— Ну вот, племянница, пришел с тобой попрощаться и пожелать вам счастливого Рождества и доброго здоровья тебе и маленькому принцу.
— Но ты, конечно же, будешь справлять Рождество с нами? — спросила я.
Он покачал головой.
— Нет, я уезжаю. Отправляюсь в длительное путешествие — в крестовый поход. Я давным-давно дал себе этот обет.
— Ты не останешься на праздник? Но куда же ты так спешишь, мой милый дядюшка?
— Сперва в Лиссабон. Сегодня вечером мой корабль отплывает туда из Гринвича. А потом в Гранаду. Там я буду служить под началом христианнейших королей, помогая им очистить Гранаду от мавров.
— В Лиссабон! А потом еще и в Гранаду! — воскликнула я и тут же посмотрела на свою свекровь.
— Она знает, — заверил меня Эдвард. — И король знает. Если честно, я по его просьбе туда и отправляюсь. А леди Маргарет просто в восторг пришла, узнав, что кто-то из англичан будет участвовать в крестовом походе против еретиков. Король, кстати, дал мне еще несколько поручений, которые я должен выполнить по пути.
— Каких поручений? — Я невольно понизила голос до шепота. Мой дядя Эдвард был одним из немногих членов нашего семейства, кому доверяли и Генрих, и его мать. Он долгое время пробыл вместе с Генрихом в ссылке и был ему преданным другом в те времена, когда таких друзей у него было раз, два и обчелся. В свое время ему удалось уйти от мести короля Ричарда, да еще и увести с собой два его корабля, а потом он одним из первых присоединился к Генриху в Бретани и неизменно оказывал ему поддержку, все это время оставаясь при его «бродячем» дворе. Все это помогло ему убедить Генриха в том, что мы, бывшая королевская семья, вынужденная скрываться в убежище, против него не пойдем и станем его поддерживать. Когда же трон захватил Ричард, провозгласивший себя королем, все тот же дядя Эдвард сумел, благодаря своему постоянному присутствию рядом с Генрихом, внушить ему доверие к нам. Но при этом Эдвард всегда был душой и телом предан своей сестре, бывшей королеве.
Он, правда, был не единственным среди тех йоркистов, которые сумели проложить себе дорогу ко двору Генриха, в основном состоявшему из изгнанников, всегда готовых на предательство. Мой сводный брат Томас Грей также долгое время служил Тюдору, одновременно заботясь о сохранности наших прав и постоянно напоминая ему об обещанном браке со мной. Я могу лишь вообразить себе, какой ужас испытал Генрих, когда однажды утром его немногочисленные слуги сообщили, что конь Томаса Грея исчез из конюшни, а его постель так и осталась нетронутой. Видимо, в эту минуту Генрих и осознал, что мы, Йорки, все же перешли на сторону короля Ричарда. Генрих и Джаспер успели послать за Томасом Греем погоню и взяли его в плен, а затем довольно долго держали во французской тюрьме, добиваясь от моей матери перехода на сторону Тюдоров и опасаясь, что ничто не сможет заставить ее это сделать. Томас до сих пор находился во Франции, правда, уже в качестве почетного гостя; впрочем, он получил разрешение вернуться в Англию, однако ни коня, ни корабля, чтобы он мог это сделать, ему так и не предоставили.
Мой дядя Эдвард вел, безусловно, куда более длительную и сложную игру. Он неизменно оставался при Генрихе; он вместе с ним участвовал в битве при Босуорте; он выполнял самые разнообразные его поручения. А Генрих, надо сказать, никогда не забывал старых друзей, как, впрочем, не забывал и тех, кто ему изменил. Например, он никогда больше не смог бы полностью доверять моему сводному брату Томасу. Но моего дядю Эдварда он действительно любил и считал своим верным другом.
— Король посылает меня с дипломатической миссией, — сказал мне Эдвард.
— К королю Португалии? Но ведь Лиссабон отнюдь не на пути к Гранаде.
Эдвард только руками развел и хитро улыбнулся, словно предлагая мне разделить с ним некую шутку или секрет.
— Ну, не прямо к королю Португалии… Генрих хочет, чтобы я посмотрел на то, что сейчас поднимает голову при португальском дворе.
— И что же это такое?
Дядя Эдвард опустился передо мной на одно колено, почтительно поцеловал мне руку и с тайной радостью промолвил:
— О, нечто поистине драгоценное! Но пока пусть это останется тайной. — И он снова поспешно устремился на поиски моей матери. Отыскав ее глазами, я заметила, как она улыбается брату, пробиравшемуся к ней сквозь веселую толпу танцующих придворных. Быстро переговорив с нею, Эдвард подошел к Генриху, поклонился, и тот коротко кивнул, словно в чем-то с ним соглашаясь. Затем Эдвард снова незаметно, точно шпион, выскользнул из зала через боковую дверь и исчез.
В ту ночь Генри снова пришел ко мне. И после этого уже каждую ночь делил со мной постель, за исключением той недели, на которую приходились мои месячные, или тех дней, на которые выпадали церковные праздники или пост. От нас требовалось зачать еще одного сына. Одного принца, нашего Артура, было недостаточно, чтобы обеспечить безопасность королевской династии Тюдоров. Недостаточно, чтобы король Генрих чувствовал себя на английском троне уверенно. Одного сына мало для того, чтобы все поверили: Господь действительно покровительствует новой королевской семье.
Что касается меня, то я не получала ни малейшего удовольствия от этих «любовных утех» и не испытывала к своему мужу ни капли страсти; это была просто часть моих обязанностей как жены короля. И я исполняла эту обязанность с какой-то покорной усталостью. Впрочем, Генрих был весьма осторожен: старался не делать мне больно, не наваливался на меня всем своим весом, не пытался страстно целовать и ласкать меня, чувствуя, что мне неприятны эти ласки и поцелуи; он старался выполнить «задание» как можно быстрее и аккуратней и всегда думал о том, чтобы не вызывать у меня неприязни: обязательно мылся, прежде чем прийти ко мне, и надевал свежее белье. А я, собственно, больше ни о чем и не просила.
Однако я стала находить, что мне, в общем, даже приятно его общество; я ждала этих тихих вечеров, которые мы с ним вместе проводили у камина, обсуждая минувший день, полный людей и событий. Мы говорили с ним о нашем малыше, о том, хорошо ли Артур кушал сегодня, о том, как он улыбается мне навстречу. Я была уверена, что мой мальчик уже отличает меня от всех прочих, да и отца тоже узнает, а значит, это необыкновенно умный и многообещающий ребенок. Я больше ни с кем не могла вот так поговорить о сыне. Один лишь Генрих готов был без конца обсуждать то, как замечательно наш мальчик улыбается, показывая свои беззубые десны, какие у него чудесные голубые глаза и хорошенький рыжий хохолок на макушке. Лишь с Генрихом я могла строить планы о будущем Артура — станет ли он принцем-ученым, или принцем-воином, или великим королем, который, как и мой отец, будет любить и знания, и непосредственное участие в бою, а значит, проявит качества выдающегося военачальника и стратега.
Слуги приносили нам подогретое вино, хлеб, сыр, орехи и засахаренные фрукты, и исчезали, а мы устраивали себе маленький ужин, уютно устроившись у камина прямо в ночных рубашках. Я забиралась в кресло с ногами, чтобы было теплее, а Генрих, наоборот, вытягивал свои длинные ноги и грел босые ступни у огня. Со стороны мы, наверное, выглядели как счастливые супруги, ведущие приятную дружескую беседу. Иногда я настолько забывалась, что начинала думать, будто так оно и есть на самом деле.
— Ты попрощалась со своим дядей?
— Да, попрощалась, — осторожно сказала я. — Он сказал, что отправляется в крестовый поход и намерен еще послужить тебе.
— Твоя мать говорила, какое поручение я ему дал?
Я молча покачала головой.
— Как хорошо в вашей семье умеют хранить тайну! — Генрих улыбнулся. — Можно подумать, из вас с детства пытались воспитать настоящих шпионов.
Я рассердилась:
— Ты же прекрасно знаешь, что это не так! Нас воспитывали, как и всех детей в королевских семьях.
— Да знаю я, знаю. Только теперь, когда я сам стал королем, мне порой кажется, что члены королевской семьи и шпионы — это почти одно и то же. До меня дошли слухи, что при дворе короля Португалии есть мальчишка, который выдает себя за внебрачного сына твоего отца и утверждает, что его следовало бы признать и считать английским герцогом королевской крови.
Я слушала мужа, не поворачиваясь к нему и неотрывно глядя в огонь. Но когда все же посмотрела на него, то даже вздрогнула — так внимательно и гневно он следил за выражением моего лица; и мне вдруг показалось, что он меня допрашивает. Да, именно допрашивает, причем весьма хитроумно и недружелюбно, воспользовавшись обволакивающим, умиротворяющим теплом тихого вечера в уютной спальне. Я, впрочем, сумела тут же взять себя в руки, и на лице моем ровным счетом ничего не отразилось, хотя мне вдруг стало ясно все — и таинственная миссия моего дяди, и этот неуместный допрос.
— Вот как? И кто же он? — почти равнодушно спросила я.
— Ну, бастардов у твоего отца, разумеется, не счесть, — почти весело откликнулся он. — По-моему, каждый год можно ожидать появления очередного из них, а то и двоих сразу.
— Да, боюсь, что так, — кивнула я. — Надеюсь, Господь простил его за это, потому что моя мать его простить так и не смогла.
Генрих рассмеялся, услышав мои слова, но это отвлекло его лишь на мгновение.
— Неужели она так его и не простила? Как же он посмел так дразнить ее?
Я улыбнулась.
— В ответ на ее упреки он бы только рассмеялся, расцеловал ее и подарил ей кольцо или сережки. И потом, мать почти все время была беременна. Да и какая женщина осмелилась бы сказать «нет» ему, королю?
— Но это же не только неприлично, но и причиняет огромное беспокойство. Оставить целую орду бастардов! Целую орду сводных братьев и сестер своим детям! — воскликнул Генрих. — Он явно произвел на свет больше Йорков, чем нужно.
— Больше, чем нужно тому, кто сам не Йорк, — поправила его я. — Впрочем, мы почти всех отцовских бастардов хорошо знаем. Вот, например, Грейс; она прислуживает моей матери, хотя является одной из побочных дочерей моего отца. Однако она так сильно любит мою мать, что, по-моему, не могла бы любить ее сильнее, будь она даже ее родной дочерью. И все мы относимся к Грейс как к сводной сестре. Да и тебе она тоже абсолютно предана.