я. Гвардейцы наконец подтащили его к тому месту у подножия лестницы, где стояла я. Эдвард больше всего был похож на большую куклу с каштановыми растрепанными кудрями и широко раскрытыми перепуганными глазами.
— Мэгги! — закричал он, увидев сестру. — Мэгги, скажи им, чтобы меня немедленно поставили на пол!
Я шагнула вперед.
— Я — Елизавета Йоркская, — сказала я тому гвардейцу, что стоял впереди. — Я — жена его милости нашего короля. А это мой кузен, граф Уорик. Вам не следует даже просто прикасаться к нему, а вы что себе позволяете? И скажите на милость, что здесь вообще творится?
— Элизабет, скажи, чтобы они поставили меня на пол! — тут же снова закричал Тедди. — Опустите меня! Поставьте меня на пол немедленно!
— Отпустите его, — велела я гвардейцу, который держал мальчика.
Тот резко выпустил Тедди, и мальчик от неожиданности кулем рухнул на пол и отчаянно разрыдался. Мэгги тут же встала рядом с ним на колени и обняла его, гладя по волосам, по щекам и всячески стараясь успокоить ласковыми словами. Но Эдвард отстранился от сестры, пристально посмотрел ей в глаза и возмущенно воскликнул пронзительным мальчишеским дискантом:
— Они вытащили меня прямо из-за стола в классной комнате и поволокли вниз! — Он был просто потрясен тем, что кто-то посмел его коснуться без разрешения. Тедди с рождения чувствовал себя графом Уориком; с ним всегда обращались очень нежно и бережно; и я, глядя в его залитое слезами лицо, вдруг вспомнила двух мальчиков в Тауэре, моих маленьких братьев, которых столь же грубо среди ночи подняли с постели, только тогда рядом с ними не оказалось никого, кто мог бы прийти им на помощь и остановить пришедших за ними убийц.
— Приказ короля, — кратко сообщил командир йоменов. — Мои гвардейцы не причинят мальчику никакого вреда.
— Видимо, это какая-то ошибка, — сказала я. — Мальчик должен оставаться здесь, с нами, со своей семьей. Подождите здесь, пока я не переговорю с его милостью королем, моим супругом.
— Мне были даны весьма четкие указания, — возразил командир отряда, и тут дверь отворилась, и на пороге показался Генрих в костюме для верховой езды; в одной руке он держал хлыст, а в другой — дорогие кожаные перчатки. Из-за его плеча выглядывала моя сестра Сесили, в страхе переводившая взгляд то на Мэгги, то на меня, то на юного Эдварда, который с трудом пытался встать на ноги.
— Что здесь происходит? — спросил Генрих, даже не поздоровавшись.
— Произошла какая-то ошибка, — сказала я. Я испытала такое облегчение, увидев его, что забыла даже сделать реверанс. Я просто подошла к нему и взяла его за теплую руку и сказала: — Генрих, эти йомены утверждают, что им приказано отвезти Эдварда в Тауэр!
— Именно так, — отрезал Генрих.
Его жесткий тон озадачил меня.
— Но милорд…
Он кивнул йоменам:
— Действуйте. Уведите мальчика.
Мэгги слабо вскрикнула и в отчаянии обвила руками шею Тедди.
— Милорд, — настойчиво продолжала я, — Эдвард — мой кузен, и он ничего плохого не сделал. Он занимался в классной комнате вместе с моими сестрами, когда его вдруг схватили и потащили вниз. Он любит вас, он предан вам, своему королю…
— Да, люблю! — звонко подтвердил Тедди. — И предан — я же присягал вам на верность! Мне сказали, что нужно это сделать, и я с радостью присягнул.
Йомены, сгрудившись вокруг, ждали, что скажет король.
— Пожалуйста, — сказала я, — пожалуйста, разреши Тедди остаться здесь! Он должен жить в семье, вместе со всеми. Ты же знаешь, он никогда никому не причинял вреда. И уж в первую очередь тебе.
Генрих нежно взял меня за плечо и отвел в сторону.
— Тебе следовало бы сейчас отдыхать, — сказал он, — а не бегать по коридорам и не волноваться по пустякам. Ты не должна сейчас огорчаться. И вообще, почему ты здесь? Ты должна находиться в родильных покоях. Собственно, мальчика собирались перевезти в Тауэр после того, как ты затворишься в своих покоях.
— Мне скоро рожать, — настойчиво зашептала я ему на ухо, — и, как тебе известно, очень скоро. Твоя мать постоянно твердит, что я должна быть спокойна, ибо любое волнение может повредить ребенку. Но как я могу быть спокойна, если от нас заберут Тедди? Пожалуйста, позволь ему остаться! Иначе я буду чувствовать себя совершенно несчастной! — Я быстро глянула на мужа: он не сводил с меня пронзительного взгляда своих карих глаз. — Я уже чувствую себя несчастной, Генри! Несчастной и совершенно измученной. Все это меня страшно расстраивает. Пожалуйста, скажи, что все будет хорошо!
— Ступай к себе и ложись в постель, — сказал он. — Я во всем разберусь. Тебя, разумеется, не следовало так тревожить. Тебе вообще не следовало об этом говорить.
— Хорошо, я вернусь к себе, — пообещала я. — А ты пообещай, что Тедди останется с нами. Ты только скажи, что Тедди может остаться, и я сразу же уйду.
И тут я с ужасом увидела, что в дверях стоит королева-мать.
— Идем, я сама провожу тебя, — предложила она. У нее за спиной толпились фрейлины. — Идем же.
Я колебалась.
— Ступай, — повторил Генрих. — Моя мать тебя проводит. А я все улажу и чуть позже зайду к тебе.
— Но Тедди останется с нами? — снова спросила я.
Генрих явно колебался. И пока он молчал, его мать успела незаметно меня обойти и из-за спины крепко обхватить руками за талию. На какое-то мгновение мне показалось, что она просто решила так продемонстрировать свое ласковое отношение к невестке, но потом я почувствовала всю силу ее хватки: я даже пошевелиться в ее объятиях не могла. Две фрейлины, подойдя ко мне, взяли меня под руки. Я просто поверить не могла тому, что меня, королеву, удерживают силой! Моему изумлению и возмущению не было предела, а тут еще одна из фрейлин схватила Мэгги, ей помогали две других, а гвардейцы тем временем силой оторвали Тедди от пола и попросту вынесли мальчика наружу.
— Нет! — пронзительно вскрикнула я.
Мэгги тщетно пыталась вырваться из рук фрейлин и даже брыкалась, но они держали ее крепко и не дали броситься вслед за братом.
— Нет! — снова крикнула я. — Вы не можете забрать Тедди, он же ничего дурного не сделал! Только не в Тауэр! Только не Тедди!..
Генрих бросил на меня поистине ужасающий взгляд — при этом его мать по-прежнему удерживала меня силой, а я вырывалась! — затем резко повернулся и вышел из комнаты, сопровождаемый своей стражей.
— Генри! — пронзительно крикнула я ему вслед.
Но миледи закрыла мне рот своей жесткой ладонью, и мы услышали грохот гвардейских сапог на галерее, а затем и на дальней лестнице, ведущей вниз. Хлопнула внешняя дверь, наступила тишина, и миледи наконец убрала свою руку. Я тут же возмущенно воскликнула:
— Да как вы посмели! Как вы вообще смеете меня удерживать? Немедленно отпустите меня!
— Я отведу тебя в твою комнату, — ровным тоном заявила она. — Тебе нельзя волноваться.
— Но я уже очень взволнована! — закричала я. — Взволнована и огорчена! Тедди нельзя отправлять в Тауэр!
Она мне даже не ответила. Просто кивком приказала своим фрейлинам следовать за нею, и они решительно повлекли меня прочь. Я слышала, как зарыдала у меня за спиной Мэгги, как женщины, которые ее держали, бережно опустили девочку на пол, вытерли ей лицо и стали нашептывать, что все будет хорошо. Моя сестра Сесили тоже была в ужасе от этой сцены семейного насилия. Я хотела, чтобы она позвала нашу мать, но, видимо, от пережитого потрясения она как-то сразу резко поглупела и только смотрела то на меня, то на королеву-мать, словно та успела отрастить клыки и крылья и теперь, точно злобный демон, держала меня в плену.
— Идем же, — сказала мне миледи. — Тебе следует прилечь.
И она пошла вперед. Ее верные прислужницы наконец-то отпустили меня — действительно, не нести же им меня? — и я… покорно пошла за нею следом, изо всех сил стараясь взять себя в руки и говорить спокойным тоном.
— И все же, миледи, я должна просить вас вмешаться и заступиться за моего маленького кузена Эдварда, — сказала я, глядя на застывшую спину моей свекрови, на ее белый апостольник и напряженно приподнятые плечи. — Я умоляю вас: поговорите с вашим сыном, попросите его освободить Тедди! Вы же знаете, что Тедди — совсем еще ребенок, невинный ребенок, в голове которого нет ни одной дурной мысли. К тому же он ведь находится под вашей опекой, и любое обвинение в его адрес отразится на вас.
Но леди Маргарет ничего мне не отвечала; она просто шла впереди, преодолевая одну закрытую дверь за другой, а я слепо следовала за ней, пытаясь найти такие слова, которые заставили бы ее остановиться, обернуться и внять моим требованиям и мольбам. Наконец она открыла двойные двери какой-то полутемной комнаты, и я в последний раз повторила:
— Он ведь находится под вашей опекой. Ему следует находиться при вас…
Но она мне так и не ответила. Сказала только:
— Сюда. Входи и отдыхай.
Я вошла и тут же снова повернулась к ней:
— Леди Маргарет, я умоляю вас… — И тут я увидела, что все ее фрейлины также последовали за нами в это полутемное помещение, а последняя заперла дверь и молча передала ключ миледи.
— Что это вы делаете? — возмутилась я.
— Это твои родильные покои, — пояснила миледи.
И только тут до меня дошло, куда она меня вела. В мои родильные покои! Это была красивая продолговатая комната с высокими арочными окнами, которые были так плотно занавешены гобеленами, что внутрь не просачивалось ни капли света. Одна из фрейлин уже зажигала свечи, их желтый мерцающий свет осветил голые каменные стены и высокий сводчатый потолок. Дальний конец комнаты был отгорожен чем-то вроде ширмы, и я заметила там алтарь, свечи, горевшие перед дароносицей, распятие и картину, изображавшую Богородицу. Перед ширмой стояли сиденья для молений, а чуть ближе ко мне размещался камин, перед которым было поставлено большое удобное кресло, и вокруг него, точно для задушевной беседы, разместились всевозможные сиденья поменьше. Чувствуя, как по спине ползет озноб, я продолжала осматриваться и заметила на столике возле большого кресла свое шитье и ту книгу, которую читала перед тем, как прилегла отдохнуть; книга была раскрыта на той же странице, что и у меня в спальне.