И Надежда со временем как-то отдалилась, стала холоднее, суше… Она и раньше-то, как теперь понял Глеб, все больше на себе замыкалась, но он то ли не замечал, то ли в свете своей влюбленности был сосредоточен только на положительных сторонах взаимоотношений, то ли она все же вела себя по-другому, ориентируясь больше на него и на дочь, чем на себя, по крайней мере внешне. Эгоистичной была всегда, но в первые годы старалась не выказывать этого явно. А теперь, наверное, расслабилась или устала, и вся ее искренность, а именно – истинная эгоцентричность, стала проявляться все более ярко. И не поговорить с ней по душам, и не прижаться к плечу, не заглянуть в глаза. Так, внешне вроде бы все нормально, ан нет… Он же чувствует, что нет с ней того контакта, который был ему так необходим сейчас.
Надежда честно лежала с закрытыми глазами, но сна не получалось. Она крутилась, искала удобную позу, то и дело переворачивала подушку, вздыхала, пока не решила: хватит. Эдак она и Глеба разбудит. Надя встала, накинула халат, заглянула в комнату дочери и направилась на кухню. Свет после темноты спальни показался слишком ярким. Да и зачем ей кухня? Чай пить среди ночи она не намерена, есть – тем более. Прошла в гостиную, опустилась в кресло, включила торшер. Мягкий свет не ранил глаз, а просто создавал уют и поддерживал то настроение, в котором она находилась. А настроение у Надежды было сложное. Минорно-грустно-сентиментальное. Или, если по-другому сказать: романтично-взволнованно-неопределенное. Или еще: возвышенно-волнительно-печальное.
Короче, было что-то, похожее на влюбленность, хотя признаться себе в этом Надя не решалась. И могла лишь обозначить для себя это состояние, как предвкушение, предчувствие, канун…
Она взяла со столика какой-то журнал и листала его машинально, не видя картинок и не фиксируя свой взгляд ни на чем. Так… мелькание букв, строк, фотографий…
Перед ее взором вставали совершенно другие картины. Сегодняшний день она проживала снова и снова, не только детально вспоминая эпизоды встречи с Вадимом, не только задерживаясь на каких-то отдельных моментах, но и любуясь ими…
Она ждала Вадима в коридоре, около окна, и, собственно, весь разговор, вся встреча произошла здесь, в институтском коридоре. Надежда поставила сумку на подоконник, расстегнула пальто, стянула с шеи косынку… Подошел Вадим, поздоровался. И все… Они о чем-то говорили, он что-то объяснял, она что-то отвечала. Только создавалось впечатление, что все это неважно: их слова, объяснения, вопросы-ответы. Он смотрел на завиток ее волос с такой тихой, затаенной нежностью, что в какой-то момент она, перехватив его взгляд, смутилась и затеребила косынку. А он, забывшись, уже протянул было руку к этому завитку, чтобы поправить или, может быть, убрать за ухо… На полпути, осознав нелепость неуместного жеста, остановил свой порыв и замолчал на полуслове. По сути вопроса было сказано всего несколько слов:
– Вы простите меня, – Вадим начал с извинения. – У нас с Аней и в самом деле… ну, в общем, ерунда, конечно… Но я не могу не признаться вам… Тем более что я вас для этого и пригласил, чтобы признаться…
Получалась двусмысленная фраза, и в этом месте Надежде следовало бы напрячься и удивиться хотя бы внутренне. Она, скорее всего, так бы и отреагировала в любой другой ситуации, только не в этой. Потому что в этой она смотрела на преподавателя, а видела перед собой мужчину… Мужчину, рядом с которым у нее начиналось томление внизу живота и давно забытое ощущение легкой вибрации где-то там, совсем низко, или даже внутри, в глубине… Слова были услышаны ею, но не осознаны, не восприняты, не поняты. Ей хотелось закрыть глаза, отдавшись потоку своих женских ощущений, и наслаждаться ими, и купаться в них… Какие признания? О чем он?
Было видно, что и ему слова давались с трудом, тем не менее он закончил мысль:
– У нас случился один поцелуй… В машине… Но вы же понимаете, мы не можем считать это отношениями. Это скорее ошибка. Моя ошибка…
– Да, да… – безучастно кивала Надя, краем сознания понимая, что выглядит она сейчас не совсем адекватно.
– Собственно, этот единственный поцелуй, как я понимаю, и дал основание Ане считать, что у нас роман… или как там молодые люди говорят, связь, флирт… Не знаю… Я не поддерживаю контакт с ней. Да, она пытается как-то привлечь мое внимание: звонки, сообщения, но с моей стороны, поверьте, ничего… Я прошу извинить меня за некоторую фривольность моего поведения. И любые фантазии вашей дочери прошу считать лишь плодом девичьего воображения.
– Да, хорошо… – Надя смотрела на него прямо и серьезно. По крайней мере ей так казалось. Но все ее тело трепетало, и ни о чем, кроме как о собственном желании, думать она не могла.
– Ну вот и все, что я хотел сказать… По телефону не стал… Мало ли…
Она кивнула. Хотела что-то сказать, но горло запершило. Пришлось смолчать.
– Надежда, знаете… – он подошел ближе и, забывшись, взялся за край ее косынки.
– Да? – ей все же пришлось откашляться. Она знала за собой такое состояние, когда надвигающаяся страсть высушивает горло. Как давно она не испытывала этого состояния…
– Надежда, позвольте, я вам позвоню.
Она кивнула и даже отвернулась при этом, потому что столь близкое его присутствие требовало от нее больших сдерживающих усилий. Мысленно она уже обвивала его голову руками, гладила шею, прижималась губами к его губам…
Мысленно она уже отвечала на жар его объятий. Мысленно на прижималась к нему теснее и теснее. Наверное, правильнее было бы схватить сумку, попрощаться и бежать. Бежать, не оглядываясь, запрещая себе мечтать и заставляя не думать… Но Надежда не убежала, она лишь с усилием отвела взгляд от лица Вадима, невидящим взором углубилась в пейзаж за окном, ощущая при этом лишь нарастающий трепет в глубине своего женского естества. Не примитивное желание секса, не банальное возбуждение… Нет, что-то глубокое и возвышенное одновременно всколыхнулось в ней и, начав мелко вибрировать, нарастало и захватывало…
Она с видимым усилием сглотнула вязкую слюну, опять заметив першение в горле. Говорить не хотелось, да и не моглось. Он тоже молчал, стоял близко к ней, гладил ее косынку. Странная картина, особенно если понимать, что это преподаватель разговаривает с мамой своей ученицы. Стоят двое возле окна в шумном холле, стоят молча, почти касаясь друг друга. А между ними – не струна, нет… Между ними напряжение такой силы! Если какой-нибудь сторонний наблюдатель захотел бы повнимательнее оценить эту ситуацию и посмотрел бы на данную картину издалека, чуть прищурив глаза и абстрагируясь от окружающего шума и мельтешения, он бы явно увидел энергетическое поле, окутывающее двоих, поле, искрящееся по краям и в максимальном своем напряжении сконцентрированное между двумя телами. И то, что эти двое стоят, будто бы отрешенно и незаинтересованно друг в друге – все это визуальный обман. Или самообман. Или нежелание признаться себе в зарождении нового чувства, в преддверии романтического приключения, отказаться от которого еще вполне возможно… Пока еще вполне реально… Однако редко отказываются люди от подобного счастья… Даже если это и иллюзия. Ведь, пока не вступишь в отношения, не поймешь…
Надежда, сидя в своем кресле, задумалась над словами услышанными недавно: «Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть». Естественно, что думала она в тот момент о возможной своей связи с Вадимом. Хотя слово «думала», наверное, не совсем правильно отражало ее состояние. Тело ее не думало. Тело ее для себя уже все решило, определило и было абсолютно искренне в своем желании. Оно рвалось, томилось, изнывало, стремилось, мечтало, наливалось соками и бурлило такими откровенными фантазиями, которые Надежда в себе и не предполагала до этого.
А голова… Голова, конечно, сопротивлялась. «Как же так можно? Замужняя дама, верная супруга, добропорядочная женщина… И вдруг! В сорок с лишним лет, имея взрослую дочь и хорошую семью…» Аргументы казались ей вескими, серьезными, но абсолютно нелогичными в данный момент. Телу было наплевать на аргументы, на логику, на изыскания мозга. Оно жило своими желаниями, своей жизнью, собственными намерениями, которые никак, ну никак не находили общего языка с головой.
Единственное, что смогла сделать Надежда, – позволить себе ласку своего же тела, упиваясь картинами желанных объятий, смелыми признаниями и испытывая невиданное доселе наслаждение, пусть не столь полное, как при истинном контакте, но все же освобождающее. Хотя, надо признаться, что физическая разрядка спасла ненадолго, если вообще спасла. Чуть сняла напряжение тела, оставив мысли и чувства в полном сумбуре… И уже были ясны ей самой ее тайные желания, уже был внутренне озвучен интерес к Вадиму, уже душа была освещена светом ожидания.
Первая супруга Глеба Женя жила настолько бурной жизнью, что порой удивлялась самой себе. После длительного затишья на нее вдруг обрушился такой поток мужского интереса, что она еле успевала переходить из одной истории в другую. Они – эти истории – подчас захлестывались одна на одну. Ухаживания, романы, не состоявшееся второе замужество, новая связь… Круговерть событий, развитие отношений, эмоциональность встреч… Она ловила себя на мысли, что столь насыщенная личная жизнь в ее годы (а ей уже исполнилось сорок семь) – это, скорее, редкость, чем правило. Ее подруги и знакомые женщины вели размеренную семейную жизнь или выживали в одиночестве. И если у кого-то из них случалась интимная близость с новым партнером, то это становилось событием столь важным и значимым, что обсуждалось с придыханием, возбуждением и даже неким удивлением: ну надо же?!
Женина жизнь представлялась ее подругам уникальной, фееричной, вызывающей зависть и, как следствие, осуждение. Поэтому Женя не слишком-то делилась своими личными новостями. Тем более что с некоторых пор первый муж стал оказывать ей повышенное внимание, а такое поведение бывшего супруга настораживало. Все Женино окружение знало, что отношения с Глебом прерваны давно и все их нечастые разговоры касаются лишь детей. Ну и некоторой помощи в Женином бизнесе. Все. И вдруг новая волна заинтересованности. Да ладно бы только с его стороны. Женя чувствовала, что ей приятны звонки Глеба, что разговаривают они всегда ровно, спокойно и в то же время с каким-то внутренним волнением, которое ни он, ни она явно не выказывают, но оба чувствуют. И как таким поделишься? С кем? Даже с самой близкой своей подругой Татьяной, которая прекрасно знала Глеба, поскольку дружила с Женей со студенческой поры, даже ей Женя не рассказывала подробностей бесед с бывшим супругом. Да, звонил, да, интересовался делами детей, да, все в норме.