И когда тонкой струной в оркестр вплелось соло скрипки – мелодия, рождавшаяся под пальцами молодой скрипачки, понеслась вверх и ввысь, ширясь и наполняя пространство – город замер, вслушиваясь.
Потому что в этой мелодии было всё.
Вся боль и счастье, весь смех и слёзы…
Рождение и смерть. Радость и печаль.
Всё то, что дано передать только музыке – и человеку, из-под рук которого эта музыка начинает звучать.
Замершие на площади зрители не дыша внимали волшебству, нежданно-негаданно заглянувшему в душу каждому.
Если бы сейчас кому-то пришло в голову посмотреть на молодого врача, не отрывавшего взгляда от девушки на сцене, он бы поразился тому, что увидел на его лице. Потому что такую не прикрытую ничем любовь сложно встретить и увидеть в реальной жизни. Мужчина смотрел так, словно никто и ничто в этой жизни не способно сдвинуть его с этого места.… И когда моргнул – кажется, даже не заметил влажной дорожки, пролёгшей по щеке.
А в Красной больнице, в одной из палат, распахнув настежь окна, в доносящуюся и сюда мелодию вслушивалась пожилая женщина.
Потом повернулась к старику, лежащему тут же на постели.
И увидела, как его пальцы двинулись по одеялу, словно водя смычком.
А затем он открыл глаза.
Глава 23
Алёна
– А если всё-таки ему станет хуже?! А его уже выпишут?! А если срочно будет нужна операция?
– Любимая, ну хватит, пожалуйста, – стонет Антон, застёгивая на мне ремень безопасности. – Клянусь тебе, если Дима хоть на секунду в чём-то засомневается, я костьми лягу, но мы устроим Вове ещё одно обследование! И не одно, если понадобится. Юрий Владимирович уже связался со мной, чтобы напомнить, что он поможет мальчику. В случае, если помощь окажется нужна.
Вздыхаю, ёрзая на кресле. Мы летим в столицу вместе. Дмитрий, врач-онколог, сообщил Антону, что моего ученика пора забирать. Подробности пообещал при встрече – ну, или Антон не стал мне рассказывать пока.
Фестиваль с большим успехом завершился два дня назад, и у меня резко стало больше свободного времени. После первого концерта со мной все хотели пообщаться, но я сбежала под крыло к Антону, не отвечала на звонки и не реагировала на внезапно «вспомнивших» обо мне друзей и приятелей.
Единственное, что меня по-настоящему порадовало – это скупой кивок дирижёра после выступления и его слова: «Чистая работа».
От Пал Петровича это была невероятная похвала.
А ещё – такое восхищение в глазах Антона, какого я никогда не видела. И его заставившее улыбнуться признание мне на ухо:
– Я теперь, кажется, понял, что такого особенного в классической музыке.
Ученики в музыкалке ушли на длинные выходные, бабаня продолжает упорно ходить к Иосифу Давидовичу и носить ему домашние бульоны и паровые котлеты, хоть мой учитель и ворчит, что нечего с ним нянчиться.
Антон не стал скрывать от меня, что так или иначе – но старому скрипачу осталось немного. Его, конечно, подлечат сейчас… И даст бог, у него впереди будет ещё пара лет, а может быть, и больше. Но вряд ли намного.
Сам Иосиф Давидович отнёсся ко всему философски. Когда врачи пытались, по его словам, «навешать ему лапшу на уши», он только вздыхал и смотрел на них укоризненно, как только умеет старый еврей, – и в конце концов главврач вместе с Антоном сдались и просто честно рассказали ему о прогнозе. На что старик только пожал плечами, усмехнулся и ответил словами из Рэя Брэдбери, слегка переиначив их: «Я на своём веку отведал каждого блюда и сыграл каждую мелодию – только один пирог осталось попробовать и одну песню спеть. По правде говоря, мне даже интересно. Я ничего не собираюсь упустить, надо вкусить и от смерти».
Я потом подсовываю Антону «Вино из одуванчиков», и он читает книгу весь вечер, не отрываясь, закинув мои ноги себе на колени и рассеянно поглаживая. А захлопнув, сообщает:
– Нас с тобой ждёт отличное лето, ёжик!
– Думаешь?
– Уверен!
И вот мы в самолёте. И я очень боюсь по приезду услышать от пока незнакомого мне Дмитрия, что прогноз у Вовы плохой.
– Он бы сказал об этом сразу, – качает головой Антон, когда я высказываю ему свои опасения. – Раз ждёт на разговор, значит, всё не так страшно.
Столица встречает нас шумом, толпой людей в аэропорту и любимым мной запахом метро. Я специально прошу Антона не вызывать такси от отеля до больницы, а добраться общественным транспортом.
В отделении гематологии, куда мы приезжаем, ужасно тихо. Я, вцепившись в руку жениха, иду за ним, оглядываясь по сторонам.
– Не дёргайся так, – просит меня мужчина, открывая дверь кабинета.
– О, ну наконец! – врач, сидящий за столом и пишущий что-то, поднимает голову и встаёт. – Рад тебя видеть. А это, я так понимаю, твоя невеста?
– Привет, – Антон крепко сжимает протянутую ладонь. – Да, это Алёна. Алён, это Дмитрий…
– Для вас просто Дима, – онколог хитро улыбается и, покосившись на друга, склоняется над моей рукой. – Чрезвычайно рад! Просто чрезвычайно!
– Так, ну хватит! – помрачневший Антон отбирает мою руку у мужчины и делает шаг вперёд, слегка загораживая меня.
– Ты сдурел?! – шиплю ему на ухо еле слышно, но его коллега явно слышит и лицо у него становится донельзя ехидным.
– Правильно, правильно, прелестная скрипачка! Так и надо с ним.… и вообще с нами! А то мы все ревнивые собственники!
– Ты что, жениться успел? – прищуривается Антон.
– Упаси меня бог! – с шутливым ужасом отмахивается онколог. – Не встретил ещё такую, как твоя невеста! Так, ладно, – кивает нам, прекращая дурачиться. – Я действительно рад вас видеть. Давайте, присаживайтесь, сейчас быстро введу вас в курс дела, а потом пойдёте к своему подопечному.
– Как он? – спрашиваю, волнуясь.
– Шикарный пацан, – щёлкает языком Дима. – Всё отделение его скрипкой заслушивается.
– Он же у меня скрипку оставил, когда уезжал, – говорю, недоумённо глядя на Антона.
– Я купил ему скрипку, – качает головой мой жених, и я закусываю губу и утыкаюсь носом ему в плечо.
– Спасибо, – шепчу, сглатывая комок в горле, и он накрывает мою ладонь своей, переплетая пальцы.
– Господи, мне на вас даже смотреть неловко, – закатывает глаза онколог. – Короче. Парень по твоей специализации, Сердцев.
– Вот как, – Антон смотрит на друга цепким взглядом. – Неужели всё-таки инфекция?..
– Да, инфекционный эндокардит, – кивает онколог, – одним из симптомов которого стали лейкемоидные реакции. Но мы долго подозревали лейкоз. Сделали и биопсию в том числе. Так что парня вы привезли правильно, в его возрасте такой диагноз – это не просто редкость, а я даже не знаю….
– Моноцитарно-макрофагальные реакции? Системные исключили? – Антон подаётся вперёд, оперируя какими-то терминами, которые ускользают от моего внимания – вроде буквы все русские, да и слова тоже, а смысл с трудом разбираю.
До меня что-то доходит, только когда мой кардиолог спрашивает про подвижность пальцев.
– Он что, не сможет играть?! – с испугом перевожу взгляд с одного мужчины на другого.
– Сможет, сможет, это не его случай, – успокаивающе говорит Дима. – И в целом прогноз у него благоприятный.
– Вы уже начали антибактериальную терапию? – уточняет Антон.
– Да, вчера. И смотри, тут такое дело. Мне бы, конечно, лучше перевести парня, – немного виновато пожимает плечами врач. – Сам понимаешь, я его брал с подозрением на онкологию. А ему теперь в кардиологию надо.
– Ему нужно пить антибиотики? – спрашиваю наивно.
– Не пить, – качает головой Антон, – это массированная антибиотикотерапия, лекарство вводится внутривенно, максимальными суточными дозами, ежедневно в течение полутора, а то и двух месяцев. И, естественно, мальчик должен находиться под наблюдением. Такое лечение не проводится на дому.
– Ясно, – охнув, закусываю губу. – То есть… придётся нам признаваться, да?
– Кажется, придётся, – вздыхает мужчина.
– Кому и в чём? – с любопытством интересуется Дима.
– Бабушке Вовы, – говорю устало. – Она думает, внук на конкурсе в столице.… он у неё один, а она сердечница…
– Ну… врать – так уж врать до конца, – пожимает плечами онколог. – Скажете, что мальчик на конкурсе подхватил инфекцию и лечится антибиотиками теперь. Это даже не совсем враньё.
– Ладно, разберёмся, – Антон встаёт. – Давай, веди нас к герою.
– Идёмте, – Дмитрий кивает.
Вова встречает нас с восторгом. Вцепляется мне в руку и болтает, не умолкая. А я украдкой разглядываю ребёнка, который выглядит похудевшим и уставшим.
– Дмитрий Сергеевич сказал, что дальше мне можно будет лечиться в своём городе, – с надеждой переводит взгляд с меня на Антона Вова.
– Можно, – кивает Антон. – Но дома это делать не получится, Вов. Придётся лежать в больнице под капельницами. Я тебе честно говорю, как взрослому, не собираюсь врать. Процесс будет долгий и непростой.
– Зато в Красной больнице с тобой будет лежать Иосиф Давидович, – невольно усмехаюсь священному ужасу, который поступает на лице мальчика после этих слов. – Будешь ему играть, а он тебя будет поправлять.
– Ой.… – только и выговаривает Вова.
Да уж, ой….
Нам, конечно, еще приходится преодолеть кучу бюрократических препон. Но так как детского кардиолога в городе всё равно нет, а нас поддерживает Юрий Владимирович, Вову таки перевозят и устраивают в Красную больницу под присмотр Антона, который, пока мы были в столице, успевает обсудить тактику лечения со своими коллегами.
А я в это же время успеваю встретиться со своим научным руководителем. Который очень воодушевляется идеей, что где-то на нашем старом городском кладбище покоится одна из сестёр композитора, и этому есть подтверждение в письме. Предлагает мне поискать метрические книги церковного прихода за то время – ведь смерть девочки должна была быть там зафиксирована. Сообщает, что уже связался со специалистом по почерковедческой экспертизе. Ну и параллельно мы обсуждаем с ним планы двух научных статей, которые как раз позволят мне выйти на финишную прямую со своей диссертацией.