Несмотря на очередной поток наречий («прилично», «удачно», «искренне») и дурацкие детские заколки, слова Натальи Евгеньевны показались мне такими понятными и честными, что даже сердце сжалось.
– А если?.. – Я похолодела. – Если там правда надо будет литературу сдать?
– Ничего, главное – до февраля определиться.
– Я не готовилась!
– Мы успеем, – улыбнулась Наталья Евгеньевна. – Да, хотела спросить. Ты ведь общаешься с Крыловым? Занеси ему, пожалуйста, тетрадь с моими рекомендациями. У него всё печально. А мне это удивительно…
– Занесу, – вздохнула я. – Это не только вам удивительно. Все на него жалуются. Я весь месяц отношу ему исчёрканные тетради и тесты.
– Ему надо возвращаться, – тоже вздохнула Наталья Евгеньевна. – Пусть подумает об этом. Кстати, я тоже начала работать довольно рано. Не в школе, но уже на первом курсе института. И отгадай, что я купила на первые заработанные мною деньги?
– Водолазку? – вырвалось у меня.
– Как ты догадалась? – изумилась Наталья Евгеньевна. – Нет, Маш, тебе решительно надо подумать над тем, чтобы сдавать литературу. Ты мыслишь восхитительно. Так, Виталя, теперь ты. У тебя, к сожалению, как и у Крылова, всё досадно.
«Забавная всё-таки учительница, – подумала я, отходя от них к своей парте и вытаскивая злополучный телефон. – И комичная, и человечная. Может, мы все такие?»
Может, и все, но только не Ирэна. Человечного в ней было маловато. Не дозвонившись, она оставила мне резким тоном голосовое сообщение, что занятий с Даной сегодня не будет, Роза Васильевна везёт её к очередному врачу.
Интересно, почему им нужно прогулять именно моё занятие? Может, Роза Васильевна нажаловалась на меня Ирэне и та собирается со мной расстаться? Хотя, зная Ирэну, можно предположить, что она не стала бы тянуть, покончила бы со мной одним махом. Из неё хороший гильотинщик бы вышел в Средние века.
– Подожди, Маш, – окликнул меня Виталик Горбунков, после того как Наталья Евгеньевна засыпала его малоприятными наречиями.
Я обернулась. Честно говоря, не думала, что он знает моё имя. Виталик – друг Арсена, второй классный «клоун». Правда, он шутит и развлекает класс только в отсутствие первого – острить так же искромётно, как Арсен, у него не получается. Арсен называет Виталика «Семён Семёныч», а ещё «мой негатив», что довольно метко: у Горбункова светлые, пшеничного цвета волосы, а сам он легко пунцовеет, в отличие от темноволосого Арсена, который краской смущения не заливается никогда.
Мы с Горбунковым вышли в холл.
– Слушай, – замялся он, разглядывая мой шарф, привязанный к ручке сумки.
Мне даже показалось, что сейчас спросит, откуда обновка.
– А что с Крыловым… то есть с Ромкой?
– Ну…
Мои мысли заметались. Ромка не давал мне никаких инструкций на этот счёт. С другой стороны, он же не зря школу прогуливает. Не хочет, чтобы знали.
– Болеет, – уклончиво сказала я.
– Так я и знал, – нахмурился Виталик.
Уж не представляю, что он себе вообразил, но лицо у него стало мрачнее ноябрьской тучи, которая вот-вот засыплет всех снегом.
– Передавай ему привет, – грустно добавил Горбунков.
Я всмотрелась в его лицо: не издевается ли. Нет, он был серьёзен, даже печален. Наверное, и шутникам нужно иногда такими быть. Я вспомнила, что он стоит с Ромкой рядом на физре. Может, тогда они успели подружиться? Как много можно узнать о Ромке в его отсутствие… И как новость о болезни меняет людей: только что был «классный клоун», который отшучивался в ответ на упрёки Натальи Евгеньевны, а сейчас вдруг – серьёзный взволнованный парень, который повзрослел на глазах!
Раз занятие с Даной отменили, я решила отправиться к Ромке: занести тетрадку, передать привет от Горбункова и… уговорить его вернуться в школу.
Наталья Евгеньевна сказала: «Ему возвращаться надо». Её слова, как крючок на удочке, вытянули из моей головы точно такую же давно созревшую мысль. Но Наталья Евгеньевна поставила Ромке две двойки за сочинение, видимо, полагая, что двойки станут для него мотивацией. А я догадывалась, что плохие оценки не помогут, и всерьёз думала: а поможет – что? Что послужит этой самой мотивацией? Теперь, услышав вопрос Виталика, я поняла, что Ромку тут ждут. Он нужен. Осталось соединить эти мысли в одну и придумать, как вытащить моего друга в школу.
Удивительное дело: почти окончив учиться, я стала менять своё мнение о школе. Довольно быстро раскусив, что школа как источник знаний не уникальна, я поняла: школа – место, где нужно отчитаться, доказать, что ты не дурак, причём доказать с наименьшими потерями для настроения и личности. Знаю, многие заводят в школе друзей. У меня не вышло (если не считать Ромку). А два сегодняшних школьных разговора были похожи на руки взрослого человека, который помогает ребёнку найти нужную точку на глобусе. Ищет-ищет ребёнок, а руки – раз! И повернули глобус нужной стороной. Так и школа помогла мне сегодня увидеть нужное, и я сама поверила в то, что Ромке стоит вернуться.
И в конце концов, если он не станет ходить на занятия, кто же оценит мой новый шотландский шарф?
Кому: Марии Молочниковой
Тема: Без темы
Мария, привет!
Я не могу. Ты станешь меня ненавидеть. Прости.
Любомир
Глава 23Пари
«Я сейчас к тебе зайду».
«Не надо. Меня нет дома».
Вот зануда! Я же знаю, где его искать. На пятачок неподалёку от дома, где все Ромкины соседи выгуливали собак, он не ходил – боялся встретить знакомых. Так что я нашла их обоих на пустыре за гаражами.
До этого угрюмого места почти не доносились ни автомобильные гудки с шоссе, ни детские крики и смех с площадки. Звуки тут были глухими, словно я попала в коробку, обитую ватой. Повсюду валялись пустые бутылки, пачки от чипсов, консервные банки, банановая кожура вперемешку с опавшими листьями, обломки кирпичей, какие-то тряпки.
Все «спины» гаражей были оранжево-коричневыми или тёмно-красными, а последний, развёрнутый к пустырю «лицом», стоял тёмный, почти чёрный, с побелевшими от старости дверцами. Они были приоткрыты: там продолжал ржаветь микроавтобус, брошенный хозяином двести лет назад.
Оскара найти было не сложно: на прогулках на него нападало какое-то одурение, и он мог без устали лаять то на велосипедистов, то на голубей, которые бродили с независимым видом между мусорных куч, а заслышав лай, улепётывали на крыши гаражей.
– Оскар! Оскар! – позвала я и свистнула.
Он замер, подняв хвост, принюхался и, забыв про голубя, которого только что преследовал, рванул ко мне, таща за собой недовольного Ромку.
– Прости! – засмеялась я и протянула Оскару руку.
Тот сделал вид, что хочет меня цапнуть, и это вызвало у меня новый приступ веселья.
– Прости, дружочек, у меня ничего нет! Была вафля, но как-то испарилась сама по себе… Если бы я знала наверняка, что увижу тебя, то прихватила бы из дома кусочек колбаски.
Я болтала с Оскаром, а сама тайком поглядывала на Ромку. Он стоял отвернувшись и разглядывал пакет, из которого торчал краешек коробки от яиц. Оскар попытался понюхать эту коробку, но Ромка дёрнул его назад, с отвращением бросив:
– Фу!
– Ты такой мрачный, будто гуляешь с драконом, а не с этим милым медвежонком!
Я потрепала Оскара по холке, и он зажмурился, улыбнулся и свесил на бок свой сине-фиолетовый язык, который на кончике слегка раздваивался, отчего напоминал перевёрнутое сердечко.
– Разбаловался он, – сердито сказал Ромка. – Только и мечтает какую-нибудь гадость с помойки слопать.
Я хотела возразить, мол, нечего собаку таскать по помойкам, но сдержалась. Не стоит начинать разговор с пререканий. К тому же я признавала, что было в этом месте что-то, подходящее Ромкиному сумрачному виду.
– Ты зачем пришла?
Я полезла в сумку, вытащила тетрадку по литературе, протянула ему. Не заглянув внутрь, он свернул её трубочкой и сунул в карман джинсов. Тетрадка тут же вывалилась и упала на землю. Оскар принюхался и к ней. Тут не сдержалась я: нагнулась и выхватила тетрадку прямо из-под собачьего носа.
– Ты чего…
– Да нужна она мне!
– Даже не заглянешь?
– Неинтересно, – покачал головой Ромка. – Веришь, Маш? Вот абсолютно неинтересно.
– Хорошо, – отступила я, садясь на корточки перед довольным Оскаром, который радостно облизал мою руку.
Я принялась гладить его и посматривать на Ромку снизу вверх. Выглядел он плохо: кожа вокруг пятна приобрела нездоровый желтоватый оттенок, волосы всклокочены, футболка в каких-то разводах. Пятно темнело, выпирало, словно заявляя: «Да, я тут главное, и всё будет, как я хочу. А я хочу, чтобы Ромка сидел дома». И всё-всё в Ромкином облике поддалось пятну и потускнело-потухло: спина сгорблена, а взгляд из внимательного превратился в равнодушный.
«Вот и ещё аргумент в пользу школы», – подумала я, стараясь не таращиться на Ромкины грязные спортивные штаны, из которых он, похоже, не вылезал.
Когда ходишь в школу, то начинаешь задумываться о своём внешнем виде, а когда сидишь дома и твоим настроением правит огромное пятно на щеке, то вроде как не для кого заботиться о внешности. А внешний вид всё же важен. Это мне хорошо разъяснила ещё Марина, когда мы ходили за покупками в Барселоне. Да, не стоит зацикливаться на одежде и причёске так, как это делала моя подруга. Однако и забывать о том, что мир сначала контактирует с твоим внешним обликом, а потом уже с твоим богатым внутренним миром, тоже как-то неправильно.
Хотя у Ромки свитер был с дырками и когда он ходил в школу. И всё же в те времена он не выглядел таким несчастным и заброшенным, как этот пустырь.
– А мне, может, придётся литературу для поступления сдавать, представляешь? – поделилась я, не отрываясь от Оскара. – Наталья сказала.
Хитрец Оскар сделал изумлённую мордочку, мол: «Что ты говоришь? Только гладь, гладь, пожалуйста, чеши за ушком!» Ромка тоже выглядел озадаченным.