Предчувствия царевну не обманули. Когда Шакловитый, срочно вызванный к Софье, примчался во дворец, то застал российскую государыню в слезах. Это было так не свойственно умевшей держать себя в руках царевне, что глава Стрелецкого приказа совершил самый отчаянный из своих поступков. Убедившись, что остался наедине с предметом своей безнадежной любви, он бросился к ней и, вместо того, чтобы смиренно дожидаться, когда на него будет обращено внимание, упал на колени перед молодой женщиной, схватив ее за руки.
— Сонечка, душа моя, что случилось?
— Я получи-и-ила весточку от князя… Они отступа-а-ают…
— Боже милостивый! — В другое время Шакловитый, возможно, и порадовался бы в душе конфузу, приключившемуся с его покровителем, но сейчас при виде слез любимой женщины он легко пожертвовал бы жизнью, если бы это помогло князю вернуться в Москву не опозорившимся полководцем, а победителем крымского хана.
Пружинисто поднявшись с колен, он одной рукой подставил стул к креслу, в котором сидела Софья и успокаивающим жестом приобнял ее за плечи.
— Не бойся, Сонечка, все будет хорошо. Пока я рядом, тебе нечего бояться. Что там стряслось у князя? Может, я смогу ему помочь?
— Да я не понимаю ничего толком. Василий Васильевич пишет ужасные вещи: что у него многие занедужили и даже померли от плохой воды, что татары подожгли степь, и никто, даже его помощники не верит в победу. Что мне теперь делать?
Она по-детски шмыгнула носом и только тут заметила, что сидит в объятиях мужчины, положив голову ему на плечо. Это было до такой степени странно, что царевна не нашлась сразу, что сказать, и только, отшатнувшись, смотрела на царского холопа полными изумления глазами. Шакловитый смущенно вскочил, ломая в руках шапку.
— Прости, государыня, раба твоего, но только я не могу смотреть, как ты плачешь. Или позволь мне тебя утешить, или отправляй на дыбу.
Софья окончательно растерялась. «Интересно, что он понимает под утешением?» — промелькнуло у нее в голове.
— И отправлю, — неуверенно добавила она вслух, вытирая платочком глаза.
Пренебрежительно пожав плечами, мужчина продолжал стоять перед ней, как ни в чем не бывало. На безымянном пальце его правой руки кроваво поблескивал рубин подаренного ею кольца.
— Только позволь мне перед этим прочесть письмо Василия Васильевича.
Порозовевшая от смущения Софья быстро спрятала руку с зажатой в ней бумагой за спину. Еще не хватало, чтобы этот грубиян читал нежные слова Васеньки, адресованные только ей.
Шакловитый понял причину ее смущения и криво усмехнулся.
— Как же я смогу тебе помочь, если не буду знать, что там делается? Ты же сама говоришь, что это конец, а в таких случаях стыдливость — вещь излишняя. Клянусь, что содержание этого послания умрет вместе со мной. Ну, дай же мне его, государыня, не будь гусыней.
В глазах Софьи мелькнули молнии, и Шакловитый почувствовал, как выворачиваются и хрустят его суставы на дыбе. Молодая женщина приоткрыла рот, но затем, обмякнув, молча протянула ему скомканное и закапанное слезами письмо. Федор скрипнул зубами. До чего же бабы дуры, даже такая умница, как Софья!
Юродивым на паперти — и то ясно, что от нерешительного Голицына на войне проку, как от сапог безногому. Сидел бы дома и писал свои бумажки. Вот теперь и расхлебывай заваренную им кашу!
Быстро пробежав глазами признания в любви, он, наконец, добрался до главного. Внимательно прочтя описание постигших русскую армию бедствий, он опустил руку с письмом и задумался. Легко сказать, что он поможет Голицыну. Но как? Что может сделать судья Стрелецкого приказа там, где оказалась бессильной целая армия? Оставалось одна надежда, что князь не все рассказал в своем послании и, возможно, он на месте сможет что-то придумать.
— Софья Алексеевна, — предложил он решительно, — надобно мне съездить к Василию Васильевичу. Хуже все равно уже не будет, а на месте все виднее. Я быстро обернусь. Галопом туда, галопом обратно.
Царевна внимательно посмотрела на мужчину, уже однажды спасшего ее жизнь. Молод, силен, бесстрашен, не так умен, как Васечка, но хитер, сметлив и решителен. А еще красив и смотрит на нее с собачьей преданностью. Под взглядом его зеленых глаз она чувствовала беспокойство и одновременно покой. Поднявшись из кресла, она перекрестила своего заступника.
— Что ж, попытайся, Федор Леонтьевич. Хуже-то уж точно быть не может. Не сегодня-завтра пронюхают бояре, и тогда мне совсем несладко станет. А уж какой праздник будет в Преображенском и подумать страшно! Всю репу на салюты изведут. Поезжай, дьяк, а я буду за тебя молиться. Вернешься — ничего не пожалею, если сможешь сделать чудо. Титул, деньги, земля… Все, что захочешь!
— Зачем они мне, Софья Алексеевна? Не за деньги и титлы я служу тебе верой и правдой.
— Так что же ты хочешь, Федор Леонтьевич? — с замиранием сердца спросила царевна, пряча под опущенными ресницами горящие глаза.
Шакловитого словно подбросило пружиной. В одно мгновение, преодолев разделявшее их расстояние, он заключил молодую женщину в объятия и прижался губами к ее рту со всей страстью, на какую был способен.
Это было совсем не то, что чувствовала Софья, когда ее целовал Голицын. Там — медленная ласка, томность и отстраненность, а здесь была такая сила и страсть, что начали слабеть ноги. Сопротивляться мужчине не было ни сил, ни желания, и она ответила на его ласку с неменьшим пылом. Поцелуй длился целую вечность. Наконец Шакловитый выпустил из рук изнемогавшую от переполнявших ее чувств Софью и, пробормотав: «Ждите от меня вестей», стрелой вылетел за дверь.
Не узнающая сама себя царевна медленно провела ладонью по лицу, точно стирая морок. Что это было: помешательство или подарок судьбы? Ей казалось немыслимым изменить Васечке, но при этом она чувствовала, что теперь каждый раз, отвечая на ласки Голицына, будет вспоминать губы Шакловитого.
Постояв немного в задумчивости, она вдруг вспомнила, что среди всех навалившихся на нее дел давно уже не говорила по душам с Марфой. Приведя свои мысли, одежду и выражение лица в порядок, она кликнула Верку. Не успел еще затихнуть звон колокольчика, как та уже стояла перед ней, лукаво поглядывая на свою госпожу.
— Срочно беги к Марфе Алексеевне. Скажи, что я приглашаю ее на чашку чаю… Чего это ты так ухмыляешься? Гляди, Верка, не смей дерзить! Не погляжу, что ты моя верная раба! Ты что, умом тронулась?
— Софья Алексеевна, государыня вы наша милостивая, нешто это я с ума сошла? Это Федор Леонтьевич, как от вас выскочить изволил, чуть стольника не зашиб, пробегаючи мимо. А до этого мне рубль подарил. Если уж это не сумасшествие, то я уж тогда не знаю, что это такое.
— Придержи язык за зубами и не смей болтать лишнего! — прикрикнула на нее Софья, но в голосе царевны не было строгости.
Болтовня девки была ей даже приятна, и, подойдя к зеркалу, царевна критически осмотрела отразившееся в стекле лицо с горящими щеками. Может, и не красавица, но темные умные глаза под соболиными бровями, густые волосы, тонкий прямой нос и пухлые губы выглядели вполне симпатично, раз удалой красавец Шакловитый был несколько минут назад готов ради одного поцелуя пойти на плаху. Даже катастрофа с Крымским походом была уже не столь ужасна. Вопреки здравому смыслу, царевна верила своему сорви-голове. Ежели в Европе рыцари ради прекрасных дам подвиги совершали, то почему бы ее удальцу не совершить чудо? Она перекрестилась на образа и улыбнулась уголками губ.
Вон в книгах, которые ей давал читать отец Симеон, сколько приводится примеров, когда рыцарь беззаветно служил своей Прекрасной даме и совершал великие подвиги, не требуя никаких амуров. Таким образом, она и верность Васеньке соблюдет, и Федора Леонтьевича не оттолкнет.
Жаль только, что он слишком низкого роду-племени, но ведь это решаемо со временем.
Софья облизнула чуть припухшую после поцелуя нижнюю губу. Господи, но почему Васенька не умеет так целоваться?
Шакловитый действительно совершил ради Софьи чудо. Не прошло и четырех суток, как он галопом пронесся по русскому лагерю и, бросив поводья подбежавшему слуге, решительно направился в походный шатер Голицына. Не доходя нескольких шагов до входа, он остановился и огляделся по сторонам. Весь лагерь представлял собой жалкое зрелище: люди и лошади еле таскали ноги и выглядели беспредельно уставшими и измученными, а кое-как сложенное оружие громче любого глашатая кричало о падении дисциплины и апатии, поразившей войско. Софья, как всегда, была права: это была не беда, а настоящая катастрофа.
Не ожидавший увидеть в лагере своего начальника и потому не узнавший его, молоденький часовой, стоявший у шатра Голицына, потянулся заступить Шакловитому дорогу, но судья так на него зыркнул, что парень вытянулся по струнке, выпятив грудь. Откинув тяжелый край полога, государынин посланник заглянул в походное жилище князя, давая глазам привыкнуть к сумраку после яркого солнечного света. Здесь, под пологом, было заметно прохладнее, чем на улице, и Шакловитый вытер пот тыльной стороной правой руки, сжимавшей камчу, которой он безжалостно погонял лошадь, купленную по дороге у случайно подвернувшегося торговца лошадьми. Собственный аргамак судьи был оставлен хозяином в яме недалеко от Малоярославца, поскольку был не в состоянии сделать еще хотя бы несколько шагов.
Владелец яма клялся и божился, что по возвращении богатый гость найдет своего коня отдохнувшим и поздоровевшим, в чем этот самый гость сильно сомневался.
— Федор Леонтьевич? — услышал Шакловитый удивленный голос. — Какими судьбами?
Одеяло на походной кровати зашевелилось, и в приподнявшемся человеке Шакловитый узнал князя Голицына, протиравшего сонные глаза.
Усмехнувшись, Федор склонил в поклоне голову, заметив краем глаза, что даже в походе софьин амант не отказывал себе в роскошной обстановке.
— День добрый, князь. Государыня послала меня к тебе, дабы на месте разузнать о постигшей наше войско беде. Судя по тому, что я видел вокруг твоего шатра, поход оказался воистину тяжелым.