О тайнах вечности и гроба…
Биографам поэта хочется во что бы то ни стало разузнать, кто эти две тени. Если понимать стихотворение как поэтическую метафору, то, пожалуй, поиски за мстящими тенями оказываются лишними. Анненков считает весьма правдоподобным, что под одной из этих оскорблённых теней Пушкин подразумевал А. Ризнич. Мы знаем, чему научила Ризнич поэта; её-то он уж ни в коем случае не мог взять в ангелы-хранители. Но кто же всё-таки, спросит читатель, если не эти тени, то та умершая особа, которая вдохновила Пушкина на трилогию 1830 года и которая за гробом овладела мыслями поэта? При современном состоянии наших данных о Пушкине, мы не можем ответить на этот вопрос. Впрочем, это далеко не единственный вопрос в истории внутренней жизни поэта, который мы не можем решить.
Подводя итоги нашим разысканиям, мы можем утверждать, что цикл Ризнич в творчестве Пушкина обнимает следующие произведения поэта: элегию 1823 года («Простишь ли мне ревнивые мечты»); элегию 1825 года или 1826 года («Под небом голубым») и XV—XVI строфы шестой главы «Онегина», оставшиеся в рукописи. Все же остальные стихотворения, связывавшиеся с именем Ризнич, не могут быть отнесены к ней.
Поэма «Монах»[663]
Первое известие о поэме Пушкина «Монах» появилось в печати шестьдесят пять лет тому назад, в статье В. П. Гаевского «Пушкин в лицее и лицейские его стихотворения»[664]. Сам лицеист и собиратель лицейской старины, Гаевский в своей работе широко воспользовался устными преданиями — рассказами лицейских товарищей Пушкина. Вот что он узнал от них о первых литературных опытах Пушкина: «По рассказам товарищей Пушкина, он в первые два года лицейской жизни[665] написал роман в прозе „Цыган“ и вместе с М. Л. Яковлевым комедию „Так водится на свете“, предназначенную для домашнего театра. После этих опытов он начал комедию в стихах „Философ“, о которой упоминает в записках, напечатанных в его биографии Анненковым, но, сочинив только два действия, охладел к своему труду и уничтожил написанное[666]. В то же время он сочинил, в подражание Баркову, поэму „Монах“, которую также уничтожил, по совету одного из своих товарищей. Увлечённый успехом талантливого и остроумного произведения дяди, В. Л. Пушкина, „Опасный сосед“, которое ходило тогда в рукописи и с жадностью читалось и перечитывалось[667], племянник пустился в тот же род и кроме упомянутой поэмы написал „Тень Баркова“ — балладу, известную по нескольким спискам… Все эти пять произведений, по отзывам товарищей поэта, сочинены в 1812, 1813 и не позже 1814 годов»[668]. Итак, по свидетельству Гаевского, поэма «Монах» написана — в подражание Баркову — в начальный период пребывания Пушкина в лицее, во всяком случае не позже[669] 1814 г., и уничтожена по совету одного из товарищей.
Дальнейшие сообщения о «Монахе» идут от лицейского товарища Пушкина, князя А. М. Горчакова. Сам Горчаков ничего не записал ни о «Монахе», ни о Пушкине — он был слишком сановен и не мог снизойти до записей, а только «рассказывал» своим почтительным слушателям. Его рассказы записаны тремя слушателями — князем А. И. Урусовым, академиком Я. К. Гротом и редактором «Русской старины» М. И. Семевским.
Князь Урусов посетил князя Горчакова 20 апреля 1871 г. и, вернувшись от него, тотчас же изложил его рассказ о Пушкине в письме к редактору «Русского архива» П. И. Бартеневу[670]. Семидесятидвухлетний старик, министр иностранных дел и государственный канцлер, только что получивший «светлейшего», Горчаков рассказал Урусову о том, что Пушкин вообще любил читать ему свои вещи и внимательно прислушивался к критическим замечаниям его, Горчакова, и принимал их к исполнению[671]. Со слов Горчакова Урусов сообщил Бартеневу: «Пользуясь своим влиянием на Пушкина, князь Горчаков побудил его уничтожить одно произведение, „которое могло бы оставить пятно на его памяти“. Пушкин написал было поэму „Монах“. Князь Горчаков взял её на прочтение и сжёг, объявив автору, что это произведение недостойно его имени. Эстетическое развитие князя Горчакова, его любовь к искусству (он составил себе превосходную коллекцию картин, в числе которых, по отзыву знатоков, нет посредственностей) должны были дать ему значительный вес в глазах чуткого и восприимчивого поэта». Итак, по Гаевскому, Пушкин послушался совета одного из своих товарищей и сам уничтожил поэму «Монах». По Горчакову, он сам, Горчаков, взял рукопись и сжёг.
8 мая 1880 г. академик Я. К. Грот посетил князя Горчакова перед отъездом своим на открытие памятника Пушкину в Москве[672]. Восьмидесятидвухлетний светлейший князь, уже перевернувший в это время самую тёмную страницу своей служебной карьеры (так он называл свою работу на Берлинском конгрессе)[673], был не совсем здоров. Грот записал: «Он принял меня очень любезно, выразил сожаление, что не может быть на торжестве в честь своего товарища, и, прочитав на память большую часть послания его „Пускай, не знаясь с Аполлоном“, распространился о своих отношениях к Пушкину. Между прочим, он говорил, что был для нашего поэта тем же, чем la cuisinière de Molière [кухарка Мольера] для славного комика, который ничего не выпускал в свет, не посоветовавшись с нею; что он, князь, когда-то помешал Пушкину напечатать дурную поэму, разорвав три песни её…»[674] Новая версия: Горчаков разорвал три песни дурной поэмы и тем помешал Пушкину напечатать её.
В 1881 г. (осенью) и в 1882 г. (весною) навещал Горчакова М. И. Семевский. В это время Горчаков, уже на 83-м году жизни, сложил служебное бремя и жил за границей, в Ницце. Семевский занёс сейчас же по выслушании в свою записную книжку следующий рассказ Горчакова: «Славного лицеиста, нашего поэта Пушкина, я весьма любил и был взаимно им любим. С удовольствием вспоминаю, что имел на него некоторое влияние, о чём сужу по следующему случаю. Однажды, ещё в лицее, он мне показал стихотворение довольно скабрёзного свойства. Я ему напрямки сказал, что оно недостойно его прекрасного таланта. Пушкин немедленно разорвал это стихотворение»[675]. Речь, надо думать, идёт о том же «Монахе». Итак, третья версия: Пушкин, по совету Горчакова, сам разорвал своё стихотворение, им не одобренное.
Конечно, нельзя требовать точности от воспоминаний старца на восьмом десятке, даже если он государственный канцлер. Неважно, сжёг или разорвал, но светлейший князь во всех трёх версиях одно помнил твёрдо и одно утверждал категорически, что рукописи нет, что она уничтожена. А между тем рукопись неприличного «Монаха» вместе с другими автографами Пушкина и лицейскими реликвиями мирно хранилась в архиве Горчакова. Не стоит гадать на тему, говорил ли Горчаков эту неправду умышленно или по старческой забывчивости. Светлейший князь был человек необычайного тщеславия. Конечно, тщеславие побуждало его к рассказам о том, как Пушкин ценил его эстетические и критические замечания, чего в действительности и не было. А раз похвастав, что по его совету была уничтожена поэма Пушкина, как же можно было обнаружить наличие рукописи в собственном архиве!
Следующее, пятое по счёту сообщение о «Монахе» появилось в 1899 г. — в первом томе «Остафьевского архива князей Вяземских». Это пятое — в действительности первое хронологически известие о «Монахе»: 4 октября 1819 г. кн. П. А. Вяземский из Варшавы писал А. И. Тургеневу: «Сделай милость, скажи племяннику, чтобы он дал мне какого-то своего „Монаха“ и „Вкруг я Стурдзы хожу“[676] и всё, что есть нового». Письмо Вяземского привлекло внимание исследователей к «Монаху». В. И. Саитов, комментируя это письмо, высказался: «Под „Монахом“, быть может, разумеется „Русалка“, напечатанная впервые в издании 1826 г., или же поэма „Монах“, которую Горчаков сжёг — как произведение, недостойное имени Пушкина»[677]. Но «Русалка» есть «Русалка», а «Монах» есть «Монах». Для предположительного отождествления «Русалки» с «Монахом» у Саитова не было никаких данных, но это предположение «обосновали» ещё новыми предположениями. П. О. Морозов — «первоначально это стихотворение [„Русалка“], может быть, называлось „Монах“»[678] — и В. Е. Якушкин — «может быть, первоначально поэт даже так и назвал свою пьесу — „Монах“, а потом изменил заглавие ради цензуры»[679]. Против этого «может быть» совершенно справедливо восстал Н. О. Лернер в своих рецензиях на второй том академического Пушкина: «Русалка» и «Монах» совсем не одно и то же[680]. Действительный, но не высказанный мотив к замещению «Монаха» «Русалкой» в письмах Вяземского диктовался таким соображением: «Монах» — произведение раннего лицейского периода; «Русалка» — написана в 1819 г., а запрос Вяземского относится к 1819 г. Но решительно никакой неловкости нет, если мы поймём слова Вяземского и так, как они написаны. Вяземский слышал о «Монахе», но ничего не знал о нём, а потому и запросил Тургенева. В изданной переписке Вяземского с Тургеневым не находим никакого ответа Тургенева на запрос Вяземского от 4 октября, но пробелов в переп