ывала на то, что Некрасов совершенно измыслил знаменитый диалог между кн. Трубецкой и губернатором[450]. Читатель помнит те убеждения, с которыми обращается в поэме губернатор к несчастной княгине. В резких стихах губернатор рисует опасности, которые ждут княгиню:
«Но хорошо ль известно вам,
Что ожидает вас?
. . . . . . . . . . . . . . .
Пять тысяч каторжников там,
Озлоблены судьбой,
Заводят драки по ночам;
Убийства и разбой…
. . . . . . . . . . . . . . .
Но вы не будете там жить:
Тот климат вас убьёт!
Я вас обязан убедить,
Не ездите вперёд!
. . . . . . . . . . . . . . .
Быть так!
Вас не спасёшь, увы!..
Но знайте: Сделав этот шаг,
Всего лишитесь вы!..
За мужем поскакав,
Вы отреченье подписать
Должны от ваших прав!
. . . . . . . . . . . . . . .
Бумагу эту подписать!
Да что вы?.. Боже мой!
Ведь это значит нищей стать
И женщиной простой!
Всему вы скажете прости,
Что вам дано отцом.
Что по наследству перейти
Должно бы к вам потом!
Права имущества, права
Дворянства потерять!»[451]
Этих стихов достаточно для того, чтобы читатель воскресил в своей памяти мучительные сцены объяснений княгини Трубецкой с губернатором. В начале и конце этой сцены поэт даёт нам понять, что губернатор действовал не за свой страх, а по полученному им из Петербурга предписанию. В ответ на первую просьбу княгини о лошадях губернатор отвечает:
«Но есть зацепка тут:
С последней почтой прислана
бумага».
Объяснения заканчиваются следующим признанием губернатора:
«Простите! Да, я мучил вас,
Но мучился и сам,
Но строгий я имел приказ
Преграды ставить вам!
И разве их не ставил я?
Я делал всё, что мог,
Перед царём душа моя
Чиста, свидетель бог!
Острожным, жёстким сухарём
И жизнью взаперти,
Позором, ужасом, трудом
Этапного пути
Я вас старался напугать;
Не испугались вы!
И хоть бы мне не удержать
На плечах головы,
Я не могу, я не хочу
Тиранить больше вас…
Я вас в три дня туда домчу…»[452]
Некоторые из критиков Некрасова сомневались в существовании подобного приказа и готовы были приписать его появление в поэме художественному измышлению поэта. Только Н. А. Белоголовый в своих воспоминаниях указал, что такой приказ существовал, и по памяти приводил его содержание. Н. А. Белоголовый очень сожалел, что он не мог снять копию с этой бумаги[453]. Этот приказ и есть то высочайше одобренное предписание, которое было послано за подписью тайного советника Лавинского иркутскому гражданскому губернатору на бланке Главного управления Восточной Сибири (от 1-го сентября 1826 года. По путевому журналу № 842 из Москвы). Мы имеем возможность напечатать дословно этот любопытный документ; при чтении просим читателя сопоставить соответственные стихи из поэмы Некрасова.
«Из числа преступников, Верховным Уголовным Судом к ссылке в каторжную работу осуждённых, отправлены некоторые в Нерчинские Горные Заводы.
За сими преступниками могли последовать их жёны, не знающие ни местных обстоятельств, ни существующих о ссыльно-каторжных постановлений и не предвидящие, какой, по принятым в Сибири правилам, подвергнут они себя участи, соединясь с мужьями в теперешнем их состоянии.
Местное начальство неукоснительно обязано вразумить их со всею тщательностью, с каким пожертвованием сопрягается таковое их преднамерение, и стараться, сколько возможно, от оного предотвратить.
Притом легко может статься, что многие из них, имея достаточное состояние, возьмут с собою значительные суммы и драгоценные вещи — ввоз коих в край бедный, населённый людьми буйными и развратными, не обещает добрых последствий и потому не должен быть дозволен.
Самые крепостные люди, которые могли бы за ними прибыть, не обязаны разделять участи, добровольно госпожами их принимаемой.
Сообразив сие и зная, что жёны осуждённых не иначе могут следовать в Нерчинск, как через Иркутск, я возлагаю на особенное попечение вашего превосходительства употребить все возможные внушения и убеждения к оставлению их в сём городе и к обратному отъезду в Россию.
Внушения могут состоять в том:
1) Что следуя за своими мужьями и продолжая супружескую с ними связь, они естественно сделаются причастными к их судьбе и потеряют прежнее звание, то есть будут уже признаваемы не иначе, как жёнами ссыльно-каторжных, а дети, которых приживут в Сибири, поступят в казённые крестьяне.
2) Что ни денежных сумм, ни вещей многоценных, взять им с собою, как скоро отправятся в Нерчинский край, дозволено быть не может, ибо сие не только воспрещается существующими правилами, но необходимо и для собственной безопасности их, как отправляющихся в места, населённые людьми, на всякие преступления готовыми, и следственно, могущих подвергнуться при провозе с собою денег и вещей опасным происшествиям.
3) Что с отбытием их в Нерчинск уничтожаются также и права их на крепостных людей с ними прибывших.
С тем вместе должно обратиться к убеждениям, что переезд в осеннее время чрез Байкал чрезвычайно опасен и невозможен, и представить, хотя мнимо, недостаток транспортных казённых судов, безнадёжность таковых у торгующих людей состоящих, и прочие тому подобные учтивые отклонения; а чтобы успех в оных вернее был достигнут, то ваше превосхотельство не оставите принять и в самом доме вашем, который без сомнения будут они посещать, такие меры, чтобы, в частных, с ними разговорах находили они утверждение таковых убеждений.
По исполнении сего с надлежащею точностью, если и затем окажутся в числе сих жён некоторые непреклонные в своих намерениях; в таком разе не препятствуя им в выезде из Иркутска в Нерчинский край, переменить совершенно ваше с ними обращение, принять в отношении к ним, как к жёнам ссыльно-каторжных, тон начальника губернии, соблюдающего строго свои обязанности[454], и исполнить на самом деле то, что сперва сказано будет предостережение и вразумление, и именно:
а) Все имеющиеся у них деньги, драгоценные вещи, серебро и прочее, по надлежащем описании лично при них и по утверждении описи собственноручным подписанием тех, кому сие имущество принадлежать будет, отобрать от тех и, опечатав, отдать к хранению в иркутское губернское казначейство. Но меру сию для отклонения всякого сомнения привести в действие чрез нарочитую Комиссию, состава оную под председательством вашим из одного или двух членов Главного управления и губернского прокурора. Впрочем, прогоны на проезд до Нерчинска выдать им из числа собственных их денег.
в) Из крепостных людей, с ними прибывших, дозволить следовать за каждою токмо по одному человеку, но и то из числа тех, которые добровольно на сие согласятся и дадут или подписки собственноручные, или за неумением грамоте личные показания в полном присутствии губернского правления. Остальным же предоставить возвратиться в Россию и снабдить их пропускными[455].
Указав с моей стороны средства, на законных постановлениях основанные, которые служат руководством в действиях по сему предмету и ожидая от вашего превосходительства исполнения оных в совершенной точности, и надеясь, что Вы и по собственной предусмотрительности своей не оставите употребить всех возможных способов к достижению собственно той цели, чтобы последовавших за осуждёнными преступниками жён решительно отвратить от исполнения их намерения, происшедшего от незнания местных обстоятельств Сибири и постановлений о сём крае существующих. Но если бы все усилия ваши оказались тщетными, то ваше превосходительство, действуя в отношении к ним по назначению сему, не оставьте немедленно уведомлять меня о всех обстоятельствах, к сим жёнам относящихся и вообще о мерах, какие вами будут принимаемы.
Наконец, если бы которая-либо из них проехала Иркутск прежде, нежели вы сие получите, в таком разе прошу ваше превосходительство принять на себя труд отправиться лично для возвращения её в губернский город или приказать остановить в Верхнеудинске, ибо пример одной может побудить и других к домогательствам о равномерном пропуске их в Нерчинск.
Эта бумага не требует никаких комментариев. Довольно сделать только два замечания. Угрозы, перечисленные в этой бумаге, очевидно, имел в виду Николай Павлович, когда 21 декабря 1826 года писал княгине М. Н. Волконской: «J’ai reçu, Princesse, la lettre que Vous m’avez écrite du 15 de ce mois, jyvi avec plaisir l’expression des sentiments que Vous me témoignez pour l’intérêt que je Vous porte, mais c’est à cause de cet intérêt même que je prends à Vous, que je crois devoir renouveler ici les avertissements, que je Vous ai déjà communiques sur ce qui Vous attend une fois passe Irkoutsk. Au reste j’abandonne entièrement à Votre propre conviction, Madame, de Vous décider à tel parti que Vous jugerez le plus convenable, dans votre situation».
Votre affectionné.
(Signe) «Nicolas».
1826, le 21 Décembre[456]