Теперь, когда мы знаем, что реальностью можно манипулировать, нам гораздо труднее посвятить себя поискам истины, чем это было в эпоху Просвещения. С одной стороны, сложнее понять, что есть истина. Просвещение рассматривало реальность как нечто данное изначально и независимое, а значит, поддающееся познанию. Однако когда ход событий сопровождается предвзятыми убеждениями или неправильным пониманием участников, реальность превращается в движущуюся мишень. С другой стороны, непонятно, почему поиск истины должен считаться более важным, чем стремление получить власть. Даже если в этом убежден весь электорат, как заставить политиков оставаться честными?
Рефлексивность отчасти отвечает на этот вопрос, хотя и не решает проблему честности политиков. Она учит нас, что поиск истины важен хотя бы потому, что неправильные представления могут привести к неожиданным последствиям. К сожалению, в наше время теория рефлексивности остается до конца не понятой. Это заметно и по тому, какое влияние до сих пор сохраняют традиции Просвещения, и по тому, какую силу в последнее время набрал постмодернистский взгляд на мир. Атакам подвергаются обе известные нам интерпретации связи между мышлением и реальностью. Просвещение отвергает манипулятивную функцию. Постмодернизм доходит до другой крайности: рассматривая реальность как набор часто конфликтующих концепций, он не позволяет придать достаточный вес объективным аспектам реальности. Концепция рефлексивности помогает определить, чего не хватает в каждом подходе. Как уже говорилось, рефлексивность далека от совершенства в отображении непростой реальности. Основная проблема этой теории состоит в том, что она пытается описать связь между мышлением и реальностью как независимыми переменными, в то время как на самом деле мышление является частью реальности.
Я научился уважать объективный аспект реальности как потому, что жил в условиях нацистского и коммунистического режимов, так и потому, что работал на финансовых рынках. Уважение к внешней реальности, находящейся вне вашего контроля, появляется, когда вы понимаете, что потеря денег на финансовом рынке означает смерть (а понять, что такое смерть, крайне сложно, пока вы живы). Разумеется, такое уважение сложно выработать тем, кто проводит свою жизнь в виртуальной реальности телевизионных шоу, видеоигр и других форм развлечений. Примечательно, что американцы все чаще склонны отвергать смерть или забывать о ней. Но даже если вы отвергаете реальность, она все равно существует и влияет на вас. Именно сейчас, когда так заметны неприятные и неожиданные последствия войны против террора, а виртуальные синтетические продукты разрушают нашу финансовую систему, самое время подумать о реальности.
До недавних пор я не уделял большого внимания постмодернистской системе взглядов: не занимался ее изучением, не понимал этой системы, напротив, старался ее игнорировать, полагая, что она конфликтует с теорией рефлексивности. Я рассматривал постмодернизм как обратную реакцию на чрезмерную веру Просвещения в разум, а именно веру в то, что разум способен полностью осознать реальность. Я не видел прямой связи между постмодернизмом, тоталитарными идеологиями и закрытыми обществами, хотя и замечал, что, допуская наличие абсолютно различных точек зрения, постмодернизм способен привести к развитию тоталитарных идеологий. Я изменил свое мнение совсем недавно. И вижу прямую связь между постмодернистской системой взглядов и идеологией администрации Буша. Эта связь стала заметной для меня, когда я прочитал статью Рона Саскинда в New York Times Magazine, опубликованную в октябре 2004 года. Он писал:
Летом 2002 года <...> у меня была встреча с одним из ведущих советников Буша. Он выразил неудовольствие Белого дома [биографией бывшего министра финансов США Пола О'Нила под названием The Price of Loyaltу, написанной Роном Саскиндом), а затем сказал мне нечто, что я тогда не понял, но что сейчас воспринимается как сущность действий Буша в роли президента. Помощник Буша сказал, что такие ребята, как я, живут «в сообществе, определяемом реальностью». Под этим он имел в виду, что мы - это люди, которые «верят в то, что решения проистекают вследствие добросовестного познания реальности». Я согласился с этим и начал что-то говорить о принципах Просвещения и эмпиризме, но он прервал меня. «Мир в наши дни больше не живет по этим законам, -заметил он. - Мы - это империя, и наши действия создают новую реальность. И пока вы пытаетесь изучать реальность - добросовестно, как вы это умеете, - мы продолжим действовать и создавать новые реальности, которые вы приметесь заново изучать, и так будет всегда. Мы - творцы истории... А вам, всем вам, остается лишь изучать то, что мы делаем».
Этот человек (я предполагаю, что это был Карл Роув) не просто предположил, что истиной можно манипулировать, он говорил о манипулировании как о вполне приемлемом подходе. Такой подход не только мешает поискам истины, потому что объявляет ее ничтожной и постоянно манипулирует ею. Гораздо страшнее то, что подход Роува привел к ограничению свобод, использовав манипуляцию общественным мнением для усиления власти и прав президента. Вот к чему пришла администрация Буша, объявив войну против террора.
Мне кажется, что война против террора наглядно показывает опасности, присущие идеологии Роува. Администрация Буша использовала эту войну для вторжения в Ирак. Это был один из примеров удачной манипуляции, однако ее последствия для Соединенных Штатов и администрации Буша были катастрофическими.
Общество пробуждается, как после кошмарного сна. Какие уроки оно может извлечь? Реальностью сложно управлять, и если мы это делаем, то действуем на свой страх и риск: последствия наших действий могут отличаться от наших ожиданий. Как бы сильны мы ни были, мы не можем распространить нашу волю на весь мир — нам надо понять, как мир устроен. Мы не сможем получить совершенного знания, но должны стараться и подойти к нему так близко, как только возможно. Реальность — это движущаяся мишень, которую нужно преследовать. Иными словами, понимание реальности должно стать более важной задачей, чем манипуляция ею.
Сейчас же стремление захватить власть, по всей видимости, имеет большее значение, чем поиски истины. Поппер и его последователи — не исключая и меня — ошибались, когда относились к поискам истины как к чему-то само собой разумеющемуся. Но признание ошибки не должно приводить к отказу от концепции открытого общества. Напротив, опыт администрации Буша должен еще больше усилить нашу приверженность к открытому обществу как к желательной форме социальной организации. Однако мы должны понять, из каких элементов состоит определение открытого общества. В дополнение к привычным атрибутам либеральной демократии — свободным выборам, разделению полномочий, власти закона и так далее — требуется наличие электората, настаивающего на соблюдении определенных стандартов честности и правдивости. А эти стандарты необходимо сначала тщательно выработать, а затем сделать их общеприменимыми.
Карл Поппер, в первую очередь занимавшийся философией науки, разработал сходные стандарты для научной деятельности и экспериментирования. Например, согласно его доктрине, каждый закон может быть оспорен, а эксперименты, для того чтобы быть признанными научными, должны обладать свойством повторяемости. Стандарты научной деятельности неприменимы напрямую к политике, однако могут служить примером того, какие правила необходимо разработать.
Мы выявили два ключевых различия между наукой и политикой. Первое состоит в том, что политика связана скорее с завоеванием власти, а не с поисками истины. Второе сводится к тому, что в науке существует независимый критерий — факты, в соответствии с которыми может оцениваться истинность или применимость утверждений. В политике факты часто связаны с решением участников. Рефлексивность не позволяет полностью применить научный метод Поппера для изучения политики.
В книге «Алхимия финансов» я подверг сомнению доктрину Поппера о единстве научного метода. Я считал, что рефлексивность не позволяет относиться к общественным наукам так же, как к естественным. Если считать, что ход событий является неопределенным, то как можно полагаться на научный метод в качестве способа создания обобщений, а затем объяснений и прогнозов?
Вместо определенных прогнозов нам приходится иметь дело с предчувствиями или альтернативными сценариями. Анализируя прошлое, могу сказать, что, возможно, тратил слишком много времени на анализ роли ученых, изучающих социальные процессы, а не остальных участников той или иной социальной ситуации. По этой причине я в свое время не заметил ошибку в концепции открытого общества Поппера, а именно то, что политика связана с завоеванием власти в большей степени, чем с поиском истины. Теперь же я исправляю свой промах и открыто говорю о том, что правдивость и уважение к реальности должны стать необходимыми условиями открытого общества.
К сожалению, у меня нет четкой формулы того, как оценивать соответствие общества этим критериям. Ничего удивительного: это не та проблема, которую может решить отдельно взятый человек, ее решение требует изменения отношения всего общества.
Мне представляется, что политическая деятельность в течение первых двухсот лет демократии в Америке соответствовала стандартам правдивости и уважения к мнению оппонентов в гораздо большей степени, чем это делается сейчас. Я понимаю, что старым людям свойственно видеть прошлое в розовом цвете, но, думаю, могу подтвердить свою точку зрения, когда говорю об ошибках Просвещения. До тех пор, пока люди верили в силу разума, они верили и в поиск истины. Теперь же, когда мы обнаружили, что реальностью можно манипулировать, наша вера пошатнулась.
Это приводит меня к парадоксальному заключению: прежние высокие стандарты политики основывались на иллюзии и не смогли выдержать открывшейся правды, заключавшейся в том, что реальностью можно манипулировать. Это заключение подтверждается тем, что Роуву удалось так легко очертить границы для все