Но покрывало было чистым, а Дана – задумчивой.
– Знаешь, что такое траектория? – спросила она вместо приветствия.
– Buenos días, – произнесла я. – Знаю. Это движение от одной точки к другой. Так и называется: траектория движения.
– А если там едят?
– А… траттория? Итальянский ресторан?
Я скинула пиджак, сняла очки. Линзы я не захватила, но общий контур названий цветов мне было видно. За дверью загудел пылесос.
– Мама сказала, если у нас будет грязно, то она поведет гостей в тратторию, – поделилась Дана и снова посмотрела на кровать.
– Тебе нужны ее гости? – с сомнением спросила я.
– Мне нужна мама, – просто ответила Дана.
– Она вечером придет.
– Уже будет поздно. Роза меня уложит.
Я вздохнула. Достала из рюкзака листочек и пенал с восковыми мелками, которые купила в киоске «Союзпечати» у метро. Дана так и не отрывала глаз от кровати.
– Давай займемся испанским, – предложила я дружелюбно.
Даже постаралась улыбнуться, лишь бы отличаться от Елизаветы Ильиничны. Дана молчала.
– У вас чисто, – утешила ее я, – очень чисто. И Роза порядок наводит. Все будет хорошо.
– Есть одно место, где не чисто, – отрезала Дана.
Она быстро поднялась с пола и уселась за стол.
Я с готовностью сунула ей листок.
– Вот тут написано rojo.
Я вытащила красный мелок.
– Красный, – равнодушно прокомментировала Дана.
– Да. Rojo. Запомнишь?
– Нет.
– Но это же простое слово. Ты же умная де…
Я прикусила язык.
– В общем, рисуй. Что-то красное. Rojo.
– Не хочу.
– Почему?!
– Я не люблю рисовать.
– Да ладно, – фыркнула я, – не придумывай. Все дети любят.
– А я не люблю.
– Хорошо…
Я вздохнула. Трудно быть милой и доброжелательной.
– Тогда я сама нарисую кружок. А ты его раскрась.
Сможешь? Раскрашивай и повторяй. Rojo, rojo, rojo.
Дана принялась за дело, прикусив кончик языка.
– Красный, красный, красный.
– По-испански!
– Я не знаю как.
– Я тебе только что сказала! – воскликнула я. – Ты не могла забыть! У тебя прекрасная память! Дана!
– Я забыла, – упрямо повторила Дана, сдвинув листок и дотронувшись до рябиновой кисти.
– Ты врешь! Ты нагло мне врешь!
Я так разозлилась на Дану, что готова была выгрызть из стола эту несчастную рябину!
– Нет, я правда забыла, – тихо ответила она, не глядя на меня.
Она издевалась. Она по-настоящему издевалась надо мной.
– Да как ты, мелочь, смеешь так себя вести! – закричала я.
Дана вскинула на меня глаза. И улыбнулась.
Я вдруг перестала чувствовать себя собой. Будто кто-то другой попал внутрь меня и закричал:
– Ты пар-р-ршивая девчонка!
Дана поднялась с места.
– Сидеть! – гаркнула я, то есть не я, а тот, кто был вну три меня.
Она села. На пол. И поползла к кровати. Мне безумно захотелось схватить ее за ногу, а лучше дать подзатыльник, чтобы знала, что над взрослыми нельзя издеваться! Что она не смеет оскорблять меня!
Но Дана быстро уползла под кровать. Задернула покрывало – и затихла.
– С тобой хотели по-доброму, – шипела я ей вслед, – предложили порисовать. А ты – врать! А ты – измываться!
– Правда не помню, – отозвалась Дана из-под кровати.
Я сжала зубы и простонала. Потом прижала ноготь к нарисованной рябине и в ярости сколупнула с ягоды кусок краски. Из бледно-оранжевой ягода превратилась в деревянную, а осколок краски так глубоко вошел мне под ноготь, что от боли брызнули слезы.
Я перевела дыхание и к своему ужасу осознала: только что я наорала на человека, который меньше меня, младше почти в три раза! На ученицу, за обучение которой мне платят деньги.
Я была хуже Елизаветы Ильиничны. Внутри меня жило чудовище. Самое настоящее. Оно могло орать, обзываться.
Оно хотело, чтобы я ударила шестилетнюю девочку. Оно махало у меня перед глазами плащом тореадора, muleta – той самой красной тканью, которой поводят перед быком, прежде чем воткнуть ему в бок острую саблю с загнутым концом.
У меня и правда закололо в боку, будто я пробежала пятьдесят кругов на физре. Я прижала к боку ладонь, сползла со стула на пол.
Мерзкие якобинцы! Если бы не они, я бы дожимала сейчас последние минуты своего часа, предвкушая, как схвачу деньги со столика и сбегу из этого ужасного дома.
Пылесос смолк. Послышались шаги Розы Васильевны.
Они удалялись.
Я сидела на полу и слушала тишину. Она гудела, как батареи в октябре, в которых скоро зажурчит вода. Мама утверждала, что они не могут гудеть, но я всегда слышала этот журчащий звук.
Меня мутило так, будто в желудок закачали литр сгущенки. Жить со сгущенковым чудовищем в животе было невыносимо.
– Дана… Дан… Прости, что накричала.
Глава 19Шпионские игры
Край покрывала приподнялся. Сначала я увидела колено – Дана сидела, подогнув ноги под себя, – и потом ее круглое личико, на котором отражалось изумление.
– Ты передо мной извиняешься? По-настоящему? По-взрослому?
– А как еще бывает? – горько хмыкнула я.
– Не знаю, – сказала Дана, – передо мной взрослые никогда не извинялись.
«Наверное, никто на нее никогда и не кричал», – подумала я и поежилась.
– Ты на меня кричала, – в такт моим мыслям напомнила Дана.
– Прости.
– Ладно, – она скорчила гримаску и царственно кивнула: – Так и быть.
Ее кивок меня снова разозлил.
– А ты правда не помнила слово «красный»? – не удержалась я.
Дана пожала плечами и опустила полог.
– Почему ты не хочешь со мной заниматься? – с тоской спросила я.
– Потому что с тобой иногда скучно, – ответила она, чем-то зашуршав.
– Иногда? – ухватилась я за эту мысль. – А в другие разы?
– В другие разы тебя нет.
Я фыркнула. Представила себе, как встаю на уроке и говорю историчке: «Понимаете, Елизавета Ильинична, мне на уроке иногда скучно. А иногда – нет. Потому что иногда – вас нет». Она, наверное, меня указкой насквозь проткнет.
Дана выглянула из убежища.
– Я смешно сказала? – самодовольно улыбаясь, спросила она.
– Слушай, Данка, – оживилась я, – а если я больше не приду? Обрадуешься?
– А так можно? – быстро спросила она.
Я снова фыркнула. Все представляла себя в роли Данки, а на моем месте – историчку.
– Тебя так от меня тошнит?
– Нет… – протянула она. – Я просто не хочу. Мне скучно. И у меня мало свободного времени. У меня совсем нет свободного времени.
Дана заговорила другим тоном. Интонации напоминали кого-то взрослого.
– Вот, – продолжала она, протягивая мне книжку с Колобком на обложке, – посмотри в мое расписание!
Нет, ты посмотри! Не отворачивайся!
Я и не думала отворачиваться. Наоборот, с интересом следила за Данкой. Она изображала кого-то, как в театре.
– Вот, у меня в пять встреча. В шесть встреча. В семь деловой ужин. Хорошо, что в том же ресторане… А в восемь у меня…
– Тоже встреча, – подсказала я, – с президентом.
– Да, – обрадовалась Дана, – с президентом нашей компании! А завтра мне вылетать в Сочи. Так что мне с тобой играть некогда. Поиграй с Розочкой. Все, целую. Дверь за собой закрой.
Дана опустила полог. Снова повисла тишина. Я неожиданно спросила тонким голосом:
– А в Испанию когда поедем?
– Летом, – строго ответила Дана. – На зимние праздники я договорилась с коллегами по работе. Мы на лыжах едем кататься, в горы. А летом я сниму для вас с Розой дом.
А сейчас я еду с подругами. Они красивые, умные и взрослые.
«Это отсебятина, – подумалось мне. – Я Ирэну никогда не видела, но ни один нормальный взрослый так ребенку не скажет».
– Ну и не надо, – ответила я все тем же тонким голосом. – У меня свои подруги есть, я с ними буду играть.
– Нету! Нет у меня своих подруг! – воскликнула Дана своим собственным голосом.
«Ого! – удивилась я. – Так она понимает, что мы валяем дурака?»
– Как же нету? – спросила я тоже обычным тоном. – Наверняка есть. В садике…
– Я не хожу в садик!
– В парке.
– Мы одни гуляем!
– К тебе что, никого не подпускают? – удивилась я.
– Роза говорит, они там все на детской площадке не-бла-го-на-деж-ные!
– А я? – со смехом спросила я. – Я благонадежная?
– Конечно, – уверенно кивнула Дана.
Она устала сидеть, поэтому улеглась на живот и подперла подбородок кулаком. Ноги ее по-прежнему оставались под кроватью, из-под которой она высовывалась, как сфинкс. Из-за двери пополз запах кофе. Роза Васильевна решила сделать в работе перерыв. Но я не завидовала. То, что происходило здесь, в комнате, похожей на яркую коробку конфет, было так интересно! Почему к Дане никого не пускают? Может, Ирэна – шпионка? Мама, правда, говорила, что она толстенькая, но, может, это образ для прикрытия?
– Они же твой паспорт проверили, – пояснила Дана, – когда ты к нам первый раз еще пришла. Охранники позвонили Розочке и сказали: «Все нормально, паспорт проверен».
– А почему такая секретность? – осторожно спросила я.
– Знаешь, кто мой папа?
– Тайный агент?
– Ха. Он де-пу-тат. Меня могут похитить. Вот мы никуда особо не ходим и гуляем только с охранником. Васей или Сашей. Я Васю больше люблю, он для Тилли самолетик сделал.
– Для кого?
Дана замолчала. Опустила руки и, шлепая ладонями по полу, начала разворачиваться в сторону кровати, как рептилия к болоту.
– Погоди, не уползай! – взмолилась я.
– Ага, конечно, – проворчала Дана, – я тебе покажу Тилли, а ты Розочке пожалуешься.
– Честное слово, не буду жаловаться! По-взрослому обещаю. По-настоящему.
Но Дана уже скрылась за пологом. Я разочарованно вздохнула, и тут…
Увидела хвостик. Тонкий, серый. Протянула руку, потянула за хвостик. И вытащила серого мышонка с блестящими глазами и жесткими усиками, одетого в синие джинсы и красный свитер с буквой