На третий день товарищ сказал:
— Отстреляем вечернюю зорьку — и домой.
Что ж, домой так домой. Признаться, мне тоже надоело бегать ночами по островку вместо того, чтобы спать. К тому же и патронов оставалось мало, кончались продукты.
На вечернюю зорьку я устроился посреди небольшого болота на островке размером в обеденный стол, заросшем высокой травой с белыми пушистыми цветами. Я поставил чучела, залез в гущу травы, срезал лишние стебли, чтобы иметь хороший обстрел, и стал ждать.
Прошло около часа. Ни одна живая душа не появлялась. Потом, наконец, довольно высоко пролетела пара свиязей. Следом за ними стремительно, «на бреющем полете», пронеслась стайка чирков и поблизости опустилась. Маленьких уточек трудно было разглядеть среди травы. Я кашлянул, и чирки взлетели. После дублета две птицы выпали из стайки. Не успели скрыться эти чирки, как над болотом закружились другие.
Пока я ждал, когда они подлетят ближе, откуда-то сбоку вывернулся бекас и сел на кочку метрах в двадцати пяти. Впервые удалось увидеть бекаса не в воздухе, а спокойно сидящим. Я забыл о чирках. Осторожно перезарядил ружье патронами с мелкой дробью, тщательно прицелился в кулика, выстрелил и попал. Едва рассеялся легкий дымок, как над водой мелькнул другой бекас, за ним — третий. Долгоносики летели с одной стороны, и все опускались на болото. Наверное, они собирались здесь на ночевку. После каждого выстрела уцелевшие бекасы с тревожным криком уносились прочь, но на смену им подлетали другие.
Быстро догорела короткая вечерняя заря. Сумерки спустились над болотом, и охоту пришлось закончить. Выйдя из своего укрытия, я зажег карманный фонарик и стал разыскивать добычу. Два чирка и десять бекасов!
Подошел товарищ.
— Ты здорово стрелял, — сказал он. — Небось много наколотил?
Я показал связку долгоносиков.
— Бекасы! А я-то думал, ты по уткам канонаду открыл.
— Что утки, попробуй бекасов настрелять без собаки.
— Везет же тебе, — не без зависти сказал приятель. — Только вот уж очень маленькие кулички.
— Мал золотник, да дорог. Это, брат, королевская дичь. Раньше бекасов цари да короли ели, а теперь и мы с тобой отведаем.
ЖИВЯ в деревне, раскинувшейся у подножия высокой, покрытой лесом горы, я часто выезжал на соседнее горное озеро, где не было много уток, но с пустыми руками возвращался редко. В одну из таких поездок мне встретился старый рыбак, колхозный сторож дед Никифор. Мы разговорились и, когда я пожаловался на однообразие утиной охоты, он предложил пострелять глухарей.
Надо ли говорить, что его предложение живо заинтересовало меня. Старик рассказал, что на горе есть несколько лиственниц, и к ним часто прилетают глухари. Была как раз та пора, когда хвоя лиственниц уже закисала, то есть желтела. Значит, можно рассчитывать на успех. Сам Никифор идти отказался.
— По горам-то лазить я уж не мастак, — сказал он, — ноги не те стали. А ты молодой, шутя доберешься.
Подробно расспросив, как разыскать лиственницы, я, не откладывая, решил попытать счастья. На поиски лиственниц я потратил времени больше, чем полагал, пока наконец увидел среди сосен и редких берез восемь красивых деревьев с темно-красными узловатыми стволами и плотной корой. Своеобразные тонкие иголки вместо листьев очень напоминали сосновую хвою.
Под деревьями валялись мелкие ветки, помет и перья. Я терпеливо стал дожидаться своего охотничьего счастья. С горы хорошо были видны окрестные озера, несколько деревушек, дым со стороны Кыштыма и даже узкоколейка на Карабаш, по которой в это время шел поезд. Отсюда он казался игрушечным — вагоны не более спичечной коробки.
Был седьмой час утра, и птицы могли прилететь каждую минуту. Выбрав укромное место в кустах неподалеку от лиственниц, я затаился.
Как всегда в таких случаях, время тянулось медленно. Минутная стрелка полностью обошла циферблат и начала второй круг. Я уже стал подумывать, что, пожалуй, именно сегодня глухари не появятся. Но в это время одна из веток на ближней лиственнице качнулась. Бесшумно опустился глухарь. Рядом села копалуха (глухарка), а на соседнее дерево — еще три птицы. Притаились, внимательно осмотрели соседние деревья, один из глухарей несколько раз клюнул пожелтевшую хвою, его примеру последовали другие.
Я долго наблюдал за птицами, потом, вспомнив, зачем сюда пришел, прицелился в ближнего петуха. После выстрела четыре птицы, громко хлопая крыльями, улетели. Пятая осталась под деревом.
В. КУЗНЕЦОВ
ВОЛЧЬИ БОЛОТА
Охота на козла срывалась уже третий год. Общество охотников отказало в лицензии, а без нее не поедешь.
И вот, нежданно-негаданно редактор нашей многотиражной газеты Максим Николаевич Мощевитин познакомил меня с одним охотником, которого случайно довелось видеть года три назад на хозяйстве озера Уелги.
Они заявились ко мне поздно вечером. Я заканчивал смазку ружья. Незнакомец, не раздеваясь, бесцеремонно развалился на диване и сострил:
— На зимнюю смазочку ружьецо? Зря, зря.
— Знакомься, — как бы опомнившись, представил мне своего соседа Максим Николаевич. — Михаил Абрыков. Охотник со стажем.
— Ваш новый компаньон, — добавил тот басом, привстав с дивана, чтоб пожать мою руку. На его широкоскулом лице расплылась многозначительная улыбка. — Рад попасть в компанию порядочных охотников. Он пошарил в нагрудном кармане пиджака и нашел нужную ему бумагу. — Персональная, так сказать, — самодовольно воскликнул Абрыков, протянув мне небольшой листок.
— Вы, видать, большой активист, — сказал я, — нынче, говорят, лицензии кое-кому из актива выдали.
— Да, я активно помогаю обществу моих коллег… Случается, случается… Мне охотсовет не откажет ни в чем.
Отъезд назначили на субботу. В нашу компанию мы пригласили еще и слесаря ремонтного цеха Костяшина, с которым у меня была давняя дружба. У него свой «Москвич» старого выпуска. Он управлял им заправски и чутьем находил дорогу.
Дождь, какие нередко бывают на Южном Урале в конце октября, поливал через день, но нам положительно повезло: с четверга установилась сносная погода. Никто не заставил себя ждать, и в назначенное время темно-желтый «Москвич» и новенький зеленый мотоцикл торопливо мчались в сторону Бродокалмака. Мощевитин, удобно усевшийся в коляске моего мотоцикла, едва лишь осталось позади озеро Второе, продрог и перебрался в машину.
Было по-осеннему холодно. Хмурое небо, почти сплошь заволоченное отяжелевшими грязно-дымчатыми облаками, подгоняемыми северным ветром, предвещало снег.
Минуло два с лишним часа. Бродокалмак был позади. Становилось совсем темно. Вскоре мы попали в объятия кизячного дыма Алабуги. С трудом миновав еще не просохшую от осенней мороси улицу, «Москвич» почти уперся в ограду небольшого домишка, прилепившегося к восточной окраине села. Хрипло залилась дворняга. Скрипнула дверь.
— Кто там? — громко окликнули со двора.
— Принимай гостей, Захар, — отозвался Максим Николаевич, узнав по голосу хозяина.
Пока мы собирали негромоздкое охотничье имущество, хозяйка приготовила ужин. За столом познакомились и разговорились.
Захар Петрович Веслов, приходившийся Мощевитину двоюродным братом, работал трактористом. Ему было под пятьдесят, но выглядел он довольно молодо. Охотником в деревне считался одним из лучших.
— Сызмальства в Алабуге живу, — не с нарочитой гордостью заявил он, — с десяти лет по местным лесам да по болотам брожу. Все окрест знакомо. Волков обкладывал с мужиками. Лису и зайца промышляем. Птицы у нас на озерах полно всякой…
— А такая «птичка», как козелок, есть? — спросил Абрыков.
— Козел? — удивился Захар Петрович. — Но ведь нынче его того… отстрел-то запретили. По разрешениям, сказывают, охота.
— А у нас, братуха, лицензия, — пояснил Максим Николаевич.
— Тогда другой разговор будет. Места у нас хороши. Помнишь, Максим, Волчьи болота? Туда ехать надо. Там козел испокон веков водится.
У Абрыкова сверкнули глаза. Он заерзал на скамье и смотрел, не отрываясь, на Веслова.
— А почему болота называются Волчьими, когда козлы там водятся? — опередив меня, спросил молчавший до того Костяшин.
— Сказывают старики, что когда-то в тех болотах деревенские охотники волчьи выводки находили, — пояснил Захар Петрович.
— Ну, а сейчас? — допытывался я.
— Не-е. У нас в районе они зимой-то редко нос кажут. Мы их тут не жалуем. Чуть что — облаву.
Наутро решено было отправиться в Волчьи болота. Захар Петрович отложил поездку за сеном и с большим желанием примкнул к нашей компании.
Ночь у охотника коротка. Захар Петрович поднял нас после вторых петухов. Заря уже занималась. Хмурившееся накануне небо совершенно очистилось. День обещал быть погожим.
Поблагодарив хозяйку за гостеприимство, мы тронулись в путь. Выехали на малоезженный проселок. Вскоре дорога залевила и привела нас в окруженное лесом сухое болото, сплошь заросшее осокой и редким кустарником. Посреди болота прямо и косо маячил пегими стволами гнивший березовый сухостой, над которым изрядно поработали дятлы.
— Здесь сделаем первый загон, — пояснил Захар Петрович, указывая на примыкающий вплотную к болоту довольно обширный березовый колок.
Я вызвался идти с Захаром Петровичем в загон.
— Гон начнем минут через пятнадцать. Хорошо маскируйтесь. Не курите. Козел — чуткий, повернет сразу — не успеешь и глазом моргнуть. А еще, не спешите с выстрелом. Выскочат два, три, выбирайте который крупнее — это самец-рогач. Его и бейте. А самку не трожьте. Козлуху грех бить.
— Послушай, старина, — отозвал его Абрыков, — а в лицензии не сказано, что отстрел самки запрещен. По-моему, что козел, что козлуха — мясо в диком состоянии.
— Я тоже когда-то так думал, — возразил ему Захар Петрович. — Нельзя козлуху бить. Убьешь козла — урон небольшой, а самку — грех. Козлуха приплод дает. Потом она меньше, намного слабее рогача, чаще волку в пасть попадает. Козел же сильный, выносливый. Потому-то козлов всегда больше, чем козлух.