[121] у Радищева в это время уже не было, да притом такая разительная подробность о прощании (положим, не с женой, а с сестрой)[122] — воспитательницей детей Р<адищева> сохранилась бы в семейных воспоминаниях детей[123] Радищева. Сведения о процессе и каре, постигшей Радищева, получены, очевидно, не из первых рук и только подтверждают общее впечатление отрывка, что Масон был в довольно далёких отношениях к делу Радищева и к истории его книги. Известия Масона не шли, очевидно, из кругов, близких к Радищеву. С тем большей осторожностью нужно относиться к сообщению Масона о «Почте духов», ибо ещё труднее было получить сведения о таком интимном факте, как авторство неподписанных статей. В большую публику, к которой принадлежал и Масон, проникали, конечно, лишь слухи, и эти слухи и положил в основу своей книги Масон. Действительно, тот, кто сообщил бы Масону совершенно достоверное известие об издании Радищевым «Почты духов», должен был близко знать жизнь Радищева и не мог сообщить данных, приводимых Масоном.
Вот этот-то слух, внесённый в французскую книгу, и положил начало литературе нашего вопроса. Считаясь с ним и не имея, кроме него, решительно никаких фактических данных, исследователи, касавшиеся этого вопроса, считали долгом высказаться, какие именно письма в «Почте духов» могут быть приписаны Радищеву. Пыпин приписывал ему все письма, занятые общими соображениями о недостатках общественной жизни и рассуждениями о предметах нравственности, в особенности письма Сильфа Дальновида и предположительно письма VIII, II, IV, XX, XXII, XXIV, XXV, XXIX, XXXIII, XXXVII. К мнению Пыпина склонялся и А. И. Лященко[124]. Л. Н. Майков склонен был приписать Радищеву письма Сильфа Дальновида и Выспрепара, особливо письма XX, XXII, XXIV, XXVII[125]. В. В. Каллаш утверждает, что письма Выспрепара, Дальновида и Астарота напоминают литературную манеру Радищева[126]. Н. П. Павлов-Сильванский, относясь скептически к предположениям Пыпина, признавал радищевскими письма XXII, V, XVIII[127].
Основания подобных утверждений — чисто субъективного свойства, в полной зависимости от того впечатления, которое производит на исследователя содержание или стиль писем. Но и на этом пути можно было бы получить достоверные выводы, если бы был произведён анализ стиля «Почты духов» и стиля Радищева, но этой работы до сих пор не сделано. У нас после внимательного изучения сочинений Радищева сложилось представление, что у Радищева своеобразнейший стиль (по словарю, эпитетам и синтаксису), легко отличный, и что стиль «Почты духов» совсем не похож на радищевский. Заметим, что обычная характеристика слога Радищева — тяжёлый, надутый,— бесконечно повторяемая, совершенно поверхностна и неприменима к Радищеву. Мы сказали бы, что слог его имеет даже своеобразную прелесть: ни в каких других произведениях XVIII века не чувствуется такого биения слова, такой жизни языка, как у Радищева.
Но относясь критически к сообщению Масона, мы должны поставить вопрос, какие действительно бывшие факты могли способствовать возникновению подобного слуха об отношении Радищева к журналистике. На поставленный таким образом вопрос мы можем теперь ответить: да, Радищев был прикосновенен к современной журналистике, но не к «Почте духов», а к выходившему одновременно с ней журналу «Беседующий гражданин»[128]. Этот журнал ныне абсолютно забыт; можно сказать, что из исследователей никто и никогда им не интересовался, а между тем в истории русского общественного мнения ему принадлежит видное место. Достаточно сказать, что он посвящён был разработке вопроса о принципах политической деятельности гражданина и выяснению отношений гражданина к своим согражданам и государству. По своему идейному содержанию журнал очень близок к «Путешествию»: можно сказать, он подготавливал книгу Радищева. Сравнительный анализ «Беседующего гражданина» и «Путешествия» выясняет общность взглядов журнала и книги на многие политические и философские вопросы. Любопытна и история издания этого журнала. Он издавался целым кружком единомышленно настроенных лиц — «Обществом друзей словесных наук»[129]. Издатели неоднократно подчёркивали, что, выпуская журнал, они не преследуют целей коммерческих. Их задачей было развитие стройного мировоззрения, в котором необходимость гражданских добродетелей вытекала из посылок этических, философских и гносеологических. Поэтому мы находим в журнале целый ряд статей серьёзного, научного содержания[130]. Членом этого общества и, следовательно, одним из издателей журнала был и А. Н. Радищев. Об участии его мы имеем на этот раз не одно глухое сообщение; мы можем внести в собрание его сочинений одну статью, достоверно ему принадлежащую. Это важное известие об отношении Радищева к «Беседующему гражданину» мы находим в вышедших недавно весьма любопытных «Записках Сергея Алексеевича Тучкова»[131]. Тучков тоже был членом «Общества друзей словесных наук», но в 1789 году он принимал участие в войне со шведами[132] и жил в Выборге[133]. Приехав в Петербург в 1790 году, он поспешил в собрание общества, но оно оказалось закрытым. Собрания были запрещены, а члены общества подверглись в разной мере преследованиям правительства. И эти преследования были вызваны деятельностью Радищева. Вот в высшей степени важный рассказ Тучкова.
«После столь трудного похода, прибыл я в дом отца моего[134] и, отдохнув несколько дней в моём семействе, вдумал посетить собрание наше любителей словесности. Но приехав в дом, где собирались мои сочлены, нашёл оный пуст, и дворник объявил мне, что он не знает почему, однако давно уже, как запрещено от полиции этим господам собираться».
«Во Франции началась уже тогда революция и дух вольности начал проникать в Россию, а потому не только все иллюминатские, мартинистские и масонские собрания, но даже и собрания любителей словесности были строго запрещены, потому что некоторые члены первых находились членами и в последних, чего никак не можно было избежать».
«Некто г. Радищев, член общества нашего, написал одно небольшое сочинение под названием „Беседа о том, что есть сын отечества, или истинный патриот“, и хотел поместить в нашем журнале. Члены, хотя одобрили оное, но не надеялись, чтобы цензура пропустила сочинение, писанное с такой вольностью духа. Г. Радищев взял на себя отвезти все издание того месяца к цензору и успел в том, что сочинение его вместе с другими было позволено для напечатания. В то же время издал он и напечатал без цензуры в собственной типографии небольшую книгу его сочинения под названием: „Езда из Петербурга в Москву“, в которой с великою вольностью, в сильных выражениях писал он противу деспотизма. Книга сия написана была прозою, но заключала в себе оду на вольность, сочинённую им стихами. Оная начиналась сими словами:
О вольность! Вольность дар бесценный!
Позволь, чтоб раб тебя воспел…
и далее:
Полиция скоро открыла и сочинителя оной. Он был взят и отвезён в тайную канцелярию, которая в царствование Екатерины II самыми жестокими пытками действовала во всей силе. Некто Шешковский, человек, облечённый в генеральское достоинство, самый хладнокровный мучитель, был начальником оной. Радищев, выдержав там многие пристрастные допросы, сослан был, наконец, в Сибирь».
«Императрица велела подать себе все списки членов, как тайных, так и вольных учёных собраний, в том числе представлен был список и нашего собрания. По разным видам и обстоятельствам, большая часть членов лишены были своих должностей, и велено было выехать им из Петербурга. Я не могу умолчать о том, что она, читая список собрания нашего и найдя в нём моё имя, сказала: „на что трогать этого молодого человека, он и так уже на галерах“.
Тучков ставит кару, постигшую членов общества, в связь с обнаружением в числе его членов Радищева; не совсем ясно, какое влияние на закрытие общества имела его статья и был ли ведом Екатерине II факт участия Радищева в журнале. Известно, что со времени французской революции отношение Екатерины ко всякому проявлению независимой и свободной мысли становится нетерпимым, а ревность к отысканию заразы французской — безмерной. Этими особенностями её психологии объясняется и неслыханное наказание, наложенное ею на Радищева. Во всяком случае в то время участие Радищева в журнале считалось одной из причин гибели общества; иначе Тучков, начиная в своих записках рассказ об обстоятельствах закрытия общества, не упомянул бы о статье Радищева, писанной с вольностью духа и помещённой по особенным хлопотам автора. Для хронологии событий нужно отметить следующее. Статья Радищева появилась в декабрьской (последней) книге „Беседующего гражданина“ в 1789 году. Но это не значит, что книжка вышла в декабре. С первой же январской книжки журнал начал выходить с опозданием. Это обстоятельство неоднократно заставляло издателей извиняться перед читателями. И декабрьская книжка 1789 года вышла уже в 1790 году. В ней помещены, между прочим, стихи на масленицу; поэтому можно думать, что книжка вышла уже после масленицы, значит, в феврале или даже в марте месяце. В это время Радищев заканчивал печатание своего „Путешествия“. Очевидно, промежуток между выходом книги журнала и „Путешествия“ был невелик.