Охранник поднял голову. Ирэна схватила меня за локоть, отвела к почтовым ящикам.
– Вы узнали, почему она дралась? – ошарашенно спросила я.
– Да, и это меня заботит больше всего. Он назвал её тупой. Она не ответила на какой-то вопрос по… как этот предмет называется? «Наш мир»?
– «Окружающий мир», – пролепетала я.
– Почему она не ответила, Маша?!
Я молчала. Окружающий мир, то есть этот предмет, вызывал у Даны больше всего гнева. Она не знала такого количества вещей! Ей было неизвестно, что хлеб пекут из муки, а молоко дают коровы; что стул, стол и табурет вместе называются мебелью; что растениям нужны вода и солнечный свет, чтобы расти, а строителям – кирпичи, чтобы построить дом. Я уж не говорю о том, чтó вокруг чего крутится: Земля вокруг Солнца или наоборот? Для Даны вся эта информация почему-то была новой.
Кто оказался в этом виноват? Роза Васильевна, которая заполняла паузы между глажкой и стиркой совместным с Даной просмотром взрослых сериалов о любви, вместо того чтобы объяснить девочке, какие бывают насекомые и чем они отличаются от птиц? Ирэна, которая без конца и края пропадала на работе? Я, которая увлеклась игрой в испанский язык и не заметила, что Дана не знает, чем море отличается от озера? Не знаю. Но сейчас нам с Даной приходилось очень трудно. Ей нужно было запомнить тучу фактов, которые любой малыш изучает в два-три года, обжигаясь о крапиву, а не зазубривая «крапива – жгучая, крапива – жгучая». И если раньше её память помогла бы нам на раз-два, то сейчас она только висела на нас, как гиря, надетая сразу на обе шеи – мою и Данкину. Энциклопедию, которую мне купила бабушка, Данка рассматривала с огромным интересом. Но любая моя попытка проверить её знания заканчивалась ссорой.
Истолковав моё молчание как признание вины, Ирэна чуть смягчилась и сказала:
– Ладно. Я верю, что вы стараетесь. Только мало учите стихов.
– Она их терпеть не может, – призналась я шёпотом.
– А вы не идите у неё на поводу! – снова рассердилась Ирэна. – Вы ей оказываете медвежью услугу! Она понимает, что может продавить педагога. А это недопустимо. В общем, я поняла. Вы все слишком добрые. Тогда накажу её сама.
Не успела я вообразить что-то страшное, как она объяснила:
– Мы собирались в кино. На выходных. Какой-то фильм в 3D, не помню. Про насекомых. Билеты давно купили. Мы уже месяц собираемся. Так вот, я отменю. Она должна понимать. Что за преступление бывает наказание.
– Дана расстроится, – еле слышно проговорила я.
– Да уж, вытьё мне обеспечено, – усмехнулась Ирэна. – Вы правы. Я тогда уеду на выходные. Роза останется с ночёвкой. Слетаю в Прагу. Моя подруга как раз представляет там коллекцию ювелирных украшений.
Она поправила брошку-лозу, словно предъявляя мне её в доказательство.
– Может, вы ещё подумаете? – попросила я.
– Маша, может быть, вас по-другому воспитывали. Но я учу дочь тому, что знаю. Если ты ведёшь себя отвратно, жизнь не погладит по головке. Она даст пинка и вышибет тебя из… из… в общем, из того тёплого хорошего места, где ты находишься. У Даны большое будущее. Она будет учиться за границей. Я отправлю её в Англию или в Испанию после начальной школы. Но она должна быть готова к этому будущему! Никакие родительские деньги не спасут, если человек не умеет работать!
Ирэна бросила взгляд на часы над головой охранника и поморщилась.
– Понимаете, с её проблемами…
– Маш, запомните! У неё нет проблем. Всё. Опаздываю на встречу. Саш! – Это уже охраннику. – Пусть мою машину выгонят из гаража! А с дракой я разберусь отдельно, – сказала мне Ирэна на прощанье. – Это папины гены. Их из неё надо выколачивать.
Дверь в квартиру была приоткрыта. Из-за неё слышалось то самое «вытьё», о котором говорила Ирэна: громкое, безнадёжное… Мне показалось, что денежное дерево даже слегка увяло от этих звуков, унылых, как вой привидения в шотландском замке.
Они обе сидели на полу в прихожей. Роза Васильевна – в позе, отдалённо напоминавшей йоговскую позу лотоса, то есть раскрыв колени. А там, где должны были бы умиротворённо сложиться ладони, билась, как дикий зверёк, Данка. Выла и билась, выла и билась своей крепкой головой о плечи, шею и грудь Розы Васильевны.
– А вдруг она отменит кино-о-о, – плакала Данка.
– Ну как же, моя цыпонька, она отменит-то? – в отчаянии прижимая её к себе, спрашивала Роза Васильевна. – Билеты когда ещё купила!
– А она их по интернету купи-и-ила! Я не ви-и-идела бумажек!
– Ну что ж, что бумажек не видела, милая моя, мы и в Испанию с тобой по электронным билетам летали-то, сейчас всё так, всё… Даже вот зарплата моя на карточку приходит. Представляешь? Прихожу как-то в магазин и карточкой машу! Мол, продайте мне молока и хлеба. Вот! У меня карточка есть.
Дана улыбается, стирает слёзы со щёк.
– Ты правда тогда не знала, что карточку надо в аппарат вставлять?
– Нет, – радуется смене настроения Роза Васильевна. – Нет, цыпонька моя, не такая я ж головастая, как ты у меня!
Дана снова помрачнела.
– Я тупая! Самая тупая в классе! Но извиняться перед ним всё равно не буду!
– И правильно, правильно, – пугается Роза Васильевна. – И нечего перед дураками всякими извиняться. Я ещё с его няней поговорю. Уж устрою ей головомойку! Этой головотяпке!
Она хмурится и щурит глаза, словно проигрывая, как придёт к той няне.
– И на уроки не пойду больше…
– Это ты зря, Дана Андревна, ты умная должна быть, чтоб Розочку по заграницам возить. Всякие языки должна знать…
– Я ничего не помню! – захлёбывается слезами Дана. – Я не могу, слышишь? Не могу ничего знать! Понимаешь?! Нет? Никто! Никто меня не понимает!
Роза Васильевна снова пугается, да так, что её лицо становится бледным-бледным, ни кровинки!
– Я ж понимаю, Данушка, всё понимаю, милая, – бормочет она и гладит девочку по голове. – Кто, как не я, кто, как не я… И вот что я скажу тебе на всё это, сокровище ты моё. Не переживай! Не нужнó тебе всё это ученье! Вот совсем не нужнó. Девочке главное – что? Как думаешь, а?
– Не знаю…
– Хорошо выйти замуж, вот что! – торжествующе возвещает Роза Васильевна. – Вот на Розочку посмотри. Мужа не нашла богатого, батрачу вот, хотя сейчас бы на морях отдыхать и отдыхать! А всё почему? Некрасивая я!
– А я? – всхлипнула Дана.
– А ты у меня звезда! Пленительного счастья! Красивее и нету на свете Даночки моей! Вот мы тебе найдём мужа и заживём с тобой на полную катушку!
– А на уроки ходить не будем, – на всякий случай напоминает Дана.
– Нет, никогда!
– Ну правда, – улыбается Дана, – скажи честно? Они ведь скучные, Роз! Окружающий мир – скука зелёная.
– Да уж, – бормочет Роза Васильевна.
– Математика – скука!
– Это точно.
– Испанский – скука!
– Ага.
Я не выдержала. Толкнула дверь и воскликнула:
– Роза Васильевна!
Они вздрогнули обе, всем телом, словно были единым организмом, который сейчас переживал минуту жуткой опасности. Дана испуганно выставила ладони, словно защищаясь от моего окрика, как от солнечного света, а Роза Васильевна, напротив, неторопливо поднялась на ноги, и в её жестах и выражении лица было столько угрозы, что она напоминала носорога, который медленно разворачивался на просторах Африки, чтобы наброситься на врага.
– А что это вы, Марья Николаевна, орёте, как потерпевшая? – прищурилась она, отряхивая футболку и помогая подняться Дане.
– А то. – Я с трудом говорила, с трудом сдерживала ярость, душившую меня, как слишком тугой воротник.
Она загородила собой Дану – которая выглядывала из-за неё, как из-за снеговика, – скрестила руки на груди и выжидающе смотрела на меня, пожёвывая жвачку. Как же противна была мне эта женщина: и её полные, в каких-то красных точках руки, и запах фруктовой жвачки, и хрипловатый голос, и лоснящиеся чёрные рейтузы в обтяжку! Мне была неприятна каждая деталь и вся Роза Васильевна целиком. Кажется, никто никогда не вызывал у меня такого отвращения!
– Зачем вы говорите ребёнку… то есть моей ученице такие некорректные вещи?!
– А зачем учительница этой ученицы такие некорректные подслушивания под дверью делает? – в тон мне спросила Роза Васильевна, глядя на меня в упор.
– Да я не подслушивала, – смутилась я. – Так… так, случайно вышло.
– В моих фильмах тоже так всегда говорят, – заявила Роза Васильевна. – Когда подслушивают. Помнишь, Дана, в том фильме, где он подслушивает, как его отец собирается завещание изменить, и решает папашу пристукнуть, а тот, между прочим, в его пользу изменял!
– Да не помню я ничего, чего вы пристали все ко мне, «помню – не помню»! – выкрикнула Дана из-за её спины.
На секунду лицо Розы Васильевны смягчилось, потеряло прежнюю воинственность. Я воспользовалась этим, протянула к ней руки, зачем-то сложив ладони лодочкой, будто мы играли в «колечко».
– Роза Васильевна, – начала я, стараясь говорить искренне, от всей души. – Ну поймите, пожалуйста. Я её учу, учу. Повторяю. А вы ей: «Нет никакого смысла! Лучше замуж!» Как я буду ходить к вам, в чём смысл моей работы? Вы её обесцениваете! Вы Дану демотивируете!
Последнее слово было ошибкой. До него Роза Васильевна слушала меня спокойно, поглаживая Дану по голове. Стоило мне сказать последнее слово, её рука замерла на Данкиной макушке.
– А вы, Марья Николаевна, словами-то не разбрасывайтесь! – резко заявила она. – Мы, конечно, не такие учёные, как вы. Но Даночку любим и в обиду не дадим.
– Да я имела в виду…
– Знаем мы, что вы в виду имели. У вас к Даночке свой интерес. Особенный.
Она бросила красноречивый взгляд на тумбочку, где лежала банкнота.
Очередная волна ярости окатила меня с ног до головы. По спине пробежала неприятная дрожь.
– То есть, – я старалась говорить не сбиваясь, – вы считаете меня меркантильной и корыстолюбивой? Вам знакомы эти понятия, или они кажутся трансцендентными?
Сама не знаю, почему эти слова так и лезли мне в голову. Может, потому что накануне начиталась «Анны Карениной», выискивая очередные примеры по русскому языку. Это же была реплика Бетси Тверской: «Я всегда удивляюсь ясности и точности выражений вашего мужа. Самые трансцендентные понятия становятся мне доступны, когда он говорит». А может, мне хотелось позлить Розу Васильевну.