На краю подоконника стоял новый жилец. Даже не знаю, был ли он кактусом. Больше всего он напоминал худосочного осьминога, которого запихнули головой в горшок, после чего на его щупальцах расцвели сиреневые цветочки. Тут подул ветер, толкнул балконную дверь. Она натянула занавеску, и новый кактус-осьминог поехал к самому краю прямо в горшке, как Емеля на печи. Я быстро шагнула к нему и еле успела подхватить «осьминожку».
– Он ведь женат? – спросила мама.
Я замерла. Мне были видны только их спины: обе следили за голубятней на крыше соседнего дома. Голуби облетали её шумной стаей, словно тренировались перед полётом на юг. А может, им было обидно, что другие птицы знают больше, чем они, и им хотелось продемонстрировать, что они тоже могут летать организованной стаей куда хотят.
Катя что-то ответила маме.
– Ну как догадалась? – сердито сказала мама. – А то я тебя не знаю. Будь он свободен, ты бы растрезвонила об этом на весь интернет. И нам бы хвасталась каждую секунду, что видного жениха нашла. Я одного не понимаю. Зачем ты весь свой отпуск готовила у него на кухне?
– Потому что его жена не умеет готовить. Она не хозяйственная. И вообще, он с ней не живёт! – повысила голос Катя.
Тут-то я всё и узнала. Актёры сбросили маски и стали собой. Уф…
– Но не разводится?
– Разведётся! – упрямо сказала Катя. – Посмотрит, какая я умелая, и разведётся.
– То есть он женится на тебе, потому что ты умеешь готовить?
– Нет! – снова повысила голос Катя. – У нас любовь!
– Ладно… посмотрим, – вздохнула мама.
Катя схватила её за рукав.
– Я всё равно поеду к нему. Одна! Без Гуси! Куплю билет.
– Когда?
– Да хоть на следующей неделе!
– Кать, тебя с работы выгонят!
– И пусть. Кому нужна работа?
– Вспомни, как трудно было её найти.
– А я больше не собираюсь её искать. Я нашла мужа.
– И всё? Можно больше не работать?
– Да. Можно больше не работать.
– А я зачем, по-твоему, работаю? – мама, кажется, посмотрела на Катю в упор.
– Не знаю, может, ты боишься, что тебя муж бросит.
Мама вздрогнула, словно Катя громко хлопнула в ладоши у неё возле уха, и отстранилась.
– Ещё есть версии? – тихо спросила мама.
– Хорошо! – раздражённо ответила Катя. – Ты любишь своё дело. Но не всем же так повезло! Найти любимое занятие, за которое ещё и деньги платят!
Они помолчали.
– Я не понимаю, – горько сказала Катя. – Вы все меня упрекали без конца. Не люблю готовить, убираться. Не хозяйственная. Вот я изменилась. А вы по-прежнему недовольны.
– Рано ты изменилась, Катя, рано.
– В смысле?
Тут мама повернула голову, увидела меня и, глядя мне в глаза, отчеканила:
– Потому что есть в жизни такая черта. За неё заступишь – обратно вернуться очень сложно.
Ветер задул с новой силой, и не успела я подставить руки, как горшочек с «осьминогом» полетел на пол. Дзынь! Горшок раскололся на две половинки, а бедное растение растянулось по полу, словно протягивая ко мне руки-щупальца.
Я ахнула. Катя круто развернулась. В руках она держала шарф в красно-белую клетку. Катин взгляд был затуманен, а потом она как будто разглядела меня сквозь туман и сразу принялась превращаться в «герцогиню»: выпрямила спину, изогнула дугой брови, растянула губы в приветственной улыбке.
Я поспешно опустилась на колени и принялась руками собирать землю в одну из половинок горшка. Мама воскликнула:
– Бедный бабушкин вереск!..
– Так это вереск? – пробормотала я. – Я думала, кактус. Это тот вереск, который в Шотландии растёт?
– Об этом лучше спросить у Кати, – сухо сказала мама. – Пойду за веником.
А Катя, проводив маму взглядом, подошла ко мне и протянула шарф:
– Вот! Это тебе от Финли!
Я показала ей грязные, в земле, руки. А Катя заметила две половинки горшка и помрачнела.
– Ничего себе значок, – тихо произнесла она.
На её лице снова стали заметны следы борьбы, недовольства, несогласия с мамой. Сделав над собой усилие, она протянула мне шарф и приложила к моей щеке.
– Потрогай хотя бы, какой мягкий! Это кашемир!
– Очень мягкий, – согласилась я. – Спасибо. Твой Финли – добрый человек.
– Ты издеваешься! – воскликнула Катя.
Она швырнула шарф на стол, едва не смахнув стопку чашек, которые приготовила бабушка, и быстрыми шагами вышла из кухни.
Я не поняла, почему она расстроилась. Я ведь поддержала её. И чем мама недовольна? Да, женат. Но сказал же, что разведётся. И у них с Катей любовь. Они же взрослые люди. Наверное, знают, что делают. И чего мама прицепилась к этому Финли? Как будто он не шотландец, который владеет домиком и кухней с видом на сад и к тому же передаёт такие милые подарки племяннице своей невесты, а страшный морщинистый Уриск, покрытый утиными перьями!
А новый горшок для вереска я бабушке сама куплю. Не знаю, действительно ли дело в везении, однако у меня есть работа, которую оплачивают и которая мне всё-таки нравится. Хоть временами и кажется настоящей тюрьмой.
Кому: Хорхе Рибаль
Тема: Вау!
Привет, дорогой Хорхе!
Ты поэт! Самый настоящий! Не представляешь, как я была рада получить такое чудесное письмо! Перечитывала его раз пять. Даже услышала крики чаек. Так здорово ты их описал!
У города есть не только голос. Ещё у него есть запах. Чем запомнился мне твой город? Запахом соли и сдобного печенья. Почему-то два этих аромата смешиваются и оседают в моём животе. Ещё к ним примешивается запах нагретого солнцем песка. Что ж, твоя очередь! Чем пахнет твой город?
Обнимаю, в восторге,
Мария
Глава 22Неожиданные разговоры в неожиданном месте
Даже прохладное сентябрьское утро было слишком тёплым для шотландского шарфа. Всё равно я медленно и с удовольствием обмотала его вокруг шеи. Мне страшно хотелось заявиться в нём к Розе Васильевне, так же медленно размотать его и важно попросить:
– Не могли бы вы положить мой шарф в какое-нибудь специальное место? Это шотландский кашемир.
А если она со мной не станет разговаривать после прошлого раза, разложу шарф на столике сама, этикеткой вверх. Пусть видит, что там написано Scotland. Может, хоть тогда она перестанет смотреть на меня как на половую тряпку, которую нужно срочно прополоскать от пыли?
Оставить дорогущий шарф в школьном гардеробе я не решилась, повязала на сумку небрежным узлом. Только за весь день никто не спросил: «О, Молочникова, симпатичная штука, где взяла?» Эх, не хватает Ромки в школе, не хватает.
Не то чтобы он разбирался в красивых вещах, скорее наоборот. Но он бы что-то сказал про шарф, и остальные бы заметили. Ромка – мой проводок, моя связь с классом. А сейчас пока я – его проводок. Связываю его с учёбой. Мама – папин проводок. Не будь её, мы бы все давно с ним разругались. А бабушка – наш общий проводок. Даже папин. Не будь её, как бы он мог посмеиваться над тем, что мы с ней постоянно заказываем кучу книг в интернет-магазине?
Только бедной Данке проводка не досталось. Роза Васильевна, может, и хотела бы им стать, да не выходит. И у Кати с проводками проблема. Как-то к ней трудно стало подключиться.
– Маша! – подозвала меня после русского Наталья Евгеньевна. – Подойди на минутку! И Виталя.
– Наталья Евгеньевна, я Виталий!
– Прости, прости… Идите оба сюда. Сначала Маша.
На учительнице сегодня был серый джемпер-лапша с высоким горлом и рукавами три четверти. Похоже, её коллекция водолазок пополнилась новым экземпляром. Выглядел джемпер очень стильно, даже Исабель, наверное, не отказалась бы от такого (интересно, а в Барселоне холодная зима?), но общий вид здорово портили детские заколки с серыми мышками. Где она их берёт, у младшей дочери?
– Маш, – начала Наталья Евгеньевна, раскрывая мою тетрадку с сочинением.
Я замерла, ожидая потока замечаний. Тут у меня в кармане завибрировал телефон. Я сунула в карман руку, отключила его на ощупь.
– Да?
– Составлено всё потрясающе, – сказала Наталья Евгеньевна, любуясь страницами моей тетради. – Ты отлично раскрыла тему «Общество в романе „Анна Каренина“». Особенно мне понравилось, что ты внимательна к языку персонажей. Ты не против, если я прочитаю твоё сочинение вслух на следующем уроке?
– Не против, – ошарашенно откликнулась я. – Э-э… спасибо.
– Тебе спасибо. Но я тебя подозвала не за этим.
Телефон снова завибрировал. Да что ж такое?
Наталья Евгеньевна подождала, пока я снова отключу телефон.
– Я хотела тебе сказать, – продолжила она, – в этом году, возможно, будут изменения в экзамене по литературе. Обещают увеличить ту часть, что посвящена сочинению. Ты не думала сдавать литературу?
– Э-э… – снова протянула я, на этот раз совершенно сбитая с толку. – Я буду на переводческий поступать… поэтому английский… Но… спасибо! Правда, спасибо, что вы так цените…
– Английский? – поморщилась Наталья Евгеньевна. – Это, конечно, прекрасно. Однако ты уверена, что в тот вуз, куда ты будешь подавать документы, не нужно сдать литературу?
– Я… Я пока не знаю точно, куда буду подавать…
– Как не знаешь? – ахнула она. – Я за два года готовилась к поступлению в вуз! Это изумительно, что ты ещё даже не выбрала заведение!
«Потрясающе, изумительно, отлично, прекрасно», – мысленно подсчитала я количество наречий, которые Наталья Евгеньевна, похоже, любила не меньше водолазок. Жаль, она не общается с Ольгой Сергеевной, та просветила бы её: Стивен Кинг считает, что дорога в ад вымощена наречиями.
Телефон загудел в третий раз. «Может, что-то с мамой?» – испугалась я. Вытащила телефон из кармана. Ирэна!
– Простите. – Я почувствовала, что краснею. – Это по работе. Н-начальница, если можно так сказать.
– О. – Во взгляде Натальи Евгеньевны появилось уважение, смешанное с непониманием. – Хорошо, что ты работаешь. И всё же, Маш, не забывай. Тебе стоит прилично сдать экзамены. Работать ты будешь ещё всю жизнь. А эти экзамены стоит сдать удачно. Правда. Я говорю совершенно искренне.