– Конечно! Пожалуйста! Я обязательно поеду с вами сам! Князь сейчас же поедет с вами лично к начальнику контрразведки, – успокоил француз агента.
Как только начальник контрразведки увидал меня, приведенного к нему в кабинет, он вскочил, пригласил меня сесть, лично подав стул, и, узнав, в чем дело, начал ругать агента самой отборной руганью. Бешенству ротмистра не было пределов.
Агент твердо стоял на своем и определенно уверял и клялся всеми святыми, что я сам Лисичкин, что в сходстве не может быть никакого сомнения…
Я молчал и, откинувшись в кресле и сложив руки, смотрел на эту сцену, выражая своим видом крайнее негодование.
Француз, в свою очередь, кричал, что если князя не отпустят с извинением сию же секунду, то он лично поедет по всем иностранным миссиям и потребует моего освобождения.
В результате агент был с позором выгнан вон, а мы уже все втроем поехали продолжать завтрак…
За завтраком я усиленно напирал на свой арест.
– Ваш агент, полковник, уверяет, что я похож на какого-то Лисичкина… Кто это – бандит или анархист? Я до сих пор был лучшего мнения о своей физиономии. В Монте-Карло меня все принимали за короля Альфонса и как-то раз портье-швейцар подал мне телеграмму на королевское имя. Когда через несколько дней я был представлен его величеству, то он очень смеялся и, подведя меня к зеркалу, сказал: «Вы подверглись бы большой опасности, если б захотели обыкновенным смертным, как все, путешествовать по Испании. За вами обязательно бы охотились анархисты». Недурное положеньице! А, полковник? В Мадриде за мной охотятся анархисты, как на короля. А в Тайгинске меня арестовывают, как бандита или анархиста! Как вам нравится такая комбинация?..
Ротмистр и француз успокаивали меня, как могли.
– Я решил все-таки, господа, немедленно уехать из России. У вас не очень безопасно. Хорошо, что вы, полковник, знаете меня лично, знаете своих друзей. Всегда, через посредство любой миссии, вы можете установить мою личность, в крайнем случае, по радио запросить Стамбул. Около вас я в безопасности, но в любом другом месте… достаточно будет уверения какого-нибудь другого болвана, что я какой-то Висичкин или Мисичкин, и меня – цап! Я решил ехать и потому прошу вас, полковник, хотя бы на эти дни приставить ко мне агента, а то меня будут приводить к вам каждый раз, когда я попадусь на глаза любому из ваших секретных агентов. Ведь им, наверное, розданы карточки разыскиваемого анархиста или бандита!..
Ротмистр и француз очень мило улыбались, когда один переводил другому мою просьбу.
Я всю предыдущую речь говорил, конечно, по-французски.
XXIII. Перед отъездом
Заявив о своем быстром отъезде, я делал это не ради красного словца и не ради окончательного запутывания начальника контрразведки.
Я решил ехать обратно к себе еще с момента окончания осмотра комнаты француза.
Почти все данные у меня были уже в руках. Определить, кто предатель, я уже мог там, у себя на месте. Но мне хотелось еще один-два вечера понаблюдать за французом, чтобы у себя в штабе меньше тратить времени на обследование и отрываться от своей прямой работы. Если француз даст мне еще несколько данных, я, приехав, смогу сказать сразу, кто предатель…
Установив связь командарма или кого другого с голубиной почтой, можно будет даже вызвать по проводу Москву.
К столику подошел товарищ Ефремыч…
– Тысячу извинений – запоздал! Был у себя в новом госпитале. Открывали новый корпус для хирургических больных. На открытии присутствовал его высокопревосходительство лично и высказал мне благодарность…
Француз представил товарища Ефремыча начальнику контрразведки…
– А вот ваш друг князь хочет уезжать – и все из-за моих агентов, – сказал товарищу Ефремычу ротмистр. – Уговорите его отменить свое решение. Даю слово, что его больше беспокоить не будут.
– В чем дело? Ничего не понимаю! Разве вы хотите уезжать? Вы пробыли у нас всего лишь две недели…
– Да! Для меня Тайгинск потерял весь свой интерес, а жить на даче долго, конечно, не имеет смысла. Меня уже тянет в Европу.
Француз передал товарищу Ефремычу о моем аресте. Он от души смеялся, особенно когда ротмистр добавил, что он обязательно прогонит со службы дурака-агента.
– Итак, – обратился я к Ефремычу, – дорогой друг, прошу вас устроить мне купе до Приморска; оттуда я сяду на какой-нибудь иностранный пароход…
– Да это очень трудно сделать! – отвечал он. – Все места в скором поезде расписаны чуть ли не на месяц вперед.
Ротмистр обещал свое содействие устроить мне купе в одном из следующих поездов. Я, конечно, благодарил его.
…Завтрак кончился. Мы стали прощаться.
Француз и ротмистр поехали к начальнику штаба, а я и товарищ Ефремыч пошли пешком по главной улице. Товарищ Ефремыч свою машину отпустил домой.
– Вы, значит, едете обратно?
– Все закончено почти. Могу ехать хоть завтра. Напрасно вы отпустили машину, я бы хотел поскорее попасть домой. Не надо оставлять француза в доме одного. Ведь я преднамеренно не запер комнату на ключ. Француз стоял в столовой и должен был видеть это. Хотя он будет знать, что я не считаю нужным запирать комнату, но все-таки… возвратившись, может влезть туда. Нельзя давать ему ни одного шанса – намека на подозрение…
– Будьте спокойны! Когда вас везли в контрразведку, от меня сейчас же пошла машина на дачу отвезти газеты, почту, а кстати и печника, который должен был осмотреть в вашей комнате печи. Машина пришла обратно, а печник исправляет печи… до вашего возвращения. Он парень очень толковый.
– Правильно!
– Как же иначе! Я не ожидал, что с вашим арестом выйдет такой фарс…
А когда я подробно рассказал товарищу Ефремычу сцену в кабинете, он хохотал так, что даже прохожие обратили на нас внимание.
Мы дошли до его дома и прошли в официальную его часть, роскошную гостиную…
– Ротмистр может вам помешать со своей медвежьей услугой – достать купе. Вам придется проехаться до Приморска…
– Ничего подобного! Я потеряю зря только минут пятнадцать. Войду в купе. После второго звонка, когда останусь один, переоденусь носильщиком и после, на тихом ходу, спрыгну на другую сторону от перрона. Хватятся меня не раньше, чем через несколько станций, когда обнаружат мой багаж в купе. Отсюда можно дать будет вслед телеграмму, что отстал от поезда…
А через час я уже ехал в загородный дом.
XXIV. Новые данные…
В своей комнате я встретил товарища печника, и он, сдав мне всю мою «музыку» в полной сохранности и пожелав мне успеха, распрощался и побрел обратно в город…
Через несколько минут к дому подъехал француз с каким-то военным. Он провел его к себе в комнату.
– На этот раз я к вам по делу. Через час еду с докладом к Верховному. У нас маленькая неприятность. На севере прорыв фронта.
Я узнал по голосу и по наружности самого начальника штаба – генерала, в вагоне которого я был проводником…
– Надо вам, мсье, сейчас же дать сведения для пересылки туда, нашему агенту, в штабе красных.
– Весь внимание, – сказал француз и запер комнату на ключ.
Я весь был внимание.
– Завтра от нас полетит в тыл красных князь Багратион, офицер. Он повезет туда прокламации, деньги и подробные планы действия. Нам сегодня необходимо только об этом известить кого следует.
– Для этого прикажете воспользоваться голубиной почтой?
– Да! Конечно! Надо установить постоянную связь при помощи нашего агента между нами и штабом Гаца, который в тылу красных организует зеленых. Мы еще регулярно с ним не связаны. Вот вам набросок. Прочтите. Вы разбираете мою руку?
– «В деревне Горки – лесничий Гац. Отправляйтесь к нему, покажите этот документ. Предложите услуги по оборудованию через вас связи. Пароль – Династия», – прочел француз вслух.
– Между прочим, теперь Гац связан с Центральным Комитетом эсеров и Союзом Возрождения. С нашим паролем отправляются к нему только немногие, самые надежные… Да, между прочим, вы сегодня что-то говорили мне насчет какого-то ареста. В чем дело?
Француз подробно рассказал генералу случай со мной, назвав меня сыном султана.
Генерал изволил смеяться.
– Да! Опять этот Лисичкин!.. Представьте, мой адъютант уверяет, что проводник – агент Лисичкина, что проводник хотел нас усыпить, чтобы после пустить Лисичкина в вагон…
– Зачем же Лисичкину ваш вагон? Адъютант этого не объяснял?..
– Объяснял. Говорит – хотел, наверное, достать в связи с прорывом оперативные планы. Уверял, что мы были усыплены. Только его, говорил, приход спас нас от неприятностей. Проводник обязательно бы позднее пустил Лисичкина…
– Какой фантазер!
– Да, он у меня Шерлок Холмс! Все только этим и бредит. Вы не поверите, что он проделал…
– Что, генерал?
– Обе бутылки, и пустую и с остатками вина, – возил на исследование к знакомому доктору лично в семь часов утра…
– Ну, и что же?
– Оскандалился вконец! Сам признался, что в вине ничего не нашли. Я ему посоветовал, чтобы он больше службой занимался, а свои фантазии бросил. Все равно из него, как из котлеты пулю, Шерлока Холмса не сделаешь.
– Лисичкин… Лисичкин… Я удивляюсь, почему его там до сих пор не ликвидировали. Помните, когда пришла сводка с его характеристикой, вы тогда же послали распоряжение его убрать? – говорил француз.
При этих словах я вспомнил, что действительно среди документов была характеристика меня, как опытного и крайне необходимого помощника. Характеристика была написана тоже рукой командарма, но я ее не взял, не взял также в комнате француза и оригинала с приказом меня ликвидировать. Я не хотел при будущем разборе дела касаться своей работы и зря не напоминать о своей личности…
– А вы, мсье, и в этой почте пошлите второе категорическое приказание ликвидировать Лисичкина в случае его обратного возвращения и припишите так: «Неужели вы не надеетесь на свои данные?»
– Ха-ха-ха! Это подействует! Но прибавьте, чтобы все было выполнено без малейшего риска.