми присматривают до конца школы, «запихивают» в вузы, даже иногда помогают учиться первокурсникам, пишут за них рефераты и доклады. А дети всё равно недовольны. Хоть так, хоть эдак.
«Получается, что дети всегда найдут, чем быть недовольными», — решила я. Н-да, теперь уже явно не удастся отвязаться от этой мысли, когда я буду возмущаться чем-то, что сделали не так мои родители…
— Спасибо тебе! — торжественно сказал Хорхе, прервав мои размышления.
Он протянул руку, словно хотел положить её мне на плечо, но потом передумал.
— Ты изменила моё мнение о девушках по имени Мария. Наверное, теперь я закрашу эту стену.
— Закрась, — зевнула я.
— Как я могу тебя отблагодарить? — спросил Хорхе. — Хочешь, сделаю очень вкусный коктейль?
— Нет, спасибо. Не нужно мне благодарности. Хотя… Знаешь, что? Покажи мне, в конце концов, где включается свет в вашей ванной!
Глава 22Сон на пляже
Утром я проснулась, охваченная неведомой радостью, как будто пропитанная солнечной пылью. Не знаю, откуда я взяла выражение «солнечная пыль» — то ли из песни Макса Барских, которую крутили на «Нашем радио», то ли из книги Джеймса Барри «Питер Пэн». Скорее всего, из книги. Эта самая пыль щекотала, щипалась, смешила и как будто приглашала взлететь.
А из окна слышалась музыка утреннего города: гремели стульями официанты из «куриного кафе», дворник сметал листья платана, кричали чайки.
«Я привыкла, — подумала я, — привыкла к городу».
Вот, значит, как это происходит… Нужно было прожить тут две недели, искупаться в море, получить предложение выйти замуж, пережить ночное приключение на кухне, разломать вазочку хозяйки, побыть психиатром для хозяйского сына — вот тогда город раскроет свои объятия и станет родным. Или просто нужно было прожить тут две недели, хотя бы две?..
«Бедняги те, кто уезжает сегодня, — пришло мне в голову. — Ведь у меня есть в запасе следующая неделя, чтобы слушать, запоминать и впитывать… А те, кто пробыл тут всего одну неделю?! Бедный Любомир… Для них с Богданом город так и остался чужим… Хотя, может, они подружились в ускоренном режиме?»
Куда бы мне отправиться сегодня? А что, если… в торговый центр? В тот самый, знаменитый El Corte Inglés. Там наверняка будут любимые Мариной rebajas, то есть скидки. Куплю себе юбку. Или платье. Что-нибудь такое пёстрое, яркое, испанское. Буду носить в Москве. Кто-нибудь спросит на улице: «Девушка, а где вы купили такую красоту?» А я отвечу так буднично: «В Барселоне!» — «Вы там живёте?» — «Нет, что вы, я ездила учить язык».
Я перевернулась на спину и задрыгала ногами от радости. Правда, я и в Москве-то почти не покупала сама себе одежду. Для серьёзных покупок требовалась мама. Я же только пару раз заказывала через интернет футболки со смешными надписями. А здесь, в Испании, придётся общаться с продавщицами, отвечать на вопросы: «Какой у вас размер? Принести вам больше или меньше?»
Ну и ладно! Заодно узнаю, как всё это сказать на испанском!
— Теперь ты понимаешь, что счастье — это не когда трудностей нет, а когда ты их не боишься? — поучающе заявил город, возникнув на стене солнечным пятном.
— Брысь отсюда, не мешай мечтать! — фыркнула я, швырнув в него подушкой.
Он ушёл, но не обиделся, как не обижаются старшие братья на неразумных младших сестёр. Он ведь теперь стал моим братом, hermano. И никуда от меня не денется.
Как же было здорово валяться в кровати и фантазировать!
Зайти в ванную тоже оказалось здорово. Ведь теперь я знаю, где включается свет! Кнопка оказалась над дверью. Никогда бы не нашла её там. Хорхе похвастался, что он сам придумал такой необычный удобный дизайн.
— Что тут удобного? — удивилась я вчера. — Все гости спрашивают, наверное.