Она толкнула локтем Андре, который даже глазом не сморгнул.
Они прошли несколько шагов по площадке. Над ее перилами возвышался большой квадратный, облицованный камнем водоем, в котором отражались деревья, окружавшие его. Два других продолговатых водоема были расположены по бокам замка. Буамартен был крепким сооружением из камня и кирпича с высокой черепичной крышей. Андре пришел от него в восторг. Г-н де Нанселль принялся объяснять:
— Он был построен в 1605 году Жаном де Голлероном, товарищем Генриха IV. Я восстановил всю его историю. Во время революции он принадлежал Вандомскому епископу. Он же велел выстроить тот маленький павильон, который будет служить вам классной комнатой, месье Моваль.
Они все трое спустились с площадки и пошли вдоль квадратного водоема, шедшего до самого парка в виде канала.
За деревьями, стоявшими у ограды, протекала Луара.
— Это очень красивая река, вы увидите, месье Андре. Я поведу вас кататься туда на лодке. Я очень хорошо гребу. Там есть места, где она очень глубока и вся покрыта цветущими ненюфарами. Но сегодня слишком жарко. Пойдемте лучше в павильон.
И г-жа де Нанселль вошла в аллею, удалявшуюся от водоема; за ней последовали Андре и ее муж.
Этот павильон был маленьким квадратным строением, с выпуклой крышей, покрытой мшистыми черепицами. Розовые кусты вились по трельяжу стены и обрамляли окна. Внутри него была просторная комната, с белыми деревянными стенами, в которой находился большой стол, несколько стульев и диван. Там был также небольшой камин, над которым возвышалось зеркало. Соломенные шторы поддерживали приятный полумрак.
— Вот ваше жилище, месье Андре. Сюда перенесут ваши книги, и никто не придет мешать вам.
Пока г-н де Нанселль говорил, Жермена подошла к камину. Под кружевной шляпой она поправила шпильку в своей прическе, одну из тех светлых черепаховых шпилек, которые она втыкала в свои густые волосы. Андре опустил глаза. Это движение его любовницы было связано в его уме со сладостными часами близости. Ах, как часто образ Жермены будет присутствовать при его занятиях! Это старое зеркало сохранит ее отражение!
Выходя из павильона Андре и Жермена были задумчивы. Они молчаливо шли перед г-ном де Нанселлем. Вдруг Андре изумленно воскликнул. На повороте аллеи показалось нечто вроде киоска. Дальше, у стены, замыкавшей парк, виднелось два манекена, выкрашенных в черный цвет. Они были похожи на тех пряничных человечков, которые продаются на ярмарках. Только они были в натуральную величину. Они были изображены с цилиндрами на голове. Можно было подумать, что они убежали из ящика с китайскими тенями.
Андре Моваль обернулся к г-ну де Нанселлю.
— Это — мишени для моего тира… Да, тут я упражняюсь в стрельбе из пистолета. О, это очень интересный спорт. Меня посвятил в него господин дю Вердон де Ла Минагьер. Я еще новичок, но начинаю уже привыкать.
Андре вспомнил, что Жермена говорила ему об этой новой прихоти г-на де Нанселля, заменившей собой занятия в архиве. Что за странная забава — простреливать пулями эти смешные чучела!..
Между тем г-н де Нанселль приблизился к киоску. Он открыл ящик, лежавший на небольшом столе; г-жа де Нанселль нетерпеливо обратилась к нему:
— Послушайте, Огюст, оставьте ваши пистолеты. Не собираетесь же вы оглушать нас. С бедного Андре Моваля будет достаточно вашей стрельбы, когда он будет заниматься в павильоне.
Г-н де Нанселль с видимым сожалением положил обратно оружие, которое он взял было, и с грустью посмотрел на своих чучел, в то время как Андре уверял его, что он быстро привыкнет к выстрелам, к тому же отдаленным, его тира.
В тот вечер, после обеда, Андре впервые очутился наедине с Жерменой. Когда часов около десяти г-н де Нанселль выразил желание отправиться спать, г-жа де Нанселль сказала ему:
— Но, милый Огюст, господин Моваль, может быть, не любит так рано ложиться, как вы. Только теперь становится хорошо. Не хотите ли посидеть немного на террасе, месье Андре?
Молодой человек согласился. Когда г-н де Нанселль удалился, Андре и Жермена вышли из гостиной. Звездная ночь отражалась в темном водоеме. Порой легкий порыв ветра волновал листву. Все вокруг было тихо. Андре и Жермена облокотились о перила. Андре нежно, несмелой рукой погладил обнаженную руку, положенную молодой женщиной на холодный камень.
— Я счастлив, что нахожусь здесь, Жермена.
— Я тоже счастлива, что ты тут, Андре.
Он заговорил с ней вполголоса. Он рассказал ей о своей печали в Париже, после ее отъезда, о своей тоске и отчаянии, о своих продолжительных грезах, в которых он вызывал ее, о сожалении, испытанном им, когда он перестал видеться с ней. Она слушала его и отвечала ему нежными словами. Ей тоже недоставало его, и она не могла перенести разлуки. И она привела в исполнение этот безумный план, о котором думала уже давно. Теперь они опять вместе, но им придется быть осторожными. Г-н де Нанселль с некоторых пор казался ей странным, хотя он без возражения согласился пригласить на месяц его, Андре, в Буамартен. Месяц, перед ними был целый месяц, для того чтобы быть одному возле другой! И не всегда будет так, как сегодня, когда г-н де Нанселль не отходил от них. Он вернется к своим привычкам, к своим прогулкам, к своему тиру, своему излюбленному тиру…
Они засмеялись. Освоившись с темнотой, они теперь различали друг друга во мраке.
— Я люблю тебя, Андре.
— Я люблю тебя, Жермена.
Они услыхали шум закрываемого окна.
— Поздно уже, мне нужно уходить. Я не хочу не давать спать Этьеннетте — да, это моя горничная. Ах, кстати, я запрещаю тебе ухаживать за нею. Я не забыла истории с Розиной, которую ты мне рассказал. Знаешь, когда тебе было четырнадцать лет…
Они снова засмеялись. Взрыв их веселья нарушил ясность и молчание ночи.
XXVII
В то утро, четвертое со дня приезда к Нанселлям, Андре встал рано. Придя в парк, он почувствовал себя счастливым и бодрым и решил пойти к Луаре, к тому месту, где привязана лодка, на которой он накануне катался с Жерменой, но, очутившись здесь, он улегся на траву и предался размышлениям, глядя на томное и медленное течение реки.
Отправляясь в Буамартен, Андре уступил властному желанию увидеть снова Жермену; он приготовился к тому, что ежедневное присутствие любовницы станет для него одновременно и наслаждением и мукой, но он заметил, наоборот, что весьма легко принимает условия, поставленные Жерменой. Была ли эта Жермена, возле которой он жил почти спокойно, той, которая занимала раньше такое место в его жизни? Откуда для них обоих пришло это внезапное спокойствие? Тем не менее они не меньше прежнего любили друг друга. Быть может, их обоих теперь сдерживала уверенность в том, что скоро в Париже они снова предадутся своим обычным ласкам. Как бы то ни было, Андре решил воспользоваться этим затишьем для того, чтобы приняться за работу. Он до сих пор входил в знаменитый павильон лишь когда переносил туда свои книги да позавчера, пока Жермена писала письма, для того чтобы соснуть там под шум близких, но не слишком мешавших пистолетных выстрелов этого милого г-на де Нанселля, который был решительно чудаком. Сегодня он как следует запрется там, часа на три, по крайней мере, и будет поступать таким образом каждый день; и жизнь будет проходить так до того времени, когда он вернется в Париж и будет заменен в Буамартене Сен-Савенами, которые должны были приехать сюда на некоторое время, и Жаком Дюмэном, собиравшимся прожить здесь недели две…
Когда Андре во время завтрака объявил о своем намерении, он заметил на лице Жермены лукавое выражение:
— Браво, месье Андре! Я в восхищении от вас, раз вы в состоянии работать в такую жару, потому что сегодня буквально задыхаешься!
Действительно, было очень жарко. Сквозь опущенные занавеси столовой чувствовался яркий дневной свет. В полумраке комнаты раздавалось жужжанье осы. Порой шум этот умолкал, когда насекомое отдыхало на одной из ваз с фруктами, запахом которых был напоен воздух.
Андре, сидя за рабочим столом, задумался, подперев голову руками. Г-н де Нанселль, отправляясь к своему тиру, проводил его до аллеи, ведшей к павильону. Уходя от него, он сказал ему:
— Ну, молодой человек, мужайтесь! Не утомляйтесь слишком. Вы будете в полном покое. Я распорядился, чтобы никто не подходил к павильону, пока вы там находитесь. Так что зубрите, сколько хотите. А я хочу всадить несколько пуль в своих человечков…
И Андре увидел, как г-н де Нанселль удалился по направлению к киоску.
Теперь пистолетные выстрелы г-на де Нанселля раздавались с правильными перерывами. Это было единственным звуком, нарушавшим тишину в павильоне. Как раньше в столовой, здесь жужжала оса. Порой она ударялась об оконные стекла. Солнечные полосы, проникавшие сквозь опущенные шторы, золотили паркет. Одна из полос доходила до старого зеркала, висевшего над камином. Андре поднял глаза. В зеркале он снова видел образ Жермены, знакомый жест, когда она на днях втыкала в волосы большую светлую черепаховую шпильку. Он вдруг почувствовал сильное желание увидеть, как рассыпаются волосы его возлюбленной. Где была она теперь? Вдруг чей-то сдерживаемый смех заставил его повернуть голову.
Жермена стояла на пороге открытой двери, которую она тихонько закрывала.
— Жермена!
Они стояли друг против друга. Вокруг них летала заблудившаяся оса. Один и тот же непреодолимый порыв соединил их. Их уста искали друг друга, и они остались некоторое время, слившись в страстном, прерывавшемся поцелуе. Андре прошептал:
— О, Жермена! Жермена!
Она обхватила его шею руками. Он жадно смотрел на нее.
— Ну да, это — Жермена, это — я… Не прикидывайся изумленным. Признайся — ты ждал меня? Ты отлично знал, что так больше не могло продолжаться…
Она нежно прижалась к нему.
— Какими мы были глупыми, бедняжка Андре! Подумать только, ведь я считала возможным жить рядом с тобой ежедневно так, чтобы между нами ничего не было! Тем не менее ведь я так думала, когда мне пришла в голову мысль выписать тебя сюда, но как только я увидела тебя, я ясно поняла, что это невозможно. Ну а ты, послушай, ты догадывался об этом, не правда ли?