Впрочем, на следующем уроке атмосфера снова стала тягучей, словно Гусин лизун, размазанный по дачной стенке.
– Пахать будете как кони, – бесцеремонно заявила историчка. – Не важно, сдаёте вы ЕГЭ по истории или нет. У меня последний шанс научить вас думать. Ожидаемый провал каждого из вас в этом году становится для меня…
«Личной головной болью», – мысленно закончила я и попала в точку. Если бы всё-таки я решила пойти в педагогический, я бы себе красным карандашом на обложке конспектов вывела: никаких прилипчивых выражений. Особенно обвинительных.
– Ну а к тем, кто сдаёт ЕГЭ, у меня особое отношение, – продолжила историчка и посмотрела на свободное место рядом со мной – туда, где обычно сидит Ромка.
– Он заболел, – вполголоса сказала Уля за моей спиной.
Мне стало неприятно. Почему она знает, а я – нет? Я пересела на Ромкин стул и принялась разглядывать Данин дом.
В прошлом году он казался мне неприступным дворцом Гудвина: с изумрудно-зелёными стенами, башенками, забором. А сейчас вроде дом как дом. На стенке вообще вон трещина. А на одном из балконов на верхнем этаже висит огромная красная простыня. Окна распахнуты, и порыв ветра иногда вытягивает наружу кусок простыни: словно балкон показывает язык. В этом доме живут только состоятельные люди, вряд ли они стирают свои простыни и вывешивают на балконе. Наверное, это чья-то домработница повесила, пока хозяев нет. Интересно, что сейчас делают Дана и Роза Васильевна?
– Лена, начинай читать с первого абзаца! – велела тем временем историчка Ленке Елфимовой. – Только читай вдумчиво! Понимай сердцем каждую строчку!
Ленка принялась читать с таким выражением, словно перед ней был один из рассказов Эдгара По: то понижала голос до шёпота, то завывала в конце. Всё это было бы забавно, если бы я не вспоминала Исабель. Вот уж у кого стоило бы поучиться нашей Елизавете Ильиничне. На уроках «театра» я действительно училась думать.
До меня вдруг дошло. Раньше мне казалось, что поездка за границу на учёбу улучшит меня изнутри. Ну, то есть сделает более самостоятельной, научит справляться с трудностями, даст те знания, которые невозможно получить у нас, расширит горизонт.
С одной стороны, так и произошло. Я стала более самостоятельной. С другой, самостоятельность принесла ухудшение. Мне теперь не нравилось то, что меня окружает, моя обычная жизнь. Мне некомфортно дома, потому что мама считает меня грудным младенцем вроде того, что сидит у неё в животе. Причём, когда мне действительно нужно её внимание или совет, она либо спит, либо уезжает к врачу. В школе тоже стало всё раздражать. Все эти знания кажутся какими-то бессмысленными (кроме английского!).
«Интересно, – подумала я с опаской, – а как будет с моей работой после этой поездки? Хуже или лучше?»
Мне не терпелось проверить. Вдруг в голову пришла гениальная мысль. Мы договорились с Ирэной, что я приду к ним в среду, а сегодня только понедельник. Но, может быть, мне разрешат позаниматься и сегодня? Тем более что я и правда вчера всю ночь разглядывала разные пособия для подготовки к школе и понимаю, что делать с Даной. К счастью, в нашем с ней обучении нет никаких оценок и не будет. Она учится, потому что ей интересно. И ведь именно я помогаю ей в этом! Как приятно!
Я ужасно обрадовалась и, когда до меня дошла очередь читать вслух учебник, принялась за дело с таким энтузиазмом, что содержание стало напоминать даже не триллер, а индийскую мелодраму вроде «Принцессы специй» или «Танцора диско».
Кому: Любомиру Радлову
Тема: Из России с радостью!
Привет, Любомир!
Спасибо за письмо! Вот уж не думала, что у тебя живут три кота! Как вы с ними только справляетесь…
Как дела? Как учёба, началась? У нас – да. Школа – мучение. Русская школа очень отличается от испанского колледжа. У нас скучно. Я часто вспоминаю уроки Исабель и Роситы. Вот уж с кем было весело! Кстати, я получила сертификат. Теперь надеюсь накопить денег и приехать в Барселону в следующем году. Богдану привет!
Маша
Кому: Марии Молочниковой
Тема: Вопрос
Привет, Мария!
Так рад был получить от тебя письмо. Правда! Просто прыгал от радости. Богдан думал, я получил известие о выигрыше в сто миллионов.))) А эту радость вызвало твоё письмо.
У меня к тебе есть неожиданный вопрос. Ты когда-нибудь влюблялась? Буду благодарен, если ответишь.
Любомир
Глава 6Я ничего не понимаю!
Алоэ в холле убрали! Вот это да.
Только я собиралась поздороваться со своим вечным оппонентом… Вместо него на столике красовалось растение с толстенькими крепкими листьями, похожими на капельки. «Денежное дерево! – вспомнила я. – Такое же у бабушки растёт». Вид у нового жильца холла был немного растерянный, он как будто недоверчиво озирался: а можно я раскину тут свои ветви? Не заругают?
Я снисходительно усмехнулась и тронула верхушку. Не волнуйся, новичок! Люди тут, конечно, живут непростые, но, поверь мне, с ними вполне можно управиться. Вот, например, охранник сегодня меня пропустил, едва взглянув на паспорт. Привык! С Розой Васильевной мы друг друга не обожаем, но она не нарушает мои границы, а я не лезу в её дела, и всё у нас преотлично. Даже хорошо, что вместо колючего алоэ возле места моей работы будет расти денежное дерево: пусть влияет на мою зарплату!
Я толкнула дверь и замерла на пороге. В полутёмном холле стояла какая-то женщина, в которой я не сразу узнала Розу Васильевну. Она застыла на месте, чуть сгорбившись и о чём-то думая. На ней было выцветшее мятое платье без рукавов, полные руки безвольно повисли вдоль тела. Заметив меня, она слабо улыбнулась, протянула руку и включила свет. Я изумилась ещё больше. Обычно Роза Васильевна красит губы таким ярко-розовым цветом, что, наверное, его можно было бы рассмотреть из кабинета исторички, а брови выщипывает в еле заметную ниточку, которую потом зачем-то прорисовывает коричневым карандашом. Сейчас её лицо без грамма макияжа выглядело таким постаревшим… Краска слезла с волос, и виднелись тёмные корни.
– Здравствуйте! – шёпотом сказала я. – Я у Ирэны уточнила, могу прийти.
– А? – рассеянно откликнулась Роза Васильевна, по-прежнему погружённая в свои мысли. – Да, конечно, Машенька Николаевна. Девочка наша очень тебя ждёт. Данусь, иди к…
Не дожидаясь конца фразы, из комнаты выбежала Дана, смуглая, весёлая, в красно-чёрном наряде танцовщицы фламенко, прижалась ко мне и сцепила руки на моей талии. Я неловко погладила её по голове, заметив, как здорово выгорели её тёмные волосы, и покосилась на Розу Васильевну. Сейчас опять съязвит, что Дана Андревна к себе прикоснуться не даёт, а тут ишь…
– Маша! Маша! – Дана смеялась не переставая, словно у меня было невероятно забавное имя. – Маша! Как хорошо, что ты наконец пришла! Мы были в Испании, ты знаешь, да? Розочка сказала, ты там тоже была, но мы тебя не видели! Ты там правда была? А почему ты не загорела? Я, смотри, как сильно загорела! А мама ругалась, что мы так сильно загорели! Но Розочка меня мазала, честное слово! Вот платье какое! В Испании купили! Я как узнала, что ты придёшь, сразу надела! Сразу! Маша! Маша!
– Не Маша, а Марья Николаевна, – строго поправила Роза Васильевна. – Ты, милая моя, привыкай уже по серьёзке с людьми разговаривать. Школа на носу!
– Да ничего, – смутилась я. – Можно и Маша.
– А я всё хотела спросить, – не унималась Дана, по-прежнему не расцепляя рук и заглядывая мне в глаза. – Ты сказала, ты линзы носишь! А я хочу посмотреть, какие они. Можешь их мне вытащить показать?
– Когда я тебе это говорила? – растерялась я, всё-таки разжимая её объятия.
– На первом занятии ещё! Ты что, не помнишь?!
– Нет, – засмеялась я, – у меня не такая хорошая память, как у тебя!
Роза Васильевна странно посмотрела на меня. Так, словно я предложила пройтись по чисто вымытому ею полу в резиновых сапогах, облепленных илом и ракушками.
– Точнее, дело в том, что память избирательна, – продолжила пояснять я. – Например, говорят два человека. Один одно из разговора запомнит. Другой – другое. Кому что важно. Так память устроена.
– Из-би-ра-те-ль-на! – повторила Данка, и я улыбнулась, вспомнив её страсть к длинным сложным словам, которыми она любит пугать материнских знакомых.
– А вы, Марья Николаевна, откуда столько про память знаете? – спросила Роза Васильевна.
– Ну как, – пожала я плечами, – я же языки изучаю. И преподаю. Без памяти это делать невозможно.
– Так вы… уроки-то ваши… для памяти полезные, что ли? – спросила Роза Васильевна.
– Конечно! – засмеялась я, разуваясь. – Но у Данки память – во! Я не помню, как мы линзы на первом уроке обсуждали, но вот помню, как Дана фразу про мороженое запомнила целиком.
– ¡Dos helados, por favor![3] – c готовностью повторила Дана.
– Фантастика, – развела я руками.
Но Роза Васильевна смотрела не на Дану, а на меня. Она прямо впилась взглядом в моё лицо. Последний раз при мне она так пристально наблюдала за молью, которая порхала над шубой Ирэны. Как-то неловко мне стало в роли моли.
– Ну-ка, – с загадочным видом сказала я Данке, – кто первый до твоей комнаты?
Всё было на месте: и кровать с балдахином, и короны повсюду, и ряд кукол, таращившихся на меня с подоконника. Но вся эта гвардия больше не пугала меня, хотя и не выказывала особенного дружелюбия. Мне казалось, что куклы переговариваются между собой, не разжимая губ: «Опять она пришла. Посмотрите на неё». Зато кто и в самом деле был очень рад моему приходу, так это рябиновый столик. Он так и сверкал солнечными бликами, словно приглашая меня подойти поближе и усесться перед ним на детский стул. Что я и сделала. Дана же плюхнулась на пол и принялась любоваться оборками на платье.
– Дружище, – начала я, – перед нами стоит задача. Подготовить тебя к школе.