Но что я понял сейчас как нельзя более ясно, так это то, что нужно срочно лететь в Америку.
У меня уже созрел план сегодняшних действий. Как ни крути, а советское воспитание дает определенные плоды. Нас приучили к тому, что мир строго материален, что никакой такой инфернальщины не существует и существовать не может, потому я не мог поверить, что предметы, которые я видел собственными глазами, могут просто-напросто исчезнуть.
В конце концов, если легальные способы исчерпаны, то нужно прибегать к нелегальным. Главное — никого в них не посвящать преждевременно. Победителей же, как известно, не судят. А в случае неудачи вовсе не обязательно звонить о ней на каждом углу.
Пора было идти на ковер к Меркулову. Я уже собрал разрозненные кусочки себя в единое целое и был готов к боевому вылету.
Я давно знал удивительное свойство Меркулова. Когда его усталость переходила все мыслимые пределы, у него как будто бы появлялось второе дыхание.
Так, наверное, бывает у бегуна на длинные дистанции: казалось бы, сил у него больше нет и он должен просто рухнуть как подкошенный на глазах у жадной до зрелищ публики. Но нет: в какой-то краткий неуловимый миг щеки его розовеют, дыхание выравнивается, и вот он, уже свеженький, как парниковый огурчик, зеленый и в пупырышках, неостановимо несется к финишу.
Гремят фанфары, приветствуя победителя. Девушки бросаются на шею, предварительно осыпав чемпиона цветами небывалой красоты.
Все отличие Кости от этого бегуна лишь в том, что никакого финиша в общем-то не предвидится. В лучшем случае — промежуточные. И зрителей нет, и аплодисментов, и цветов. Хотя цветы у Меркулова как раз-то и есть — кактус на подоконнике.
— Заходи, заходи, лефортовский узник. — Меркулов протягивал мне руку, встав из-за стола.
— Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе орел молодой, — с пафосом продекламировал я школьный стишок.
— Мы тебя из этой самой темницы сырой едва выцарапали. Пришлось нашего и. о. задействовать, и с директором СВР Маковым доверительную беседу иметь. Они же меня предупреждали...
— О чем предупреждали?
— Да на совещании в Администрации Президента. Они там спаянной группой сидели — все их начальство. После окончания ко мне подошел зам. Макова, Митирев Игорь Евгеньевич, и так прозрачно стал намекать, чтобы мы не совали нос в это дело. И прищемленный тобою украинскому разведчику нос припомнил. Все-то они знают, все-то понимают. В одном, правда, прокололся. Советовал тебе не пить с цэрэушниками водку.
— Так я ж не пил! — Я был искренне возмущен.
Именно так я ему и ответил. А он же мне посоветовал не обижаться, если у тебя, а следовательно, и у меня будут маленькие неприятности. Я почти уверен, что это дело с американкой ими подстроено. Зачем они девку-то убили?
— Не зачем, а почему. У нее был дневник Самюэля Спира. В котором, насколько она успела мне сказать, приоткрывалась некая тайна Нормана Кларка. Нет, ты представляешь, Костя, ведь мне и этот американский цэрэушник советовал в Кларка не лезть. Что ж это за человек был такой, что в сокрытии его тайн заинтересованы и наши, и американцы? И еще хрен знает кто.
— Понятно, что эта провокация была сработана грубо, но их цель была изолировать тебя хотя бы на время. Поэтому тебя и засадили в Лефортово, все-таки это их вотчина, как ни крути. Так ты говоришь, дневник?
— И дневник, и перевод дневника. За этим-то я и пришел к Баби Спир.
— Дневника там найдено не было. Ни дневника, ни перевода.
— В этом я и не сомневался. В общем, так, Костя. Надо срочно лететь в Штаты. Мне и Ломанову. Во-первых, я знаю, что разгадку тайны надо искать в городе Блу-Бей под Чикаго. Кроме того, там надо найти сестру Баби, может быть, она помнит какие-то важные подробности из дневника. Да и со смертью Спира не все ясно. Я постараюсь найти то частное сыскное агентство, которое работало на Спира, когда тот пытался разузнать о финансовых махинациях Рути и Кларка в его фонде.
— Убедил, убедил. Когда хотите лететь?
— Как только будут готовы документы.
— Я думаю, если не будет особых препятствий со стороны американцев, то визы вам будут готовы завтра. Если вдруг возникнут сложности, то я свяжусь с МИДом. Вряд ли этот цэрэушник так уж сильно сможет помешать. Надеюсь, завтра вечером вы уже будете в самолете. Занимайся своими делами, я обо всем распоряжусь. Если все будет нормально, приедете завтра. Получите паспорта с визами и деньги на расходы.
— Спасибо, Костя.
Мы пожали друг другу руки. Во взгляде Меркулова промелькнуло сочувствие.
Перво-наперво надо было позаботиться о машине.
Так как осуществление моего плана держалось в строжайшей тайне, в которую был посвящен только один человек, то есть я, я не мог воспользоваться услугами дяди Степы. Моя же машина осталась в Беляево у подъезда. Если за мной следят, то машина эта — вроде как визитная карточка. К тому же хотя я и решил для себя, что ни Марина, ни Люба не повинны в моих неприятностях, но окончательной уверенности у меня не было.
Рисковать же я не мог — на это у меня просто не было времени.
Я даже не рискнул звонить по телефону из прокуратуры. Наверное, это глупо, но я уже опасался чуть ли не собственной тени.
Поэтому к Сереге Полуяну я свалился как снег на голову посреди жаркого лета. Серега работал в металлоремонте на Пятницкой. Был он мастером наивысочайшего класса, мог из простой железки смастерить инструмент на любой, даже самый взыскательный вкус.
Я знал его так много лет, что толком и не помнил, где же мы когда-то познакомились — то ли на хоккее в Лужниках, то ли в пивной на Сталешниковом. Но что пиво способствовало нашему знакомству, это я помнил точно.
Я выбрал довольно хитрый маршрут. Вместо того чтобы ехать до «Новокузнецкой» или «Третьяковской», я сначала добрался до «Полянки». Для профилактики сменил пару поездов, вскакивая и выскакивая из каждого в тот момент, когда двери уже закрывались. Никого за мной, похоже, не было.
Я пересек Полянку и углубился в замоскворецкие переулки и проходные дворы, вспоминая по ходу рекомендации В. И. Ленина о том, как через проходные дворы уходить от царских ищеек. К сожалению, любимый Ильичом вариант маскировки с применением различных меховых шапок и кепок был неприемлем. Уж больно погода была неподходящая.
Е-мое! Я аж чуть не подпрыгнул, забыв о том, что должен выглядеть предельно незаметным. Ведь на этой разнесчастной Пятницкой живет Люба.
Ничего, я зайду с черного хода, который в Серегиной мастерской обычно не запирается. Тем более, что мастерская все же находится в начале Пятницкой, а Любин дом — в самом ее конце.
От армянских предков у Сереги осталась только фамилия. Ни скуластое лицо, ни самый обычный российский нос картошечкой, ни светло-пшеничные брови и усы не напоминали о южной родине его прадеда. Об армянском языке и алфавите он знал не больше меня.
Зато очень любил говорить в моменты наивысшего пивного энтузиазма: «Мы, армяне, народ горячий». И голубые глаза его и впрямь разгорались невероятным южным жаром.
— Ексель-моксель! Кого я вижу! Это ж Саня! — заорал Полуян на всю мастерскую.
Какая ж тут на хрен маскировка: Серегины возгласы гулко раздались не только в подсобке, но и в помещении приемной и, кажется, даже на улице. Я прижал палец к губам. Серега меня тут же понял и поманил пальцем в глубину мастерской.
— Ты при машине? — взял я сразу быка за рога.
— Саня, обижаешь, когда ж я без нее был? Как часы работает.
— Когда сможешь освободиться?
— Да хоть сейчас. Мертвый сезон. Колян до вечера и без меня досидит. А что случилось? Тебя куда подвезти? Или помочь чем?
— Помочь, помочь. И подвезти. Дачу брать будем.
Я улыбнулся, чтобы Серега сразу не слишком-то испугался. Но говорил я чистую правду. Правду, и только правду.
Серега расплылся в невероятно широкой и счастливой улыбке:
Я наконец сел по-человечески.
— Да, двигатель у тебя знатный...
— Ты давай, Саня, как-нибудь мне свою пригони. Мы с тобой вдвоем за день все сделаем. Не машина будет — самолет. Идет?
— Идет. Расплачиваться пивом?
— Само собой!
Мы уже ехали по Рублевке.
— Слушай, Саня! — Серега говорил как бы весело, но в то же время и вполне серьезно. — Ордера у тебя, как я понимаю, нет?
— Нет, — честно ответил я.
— А если нас повяжут?
— Вся ответственность на мне. К тому же почему это нас должны повязать?
— Ну, мало ли...
— Не дрейфь, Серега. — Я похлопал его по плечу. Я, конечно, понимал, что его слегка подставляю. И даже не слегка. Но другого выхода у меня не было. С другой стороны, я, конечно, смогу его отмазать в случае чего. Просто этого случая не должно быть в принципе. Как такового.
Я рассчитывал, что в разгар рабочего, хоть и летнего дня на даче никого не должно быть. По оперативным данным, жена Филина пребывала на курорте в Греции, а сам Филин в это время обычно бывал в Москве и возвращался на дачу не раньше семи-восьми вечера, а то и вовсе только в выходные.
Машину мы оставили на обочине около поворота к Жуковке. Далее путь наш лежал вовсе не к проходной, а к забору, который был совсем не высок.
Поселок выглядел почти вымершим. От жары народ спасался либо на реке, либо в прохладных домах. Мы прошли мимо участка, на котором стояла дача номер шестнадцать. Эта дача и еще четыре соседние находились как бы чуть в стороне от основного дачного массива.
Складывалось вполне определенное впечатление, особенно по похожести их архитектурного облика, что они строились одновременно и скорее всего для одной организации. Этот факт подтверждался и тем, что именно вокруг этой группы дач ходил дополнительный охранник, вооруженный как минимум резиновой дубинкой.