Секунды тянулись так, словно стали часами. Мы прочли все, что я распечатала. Три раза. Дана зевала. Я злилась:
«Как можно зевать при учительнице?!» – и сама подавляла зевок. Нам было скучно, но это неважно. Главное, что Дана все запомнила.
Осторожно оглянувшись на Розу Васильевну, я вытянула руку так, чтобы рукав пиджака поднялся, и глянула на часы. До конца урока оставалось двадцать минут!
Чем их занять?
Дана снова зевнула во весь рот. Весело было только Розе Васильевне. Она открыла Данин шкаф с одеждой и принялась вытаскивать вещи, складывать их стопками на кровати, что-то вешая на вешалки, что-то убирая в пакет и при этом напевая.
Я никогда не видела, чтобы человек с таким удовольствием разбирал шкаф. Она раскраснелась от радости! Даже моя мама, которая любит работать с одеждой, терпеть не может разбирать наши с папой полки в шкафу.
«Заставить бы ее испанским с Даной заниматься, – подумала я, – послушала бы я ее напевы».
– Все, могу идти? – спросила Дана.
– Нет! – рявкнула я и выдернула из рюкзака учебник испанского. – Слушай, как я читаю. Это полезно. Просто послушать испанскую речь. Это очень важная часть занятия.
Последнюю фразу я добавила нарочно для Розы Васильевны. Наверняка она притворяется, что увлечена уборкой. Подслушивает, чтобы потом хозяйке доложить.
Я забыла, что сама позвала Розу Васильевну, мне казалось, она пришла, чтобы шпионить за нами. Чтобы показать мне, что у нее хорошая работа, а у меня – нудная.
Что она сумеет, если захочет, справиться с Даной, а я – нет, несмотря на всю систему и костюм, который никто не заметил.
Дана глубоко вздохнула, протянула руки к нарисованной рябине и положила на них голову. Я открыла учебник и принялась читать вслух.
Текст был очень простой, читала я с выражением, без единой запинки, произнося все слова, как и положено в испанском, четко и громко.
Но думала я про то, как лет пять назад на пляже в Сочи мама протянула мне бутерброд с вареной колбасой. Я вцепилась в него зубами и почувствовала: что-то скрипит на зубах. В пакетик с бутербродом попал песок! Много песка.
Часть я вытряхнула. Но часть прилипла намертво к колбасе.
Пришлось есть, другого бутерброда у нас не было. Я ела и пыталась сосредоточиться на том, какая вкусная колбаса.
Но песок хрустел так, что ни о чем, кроме него, думать было невозможно.
Так и тут. Невозможно легко и с удовольствием читать вслух тому, кто скучает, зевает, ерзает, что-то шепчет и мечтает от тебя сбежать.
Чтение утомило меня настолько, что в конце я еле ворочала языком.
«Я гуманитарий, мне легко болтать», – некстати вспомнились собственные слова. И с чего это я так решила?
Подняв глаза, я обнаружила Розу Васильевну рядом с нами, на корточках. Сначала я обрадовалась: на нее произвело впечатление то, как я читаю, и она подошла поближе, чтобы послушать.
На самом деле она поправляла Данину прическу, а Дана что-то шептала ей, указывая на меня.
– Свободна моя цыпонька? – ласково спросила Роза Васильевна. – А то вы уже пять минут лишних сидите…
Начало седьмого.
– «Кольцо любви»! – радостно выкрикнула Дана и вскочила, не дожидаясь моего ответа.
– Да, почти, – пробормотала я. – Только давайте проверим, как она запомнила местоимения.
– Заче-ем? – протянула Дана, усаживаясь с неохотой.
– Изучение языка – это система, – твердо сказала я. – Итак. Как по-испански «я»?
– Не помню, – пожала плечами Дана, раскачиваясь на стуле.
– Как же так? – поразилась я. – Мы три раза прочли это слово!
– Не знаю…
– А как сказать «ты»?
– Не помню.
– А «вы»? Уважительное тоже не помнишь?!
– Не-а. Я пойду.
Дана умчалась. Я в смятении посмотрела на Розу Васильевну, которая взяла Данин стул, перевернула его, поставила на стол, придавив мой раскрытый учебник испанского, и принялась подкручивать ножки, которые Дана расшатала, раскачиваясь взад-вперед.
– Не понимаю, – пробормотала я. – Она в тот раз целую фразу наизусть рассказала. А тут пара слов… Почему?
У нее такое бывает, когда она что-то учит?
– Не зна-аю, – протянула Роза Васильевна, и я снова ощутила смешанный запах табака и фруктовой жвачки. – Это вы у нас специалист, а не я. Вам такое знать положено.
Ни один человек в жизни не вызывал у меня большего отвращения, чем Роза Васильевна. Я выдернула из-под Даниного стула учебник, едва не порвав страницу.
– Идите уже домой, Марьниколавна, отдыхайте, – добавила Роза Васильевна. – И денежку прихватить не забудьте. Там на столике, у выхода.
Как нелегко было ответить на это:
– Не надо, Роза Васильевна… Спасибо. Мы в тот раз почти не занимались.
– А что же вы делали? – удивилась она.
– Так… Знакомились.
Глава 16Я устала
Проводить меня никто не вышел. Я быстро обулась, стараясь не смотреть на деньги, которые так и остались на столике.
В этот момент меня мучили желания, которые невозможно было осуществить.
Хотелось уйти не попрощавшись. Но это было бы грубо.
Хотелось найти виноватого в том, что Дана не запомнила ни словечка. Но кого?
Хотелось забыть очередной неудачный урок, но голос Даны так и звенел в ушах: «Не помню! Не знаю!
Не помню!»
Хотелось взять деньги, малое утешение за мучения, но и этого сделать я не могла…
Особенно страшно было думать о том, что ждет впереди. Я надеялась, что Дана запоминает все слова автоматически, словно записывает в голове на пленку и потом воспроизводит. Тогда час мучений был бы оправдан. Сегодня выяснилось, что мучения могут быть бессмысленными…
Рюкзак казался безмерно тяжелым. Как назло, выяснилось, что количество поездок на моем проездном в метро нулевое, пришлось выстаивать очередь в кассу. У окошка я задумалась, мысленно считая, сколько поездок я могу купить на свою зарплату у Даны. Из задумчивости меня вывел сердитый окрик какого-то дядьки за спиной:
– Не спи в оглоблях! Тут люди после работы! Домой хотят.
– Я тоже после работы, – вырвалось у меня.
– Ты?
Он смерил меня взглядом, покачал головой.
– Не доросла ты еще, чтобы работать! Шуруй быстрее, а?
Как нарочно, мы оказались с этим дядькой в одном вагоне, и он еще долго поглядывал на меня, бормоча что-то.
Наверное, возмущался, как я посмела обмануть его насчет работы.
Я прикрыла глаза. В голове возникла сцена из фонвизинского «Недоросля». Нас водили на этот спектакль пару лет назад. Актер, который играл Митрофанушку, был староват, но дурачился он смешно.
«Дверь – прилагательное, – бубнил он, вытаращив глаза на Правдина, – потому что она приложена к своему месту».
«Так и мы с Даной, – подумала я. – Ей твердишь, что „ты“ звучит как u. А она тут же забывает. Может, она недоросль? Не доросла до занятий испанским. Или… это я не доросла до работы?»
Когда я вышла из метро, то у киоска «Союзпечать» увидела дяденьку, бородатого, прилично одетого. Он опустился на колени возле киоска и светил под него фонариком. Долго высвечивал там что-то, будто искал. Потом протянул руку, вытащил монетку, поднес к глазам. Сунул в карман и монетку, и фонарик и направился к следующему киоску. Он собирал мелочь, которая просыпалась у кого-то из кошелька.
«Как хорошо, что у меня есть эта работа, – подумала я. – Надо стараться. Стараться дорасти».
Дома был только папа. У меня не осталось сил даже на то, чтобы поздороваться. Просто кивнула ему.
– Обедала? – спросил папа, забирая у меня рюкзак и вешая мою куртку на крючок.
Я покачала головой.
– Будешь суп? Или потерпишь до ужина?
Я снова покачала головой. Я почти не ела весь день, но аппетита не было. Хотелось свернуться калачиком в кровати и закрыть глаза.
– Устала? – догадался папа. – Бывает. Полежи, отдохни.
Мама пришла поздно. Я очнулась от их шепота в прихожей.
– Спит? – волнуясь, спросила мама.
– Кажется, да.
– Ела? Нет? Пусть встает ужинать!
– Не трогай ее, Ань. Пусть спит. Ей надо выключить батарейки.
– Чего?
– Ну, знаешь, как телефон выключают, чтоб заряд сохранить.
Я перевернулась на другой бок, облизнула сухие губы.
С кухни доносился запах жареной рыбы, но хотелось только пить. Перед тем как снова провалиться в сон, я успела подумать: «А у родителей так каждый день? И у Кати?»
Глава 17Моя семья
Была бы у человека память, как у компьютера. Можно было бы одним щелчком клавиши стирать из памяти очередное занятие с Даной. Стирать и забывать зевающую ученицу, часы с короной над ее кроватью, время на которых тянулось так медленно, будто его кто-то размазывал по холсту широкой кистью, и Розу Васильевну с розовыми Даниными наушниками…
Няня смахивала пушистым розовым веничком пыль с комода и шепотом подпевала песне из плеера, который прятался в нагрудном кармане цветастого фартука. На нас она почти не обращала внимания. Глядя на ее широкую спину, я гадала: видит ли она, что Дане со мной скучно? Радуется ли она этому или ей все равно?
На одном из мучительных уроков вышел казус.
Повторяя с Даной в очередной раз ненавистные ей (да и мне) местоимения, я сообразила, что мы занимаемся только грамматикой. А как же лексика, то есть новые слова?
Я решила начать с самой простой темы: «Моя семья».
Нашла на одном учительском сайте картинку, где изображение всех членов семьи сопровождалось испанскими названиями, распечатала и положила перед Даной на столик.
Листок закрыл собой злополучную рябиновую кисть, по которой мы с Даной водили пальцами по очереди. Я – когда она пыталась читать местоимения, она – все остальное время.
– Кто это? – спросила Дана, ткнув пальцем в улыбающуюся тетеньку в кокетливом переднике.
– Там написано, – сурово ответила я. – Попробуй прочесть.
– Не буду, – отказалась Дана.
Я покосилась на Розу Васильевну. «Ната-а-али», – подпевала та плееру. Она слушала эту песню по три раза подряд.