– Что?! Видеть? – прошептала Уля.
– Нет… Учиться.
Уля поникла и принялась рисовать чёрной ручкой на ногтях – была у неё такая странная привычка.
– Почему? – вмешалась Маша Кароль. – Из-за пятна, что ли? Слушай, ну скажи ему! Пусть посмотрит на Джонни Деппа в фильме «Эдвард Руки-ножницы». Он вообще весь исполосован. А при этом красавчик.
– Придумала тоже, из кино! – покачала головой Елфимова, которая наконец достала ручку. – Там грим.
– Я знаю, – надулась Маша. – Ну, я думала, что речь идёт о внешнем дефекте, который не даёт человеку появиться в обществе. Загоняет в рамки.
– Какие рамки, Кароль? Крылову, скорее всего, больно. Это же дикие боли. Когда ожог.
Я прикусила губу. Про боль я что-то забыла. Правда же, болеть должно.
– Он может приглушить боль, – трагическим голосом произнесла я. – Лекарствами.
Это вообще была правда! Ромка не употреблял никаких лекарств, но, если что, он ведь может приглушить боль. Да я виртуозный врун!
– Так я права! – торжествуя, воскликнула Маша. – Дело во внешнем дефекте! Маша, скажи ему, пусть обязательно приходит учиться! Был такой старый фильм, моя бабушка его любит, про Анжелику. Там главный герой, забыла имя, со шрамом на пол-лица.
– У кого шрам на пол-лица? – спросил вошедший в класс Виталик Горбунков.
Я сжала кулаки. За ним, паясничая и передразнивая кого-то, шёл Арсен.
– У Ромы Крылова! – красивым звучным голосом ответила Маша Кароль.
Тут у Арсена, к счастью, зазвонил телефон, и он отвлёкся. Я перевела дух.
– Слушайте, – оживилась Маша. – Если у человека сильные повреждения, то существует ведь пластическая хирургия.
Маша была очень красивой, её белокурые волосы всякий раз были уложены так, что хотелось её сфотографировать и выложить куда-нибудь в интернет. В неё повлюблялись бы все парни, но она относилась к ним с материнской снисходительностью, поскольку давно встречалась с каким-то студентом.
– Сегодня всякие методы есть, – продолжала Маша. – И лазерная коррекция, и более серьёзные вмешательства. Сейчас хирургия помогает людям с очень тяжкими повреждениями.
Значит, кроме красоты её интересовало и исправление недостатков человеческой внешности. Хотя, наверное, наведение красоты и есть исправление недостатков. Так что Маша легко интегрировала Ромку в свой мир, где все знали, как им хорошо выглядеть, и, судя по её задумчивому взгляду, уже мысленно подыскивала ему хорошего специалиста.
– Подождите! – нахмурился Виталик. – У кого тяжкие повреждения, у Крылова? Маш! А мне показалось, что я видел вас с ним вчера на пустыре с собакой. Он вроде нормально выглядел…
Все уставились на меня. Не знаю, почему я не сказала с печальным видом: «Что ты, это ты его вблизи не разглядел» или «Ты знаешь, он повернулся к дороге не тем боком». В общем, можно было как-то обойти неудобный вопрос. Но я так боялась потерять доверие девочек, снизить их беспокойство, испортить ту жуткую картинку, которую они нарисовали в своём воображении, что выпалила:
– Тебе показалось! Это был не Ромка!
Виталик заморгал. Как противно было его обманывать… Особенно после вчерашнего искреннего разговора.
– А кто? – растерянно спросил он.
– Это ухажёр моей тёти, – отчеканила я. – Он шотландец, его зовут Финли, и он привёз мне этот шарф.
Я подняла сумку, на которую, как всегда, повязала подарок.
– Очень красивый, – похвалила Маша Кароль. – В смысле шарф, а не ухажёр.
– Но… – начал Виталик.
– А где она с ним познакомилась, на каком сайте? – перебила его Маша. – Я не для себя, я для своей сестры узнаю, она мечтает познакомиться с иностранцем.
Тут прозвенел звонок, и все разошлись по местам. Маша сделала мне знак и прошептала: «Пришли ссылку… на сайт…»
Наталья Евгеньевна в очередном новом джемпере фиалкового цвета вошла в класс, а потом выглянула в коридор со словами:
– Арсен! Ты начитался Хемингуэя? По тебе звонит особый колокол?
Народ затих, но тут и там в течение дня, как пузырьки на гладкой поверхности озера, возникали тихие разговоры и обсуждения.
– Да какие «Звёздные войны»! – возмущённо шептала соседке Ленка Елфимова, которая сегодня забыла вести свои протоколы уроков. – Ты ещё Гарри Поттера вспомни с его шрамом. Сказали тебе, что беда совсем.
Иногда кто-то поворачивался ко мне или звал шёпотом, уточняя, что и как с Ромкой. Я предпочитала отмалчиваться, позволяя коллективной фантазии разрастаться и переливаться всеми цветами радуги, как бензиновое пятно в луже. На химии Ульяна постучала по моей спине, а когда я обернулась, она прикрыла рот рукой и прошептала:
– Знаешь, что самое обидное? Мне ведь он так нравился…
Мне очень хотелось ответить ей, что вообще-то он не умер. И вполне может продолжать нравиться. Только это противоречило бы моим же собственным словам, и я прикусила язык. Ногти у Ульяны были чёрные, казалось, что они все в грязи или в тёмном пластилине.
А Виталик Горбунков наблюдал за мной. Стоило мне обернуться на него, он отворачивался. Что-то мешало ему поддаться коллективному гипнозу, в который наш класс ввёл сам себя с помощью предположений, вопросов и догадок. И, похоже, короткие взгляды, которые я бросала на него в течение дня, только укрепляли его сомнения.
Кому: Любомиру Радлову
Тема: Одна русская поговорка
Привет, Любомир!
Вот тебе ещё одно русское выражение: «Сказал „А“, говори и „Б“». Понял?
Маша
Глава 26Недоеденный триумф
Выходные таяли быстро, как брикет мороженого, оставленный на солнце. У мамы случился хозяйственный припадок. Она перемыла и перечистила в доме всё, до чего смогла дотянуться, а когда уставала, то ложилась на кровать, раскрывала ноутбук и сортировала фотографии. Какие-то сбрасывала на флешку, а потом выкладывала флешку на тумбочку у выхода и оставляла рядом записку крупными буквами: «РАСПЕЧАТАТЬ». «У меня последние денёчки спокойствия, потом руки не дойдут», – приговаривала она. Мне это было совершенно непонятно. Судя по фильмам, книгам и воспоминаниям мамы и Кати, младенцы спят целыми днями. Чем же будут заняты мамины руки, если они не дойдут до сортировки фотографий? Да и кому в наше время нужны распечатанные фотографии?
Вечером я приготовила ужин. Никто не просил, я сама решила. Ничего особенного – отварила макароны и, чтобы мама не ворчала, что это «пустая еда», сделала к ним овощной соус из помидоров и перца. Рецепт посмотрела на одном испанском сайте. Вышло неплохо, папа даже взял добавку соуса, только он ничего не сказал: ни «спасибо», ни «вкусно».
Я понимаю, что меня никто не просил готовить, но всё-таки, когда человек сам вызывается кулинарить, можно было бы отметить его усилия хоть тёплым взглядом. Впрочем, я решила, что так даже лучше. Если бы он сказал мне что-то тёплое, было бы трудно воспринимать его так, как я воспринимаю его в последние месяцы. А воспринимаю я его как бирюка, равнодушного к тому, что происходит с его дочерью, и замечающего её, только когда нужно за что-то упрекнуть.
Мама тоже была погружена в свои мысли.
– Надо купить кроватку, – сказала она. – Потом времени не будет.
– Нет, – сказал папа. – Плохая примета.
– Когда ты стал таким суеверным? – удивилась мама.
– Дело не в этом, – покачал головой папа. – Если вдруг… не дай Бог… то… потом думать, что всё из-за кроватки… я не хочу…
Он стал совсем бледный и часто-часто задышал. Мама накрыла его руку своей, располневшей от отёков, и сказала:
– Всё будет хорошо.
Тут я не выдержала. Мне от их нежности стало очень-очень больно. Они были друг у друга. И ещё у будущего ребёнка, за которого так сильно волновались. А меня в их кругу не было.
Я встала, сгребла грязные тарелки и пошла их мыть.
Настал понедельник. Ромка отказался встречаться заранее. Что ж, я была не против. Сама я волновалась так, что у меня впервые в жизни по-настоящему стучали зубы. В пятницу, когда я надувала огромный мыльный пузырь заблуждения в своём классе, мне казалось, что это весело, а сейчас, когда мыльный пузырь грозил лопнуть, я впервые задумалась: а что про меня подумают двадцать человек, как станут ко мне относиться, как будут называть меня про себя… Ведь это такая неуправляемая штука – чувства других!
В класс я пришла раньше всех – ещё не высохли следы влажной уборки, наскоро проведённой утром торопливой техничкой. Точнее, пара-тройка отличников уже копалась в учебниках, но я пришла раньше тех, кто был глазами и ушами класса. Делая вид, что мне нужно написать нечто важное в тетрадке, а на самом деле рисуя в ней хаотичные зигзаги, я размышляла об одном противоречии.
Ромка – отличник. Ну, почти, иногда он тормозил в заданиях по русскому. И всё-таки в целом у него репутация отличника. Почему же так важно, чтобы его приняли не те ребята, у которых сплошные пятёрки, вернее, не только эти ребята, но и народ вроде Елфимовой, Кароль, Арсена?..
«Ромку уважают, – внезапно догадалась я. – За то, что он имеет собственное мнение. Даже историчка ему разрешила в прошлом году передать мне задание, чтобы я рассказала про мастера Дионисия, а не отвечать самому, получая очередную звёздочку на погоны. Поэтому важно, чтобы его восприняли правильно, чтобы это уважение сохранилось».
Я представила себе уважение к Ромке в виде огромной палатки, которую ветер-ураган так и сносит в сторону и которую я всеми силами пытаюсь удержать на месте, чтобы не потух огонёк, неярко вспыхивающий под ней…
Народ потихоньку собирался.
Я думала, все будут переглядываться в ожидании Ромки. Потом сообразила: я же никому не сказала, что он придёт сегодня! Эх, надо было… Мне сейчас так требовались их жуткие ожидания!
Только Маша Кароль поздоровалась со мной теплее обычного. Я не знала, радоваться этому или опасаться её интереса. А ну как скажет Ромке с порога: «Я в инстаграме подписана на отличного пластикового хирурга!» Или «пластического»? От волнения слова путались у меня в голове.