— Нет, я хотела думать, что от Али. И убеждала себя в этом на протяжении всей беременности. Но когда родился сын, я поняла, кто его отец… Мальчик — копия ты.
— Все младенцы похожи.
— Неправда. Даже едва появившиеся на свет разные. А на второй-третий день уже видны отличительные черты. У Мухамеда брови домиком, уши с короткими мочками и толстые пятки. Все, как у тебя.
— Подумаешь…
— А еще небесно-голубые глаза. — У Жени радужка была именно такого цвета. На фоне темных ресниц она очень выгодно смотрелась бы. Но Ляпин уродился светло-русым, поэтому глаза его не казались выразительными. Но они все равно нравились Тайре. Из внешности — только они. А уж никак не толстые пятки. — Семья Али очень обрадовалась светлоглазому ребенку. Большая редкость в тех краях.
— Родственников ничего не смутило?
— Нет, я сказала, что наполовину русская. И в нашем роду обычно рождаются светленькие дети. Мухамед волосами пошел в меня. Также смугловатой кожей. А глаза твои взял. По-другому если сказать, бабушкины. Я даже не соврала, сказав так. У твоей мамы тоже небесно-голубые глаза.
— Где сейчас ребенок?
— В Омане. С Али.
— Ты бросила его?
— У меня его отобрали.
— Как это?
— Просто. Я захотела уйти от мужа, мне мешать не стали. У нас не задалась жизнь с самого начала. Если бы не мое интересное положение, сбежала бы от него через пару-тройку месяцев. — Наконец, она подняла газа на Женю. До этого как будто с его загипсованной ногой разговаривала. Держала ее одной рукой и вроде бы смотрела именно на нее — за волосами, упавшими на лицо, когда она наклонилась, не видно. — Али привел меня в свой дом. Богатый, гостеприимный. Ко мне хорошо отнеслись, но потребовали соблюдения традиций. А я не могу жить по навязанным правилам. Терпела, сколько могла. Думала, привыкну. Ждала, когда гормоны перестанут бушевать — на них многое сваливала. Но когда родила, стало хуже. Я с ребенком дома в окружении родственниц мужа: свекрови, тетушек, сестер, племянниц, а он где-то предается мужским радостям.
— Изменял?
— Не факт. Наверное, просто пил чай и курил кальян с друзьями. Но мы воспитаны иначе, мы не можем спокойно относиться к тому, что твой мужчина, заточив тебя в четырех стенах, живет полной жизнью.
— Но ты же любила его. Почему не смирилась?
— Я в неволе не пою… И не люблю. Прошло чувство. Когда, сама не поняла. Просто проснулась как-то и поняла это. Тогда еще и живот небольшой был. Надо было сбежать в тот момент. Но я думала, куда я с пузом? В Воркуту? К своим многочисленным неблагополучным родственникам? Не для того уезжала. В Москву? Но тебя я обидела, с продюсерами шоу разругалась в пух и прах, когда покинула шоу вслед за любимым. Сожгла, дура, за собой все мосты.
— И все же ты вернулась…
— Оставив все там, в Омане. Меня отпустили с тем, с чем приехала. Выдали мой старый рюкзак с барахлом и все. Все подарки, включая свадебные и на рождение сына: вещи, золото, часы брендовые — все отобрали. Но этим пусть подавятся! Главное, сына лишили. Все равно что сердце вырвали.
— Без него ты не прожила бы и минуты, — заметил Женя.
Ему не понравилась последняя ее фраза. Фальшиво прозвучала. Да и история ее отдавала душком. Она, безусловно, невыдуманная, но искаженная. Тайра умело мешала правду с вымыслом. Благодаря чему была в пятерке сильнейших экстрасенсов шоу и дошла бы до финала, не уйди с передачи из-за любви.
— Собираешься возвращать сына?
— Буду пробовать.
— Суд, как я понимаю, тебе не поможет?
— Даже Гаагский, как мне сказал Сергей Сергеевич Пименов. Я стала на него работать в первую очередь потому, что надеялась на его поддержку.
Женя протянул руку, чтобы пожать ее. Даже если Тайра половину своей истории выдумала и ее, к примеру, изгнали из семьи за измену (в Омане вроде бы за это уже не закидывают камнями) или воровство (не зря же отобрали все подарки), но как мать, разлученная с ребенком, она заслуживает участия. А в то, что она его не намеренно оставила, Ляпин верил.
— У тебя есть фотографии сына? — спросил он.
— У меня же и телефон отобрали. Там было много. Но я сохранила в «облаке» одну. Как знала… Сейчас. — Тайра достала смартфон.
Побегав по экрану своим алым ноготком, протянула его Жене.
На фото была Тайра с младенцем. Она неузнаваема. Щекастая, без какого-то макияжа, в хиджабе. На первый взгляд некрасивая, а на второй — удивительная. Материнство лучше мэйк-апа и прически преображает некоторых женщин. Тайру точно.
— Я очень поправилась за время беременности, — конфузливо проговорила она, заметив, как пристально Женя ее рассматривает.
— Тебе идет полнота.
— Скажешь тоже! У меня такие щеки, что даже глаз не видно.
Да, и без того узкие, они почти спрятались под налитыми «яблочками». И все же он остался при своем мнении. А потом взглянул на ребенка. Цвет глаз не рассмотреть. Просто светлые. Нос пуговкой — мамин. Губы тоже. Мухамед был очень похож на Тайру…
И на Женю!
Не самый симпатичный ребенок. Бывают такие младенцы, что глаз не оторвать. Если бы отцом Мухамеда стал красавец Али, именно такой бы и получился. Но у Тайры и Жени мог родиться только самый обычный малыш. Но Ляпину он показался невероятно милым. Эти его бровки домиком, тонкий ротик, носик-пипка… они умиляли. Женя впервые за всю жизнь захотел взять ребенка на руки и потутушкать.
— Он красавец, правда? — с гордостью проговорила Тайра.
И Женя, который еще несколько секунд назад, глядя на фото, думал: надо же какой страшненький, не покривив душой, ответил:
— Правда.
Он хотел попросить ее переслать снимок на его телефон, но тут за дверью раздался грохот, затем короткое смачное ругательство. Леха запнулся за порожек и, судя по всему, грохнулся.
Тайра, узнав его голос, распахнула окно и выпрыгнула в него. Проделала она это за секунды, как ниндзя.
— Вот ты где! — выпалил Леха, ввалившись в комнату. — Я тебя обыскался. — Он потирал колено и морщился. — Почему эту комнату облюбовал? Неуютная какая-то она.
— Нашел единственное тихое местечко.
— Да, пошумели Пименовы.
— Они закончили разборки?
— Вдрызг разругались и послали друг друга на… хутор бабочек ловить.
— Проект «Усадьба» закрыт?
— Не совсем. Им будет сам Сергей Сергеевич заниматься. Сему хочет оставить главным архитектором, но нас с тобой, ясное дело, уволит.
— А Тайру?
— Ее уже. Но гонорар обещал выплатить целиком.
— Он уехал?
— Кто?
— Пименов-старший.
— Нет. Тут пока. Хотел ключи взять от машины сына, но тот их в штаны себе сунул.
— Значит, ночевать в Васильках останется?
— Не царское это дело, с холопами под одной крышей спать. Вертолет вызвал. Заберут его скоро.
— Где он тут сядет?
— У околицы. Сергей Сергеевич уже утопал. Как будто за ним военный бомбардировщик отправят, который за десять минут может покрыть расстояние в сотню километров.
— Остальные где?
— Кто где. Вика к себе пошла. Лена укладывает Виталю. Семен в Голыши направился. Сказал, хочет искупаться, чтобы снять с себя негатив. А у меня глаза слипаются. Спать пойду. Ты в этой комнате останешься?
— Да.
— Воняет же…
— Я принюхался. Да и из сада задувает приятными ароматами.
— Навоза?
— Яблок.
— Тогда спокойной ночи.
Жека пожелал другу того же, и они распрощались до завтра.
Когда за Лехой закрылась дверь, Ляпин выглянул в окно. Думал, может, Тайра все еще тут, но нет, ее и след простыл.
Женя вернулся к дневнику. Попытался читать, но не мог сосредоточиться.
Мысли уносились к голубоглазому мальчику по имени Мухамед, который растет сейчас в Омане без матери и отца. Да, у него есть папа Али. И он, красивый и богатый, найдет себе еще жену, а то и двух, трех, и у малыша появится новая мама… Быть может, ему даже не сообщат, как звали настоящую. А небесно-голубые глаза объяснят не генами, а избранностью. Скажут, Аллах тебя любит, поэтому выделяет…
Женя отложил дневник княжны и выключил бра. На свет уже налетела туча комаров, а они с Лехой не догадались взять фумигатор. Горожане забыли об этих кровопийцах (они напоминали о себе поздней весной, и только). В деревне же их море. Как и мух. Эти твари носились по дому, как баллистические ракеты. Забравшись с головой под простынь, Женя слушал жужжание и писк, и эти звуки его, как это ни странно, успокаивали. Под них он, не заметив как, уснул.
И то, что он увидел, показалось ему продолжением реальности, а именно, как Тайра заглядывает в окно и держит на руках малыша. Она такая, как на фото, — щекастая, в хиджабе, а Мухамед другой: божественно-красивый, светящийся, с глазами даже не небесными — васильковыми.
Женя хотел взять его, но картинка сменилась.
Он оказался в лесу. Один. Темнота кругом. Только впереди огонек. На него Ляпин и пошел. На своих двоих. Но все равно не понимал, что спит. Брел, брел, запинаясь о корни растений, в ямы проваливаясь, сбиваясь с пути, а путь все не кончается. Когда вышел, наконец, из леса, увидел колодец. Понял, что умирает от жажды. Подошел к нему, хотел воды набрать, да ведра нет. Заглянул в колодец, чтобы посмотреть, не болтается ли оно где, но…
Увидел глаза! Синие, как васильки. Они пронзительно сверкали сначала, но вдруг стали гаснуть и выцветать. Сначала до голубых, потом до белесых… И вот это уже глаза мертвеца. И они не просто смотрят на тебя, но манят, манят… манят в черную бездну…
Ляпин перегнулся через борт колодца, собираясь нырнуть в нее, но его кто-то схватил за волосы сзади и дернул. Женя начал падать на спину и…
Проснулся от боли. Он запутался в простыне, которой накрылся, и долбанулся ногой о спинку кровати.
Нашарив выключатель от бра, щелкнул по нему. Когда зажегся свет, нашел таблетку обезболивающего и проглотил ее. Она уймет боль, но не поможет успокоиться. Сон оставил неприятный осадок… Эти мертвые глаза, манящие на дно колодца… Брррр…
Сердце до сих пор ухает.