«Ещё и издевается!» — подумала я со злостью.
Да они все надо мной издеваются! Гадкие, гадкие люди! Испортили мне всю поездку! Лучше бы я никогда не слышала об этом колледже. Лучше бы я заболела в тот день, когда Беатрис рассказала о курсах испанского на море…
Я перебрала ещё с десяток «лучше бы», заливаясь слезами от жалости к себе, а потом в дверь позвонили. Кто это? Доктор Микаэла?! Так быстро?
Она оказалась низенькой, плотной, коротко стриженной, с портфельчиком под мышкой. Тёмно-фиолетовые шорты и фиолетовая кофточка делали её невысокую крепкую фигуру похожей на баклажан. Увидев меня, доктор Микаэла улыбнулась сердечно:
— ¡Hola!
Я ошарашенно ответила на приветствие, пропуская её в квартиру.
Потом, подумав, попросила её говорить со мной медленно, потому что для меня очень важно всё понимать, а испанский я учу совсем недавно. Сама не знаю, что случилось с моей гордостью, раз я сделала это признание. У доктора были такие сочувствующие глаза, блестящие, как крупные черешни, она так доброжелательно закивала, что хотелось обнять её и плакать у неё на груди. Час, а то и два.
Но вместо этого я проводила её вымыть руки, а потом к Марине. Доктор присела на кровать, потрогала Маринин лоб, потом раскрыла тёмно-красный портфельчик, извлекла из него термометр и стетоскоп. Потом подняла Маринину руку и попыталась зажать у неё под мышкой термометр.
— Что вы делаете? — закричала по-русски Марина, выдёргивая руку. — Отстаньте от меня!
— Смотрите, капризничает! — весело заметила по-испански Микаэла. — Ты что, любишь капризничать?
— Она считает, что да, — ворчливо ответила по-испански Марина, кивнув на меня.
Но дёргаться перестала, дала померить температуру, послушать себя и даже измерить давление. Я застыла в дверях, не в силах оторвать взгляда от рук доктора Микаэлы. Они порхали над Мариной, как две смуглые горлицы, из тех, что воркуют по утрам в ветвях платана под моим окном, и с каждым взмахом этих рук сдвинутые Маринины брови расходились, упрямо сжатый рот расслаблялся, она, кажется, даже улыбнулась доктору… Бывают же такие люди, которые приносят спокойствие!
После осмотра я отвела доктора на кухню. Мы уселись за стол, Микаэла достала из портфельчика блокнот и выжидающе посмотрела на меня.
— Расскажи мне всё с самого начала, — попросила она, приободрив меня солнечной улыбкой. И эта её улыбка в один миг раскрасила все мои серые мрачные мысли, заставила позабыть об обиде на Марину и на весь мир.
Я живо изложила всё, что произошло ночью, а дальше началось невообразимое. Доктор принялась быстро задавать мне вопросы, один за другим, а я отвечала на них, тоже быстро, и, к своему потрясению, задавала новые, на которые уже шустро отвечала мне она.
— Подождите-подождите! — взмолилась я, когда доктор стала зачитывать мне Маринин диагноз. — Давайте, может, всё-таки помедленнее?
— Зачем? — удивилась Микаэла. — У тебя прекрасный испанский!
Честно говоря, я еле удержалась, чтобы от радости не прижать её к груди.
— Правда?! Вы правда так думаете?
— Конечно! В общем, смотри. У твоей подруги бронхит. Высокая температура. Нужно будет купить антибиотик. И жаропонижающее.
— У меня есть своё! — вскочила я.
— Неси!
В течение получаса мы, перебивая друг друга, извиняясь и снова быстро-быстро разговаривая, разобрались и с Марининым лечением, и с рекомендациями, и с лекарствами из России, и с теми, что нужно было купить по рецепту. Всё это было так эмоционально и даже весело, что я только диву давалась: неужели это я всё болтаю и болтаю, как настоящая испанка! А потом доктор долго молча заполняла документы и в конце расписалась: «Amonishvili».
— Подождите! — ахнула я. — Вы из… из…
По-английски Грузия была «Джорджия», но ведь в испанском латиница читается совсем по-другому…
— Из Хеорхии?
— Ты знаешь эту страну? — обрадовалась доктор Микаэла.
— Да! У моей бабушки есть подруга, грузинка, она давно переехала в Россию.
— А мы с семьёй переехали в Испанию, — поделилась доктор, — и дочка ещё помнит грузинский, а сын — почти нет, но мы всё равно говорим дома на грузинском. А откуда бабушкина подруга?
— Из Батуми!
— А мы из Тбилиси!
И последовал новый виток радостных разговоров про то, как важно помнить о своих корнях, даже если ты переехал в другую страну. Сама не пойму, чего я-то так радовалась, я ведь сама никакого отношения к Грузии не имею. Но, с другой стороны, насчёт корней я абсолютно согласна. Даже сердце сжалось при мысли о моих дорогих «корнях», то есть бабушке, родителях и Кате, оставленных в России. Доктор Микаэла ещё долго рассказывала про своих родственников, да с такой нежностью и любовью, что я готова была бежать звонить маме с папой и признаваться им в самых тёплых чувствах… Как же сильно я соскучилась по ним! Эх, Хорхе, не смогу я жить в Испании одна на берегу моря… Не хватает мне моих родственников.
На прощанье доктор Микаэла обняла меня, и от этого объятия у меня как будто солнце в животе распустилось. Своё маленькое личное солнце. «Бывают же такие люди, — в который раз подумала я, — заряжают теплом и радостью просто так. Это ведь ты мне послал её, милый город! Спасибо тебе…»
Мне казалось, что меня накормили очень вкусной едой, какими-нибудь грузинскими лепёшками с сыром, и напоили прохладным «Тархуном», а потом отправили дальше в мир — нести повсюду радость и хорошее настроение.
Я и понесла. Марине. Больше-то никого в квартире не было.
Вошла к ней в комнату, улыбнулась лучезарно, стараясь подражать доктору Микаэле:
— У тебя бронхит! Но доктор выписала антибиотики. Они тебя вылечат.
Марина закатила глаза. Почему-то меня это не задело.
Весь тот день до самой ночи я только и делала, что лечила Марину. Она ворчала, сопротивлялась, пару раз даже отказывалась принимать жаропонижающее, но я терпеливо настаивала на своём, воображая себя доктором Микаэлой. Она бы точно не стала обижаться на больных. А вот выздоровеет Марина, тогда и поговорю с ней по душам. Вся эта история освободила меня от желания повиноваться Марине, и при этом злость куда-то делась, испарилась. Осталась только мечта прожить спокойно последнюю неделю учёбы.
Так что на следующий день, передав Марину заботам охающей сеньоры и не забыв при этом поблагодарить её за суп, который снова показался мне довольно вкусным, я отправилась в колледж.
Перед уходом спросила у Марины:
— Будешь делать со мной сценку?
— Нет, — поморщилась она.
— Ну и хорошо, — легко согласилась я, — тогда пока!
Мне не терпелось попросить у Исабель нового компаньона.
— Подожди, — остановила меня Марина, — а у тебя есть скайп в телефоне?
— Нет, только в планшете. Я пробовала в телефон закачать, начинает страшно тормозить.
— Пожалуйста, возьми с собой планшет, — попросила Марина, — подключишь меня к уроку, понаблюдаю за вами, хоть какое-то развлечение.
Я, конечно, отметила про себя это самое «пожалуйста», которое стало возникать в речи Марины после того, как спала температура, но всё же ворчливо возразила:
— Знаешь, я не слишком горю желанием таскать с собой…
Я умолкла. В голову пришла мысль: а что, если сегодня поставить планшет на стол, чтобы транслировать происходящее Марине, а завтра, когда все привыкнут к нему, записать на видео хотя бы часть урока Исабель? Это ведь было бы так полезно для моего преподавания: просмотреть урок уже в России, отметить, как именно Исабель удерживает на себе внимание, что говорит, какими жестами подкрепляет мысль…
— Ла-адно, — согласилась я наконец.
Марина кивнула, не расщедрившись на «спасибо». Наверное, чтобы оно появилось в её речи, нужно ещё полечиться настойкой плюща, которую выписала ей Микаэла.
Было раннее утро, на улице пахло кофе, над головой ворковали горлицы. Я медленно шла в колледж, наслаждаясь воспоминанием о том, как живо и быстро я болтала с чудо-доктором Микаэлой из Грузии. ¡De verdad![62] Как настоящая испанка!
Глава 25Наша сценка
Росита приняла меня с распростёртыми объятиями. В прямом смысле слова. Она обнимала и трясла меня на пороге, словно не видела неделю. Может, уже и не ожидала увидеть меня на своих уроках?.. В любом случае, тёплый приём — это приятно.
— Ты талантливая ученица! — объявила вдруг Росита.
— Я?!
— Да, да! Ты смотришь на меня так внимательно, ловишь каждое слово, записываешь всё в тетрадку. Как будто сама собираешься преподавать испанский!
Ох, как же мне захотелось признаться, что она не ошиблась и я уже делаю это целый год! Но я не решилась. Мне было неловко. Кто знает, что у них тут с репетиторством, законно ли это? А то ещё спросит: «Есть у тебя лицензия?» Ну и перед остальными учениками неудобно. После такого заявления все будут внимательно отслеживать, что ты говоришь, и, если где ошибёшься, сразу подумают: «Ага, а говорит, учительница! За что ей платят? За то, чтоб учила говорить с ошибками?»
К Исабель я направилась в самом приподнятом настроении. Вошла и… попала в ледяной замок Эльзы из мультика «Холодное сердце», который мы как-то смотрели с племянником Гусей на его планшете. Нет, правда, в аудитории царил холод. Окна закрыты и зашторены, кондиционер гудит вовсю. Лампа с электрическим белым светом неприятно помаргивает. Я не ошиблась аудиторией?
Но нет, у двери сидит Кико, и он необычно серьёзен. Может, потому что уехал Алекс… А может, и ещё по какой-то причине. Интересно, он побил свой собственный рекорд с текилой?
Напротив Кико — два новых парня в белых майках. Переговариваются между собой на каком-то языке вроде немецкого. У одного парня — борода. Я вспомнила о Хорхе и покачала головой: всё-таки изумительно, до какого возраста иностранцы готовы учиться, а не устраивать личную жизнь, заводить семью. Но долго размышлять на эту тему не получилось. Вошла Исабель. Брови её были сдвинуты, и вообще вид она имела такой суровый, словно то ли только что кого-то отругала, то ли вот-вот собиралась ругать. Одета она была в сахарно-белое платье со множеством карманов, и от неё прямо-таки веяло ледяным дыханием Снежной Королевы. Хотелось не то что поёжиться, а спрятаться под стол.