Первенцы русской свободы — страница 68 из 69

«Представляя при сём VII том сочинений Пушкина в цензурный комитет, для препровождения на рассмотрение Главного управления цензуры, на основании высочайшего повеления, изъяснённого в предложении министра народного просвещения, от 16 февраля 1852 года, № 232, честь имею присовокупить следующие замечания:

В этом томе, разделённом на два отдела, стихотворный и прозаический, собраны целые сочинения и отрывки, большею частью напечатанные в разных периодических изданиях и альманахах, как видно из находящихся под каждой статьёй заметок издателя. Некоторые же, хотя и не были напечатаны, но ходили по рукам в рукописях и давно известны в публике наравне с напечатанными.

Места, которые могут возбуждать сомнения в цензурном отношении, находятся в следующих пиесах:

В стихотворном отделе:

1. В стихотворении „Вишня“ (стр. 6) в последних двух строфах, в описании „раздавленной вишни“ можно подозревать намёк на другое, но намёк это прикрыт свойственною Пушкину грациею и не оскорбляет приличия[900]. • Исключить зачёркнутое чёрным карандашом.

2. В послании к „Князю Г.“ (стр. 15—16) есть несколько стихов, которые в цензурном отношении могут показаться сомнительными по выражениям: украшенных глупцов, почётных подлецов[901]. • Позволить.

3. Стихотворение „Моя родословная“ (стр. 19)[902], ходило в рукописи и известно было, как ответ Булгарину на его упрёк в происхождении Пушкина: в предполагаемом издании г. Анненкова многие стихи исключены и в таком виде стихотворение не противно правилам цензуры. Притом большая часть строф, как видно из примечания издателя, были уже напечатаны в „Отечественных записках“[903]. • Исключить по чёрному карандашу.

4. Два „Послания к Аристарху“ (стр. 28—34) заключают в себе сатиру на тупоумие не понимающего своей обязанности цензора и вместе с тем представляют идеал умного и благородного цензора, ревнителя просвещения. Личностей никаких нет. Воздерживаясь от всякого заключения об этих посланиях, имею честь представить их на усмотрение комитета[904]. • Позволить.

5. „Стансы“ (стр. 35) заключают несколько смелых стихов о вреде лести перед престолом. Невозможно сделать из этих стихов, заключающих сверх того величавую характеристику царствования государя императора Николая Павловича и излияние благодарного сердца поэта за оказанные ему благодеяния, какое-либо толкование не в пользу автора, или стихотворения[905]. • Позволить.

6. „На выздоровление Лукулла“ (стр. 40). При появлении этого стихотворения (в „Московском наблюдателе“, 1835) ходили толки, что оно заключало в себе личность: с тех пор это значение, если оно действительно было, утратилось и стихотворение само по себе не противно правилам цензуры[906]. • Исключить.

7. В стихотворении „Когда великое свершилось торжество“ (стр. 43)[907] обращают на себя внимание, смелостью, 12-й и четыре последних стиха, хотя стихотворение по мысли весьма благонамеренно. Точно так же могут показаться смелыми несколько выражений в следующем за тем стихотворении „Из VI Пиндемонта“ (стр. 44)[908]. • Позволить за исключением шести стихов, зачёркнутых чёрным карандашом. Позволить за исключением полустиха: „для власти, для ливреи“.

8. Сцена из „Бориса Годунова“ (стр. 73—75). Разговор двух монахов о скуке монастырской жизни нисколько не нарушает уважения к монашескому званию, ибо один из этих монахов Отрепьев, а другой такого же свойства — подаёт ему мысль назваться царевичем. Сцена эта, как видно из примечания, была напечатана три раза[909]. • Позволить.

В заключение помещено несколько эпиграмм, направленных на некоторые известные лица, между прочим, на Коченовского (стр. 97) и одного старого, ещё существующего журналиста (стр. 99 и 101): но эти эпиграммы так известны всем, что всякое укрывательство их со стороны цензуры было бы совершенно бесполезно, тем более, что и они, как говорится в примечании, были напечатаны[910]. • Сверх того исключить: „Цаплю“, „Гостиная и салон“ (как сочин. не Пушк.), „Арзамас“ (как не полное).

99 позволить.

101 — исключить.


В прозаическом отделе:

В материалах для первой главы истории Петра Великого описываются Стрелецкие бунты, происки царевны Софии, Голицына, Щегловитова, Хованских и других лиц. Кроме того, местами выражаются смелые исторические воззрения, например: энергическая защита молодым Петром семейства от стрельцов, названа „скаской“ и т. п.; наиболее резкие места находятся на стр. 11, 13, 15, 21, 23, 30 и 40. Казалось бы бесполезно теперь скрывать от публики как самые факты, не имеющие ничего общего с нашей эпохой, так и свет, проливаемых на них историком[911]. • Позволить.

В статье „Камчатские дела“, заключающей в себе обзор исторических данных о приобретении русскими Камчатки, есть одно место (стр. 62), где описано, как казаки, ограбив церковь, „плясали в поповских ризах“. Голый факт приводится без всяких толкований и потому для сохранения исторической верности не должен подлежать исключению[912]. • Позволить.

В статье „Александр Радищев“ (стр. 67 по 97) представляется полный очерк известного вольнодумца времён Екатерины II, автора книги „Путешествие из Петербурга в Москву“, за которую он был сослан в Сибирь, потом возвращён. Пушкин описывает вступление его в существовавшее тогда общество Мартинистов, их дух и направление. Образ мыслей того времени, воспитание лица — всё это не имеет никакого отношения к нашей современности и может разве только послужить материалом будущему историку нравов той эпохи, а потому вся статья могла бы быть без всякого вреда напечатана, как любопытный исторический эскиз. Места, над которыми могла бы задуматься цензура, если б они встретились в какой-нибудь современной статье, находятся на стр. 72 по 76, 80, 84, 95, 96 и 87[913]. • Позволить.

Торжество дружбы или оправданный Александр Анфимович Орлов[914]и несколько слов о мизинце г. Б[915] (стр. 137 по 155) две полемические статьи, под псевдонимом Косичкина, против журнальной партии Греча и Булгарина. По тону и личностям статьи эти несколько резки, но время притупило колкость и статьи дороги только по памяти Пушкина. Вреда в цензурном отношении нет. • Позволить.

Мнение Лобанова о духе словесности, как иностранной, так и отечественной. (Читано им 18 января 1836 года в императорской Российской Академии.) Пушкин в разборе своём оспаривает мнение Лобанова, находившего безусловный вред в новейшей, преимущественно, французской литературе, и высказывает собственный, весьма благонамеренный взгляд на этот предмет. Стр. 160 по 165 и 172 по 176 заключают в себе между прочим суждения об обязанностях цензуры также благонамеренные. Статья оканчивается воззванием к Российской Академии[916]. • Позволить.

Принимая в соображение:

1) что со времени кончины Пушкина прошло около двадцати лет и что эпоха его деятельности относительно современного литературного движения может считаться минувшею;

2) что большая часть из собранных в представляемом ныне томе его сочинений были уже напечатаны, а не напечатанные давно известны и ходят по рукам в рукописях; притом многие затронутые им лица или сошли со сцены, или скрыты под вымышленными именами, и личности и намёки поступили в число литературных преданий, и наконец,

3) что уважение к памяти поэта требует всевозможной пощады и осторожности при цензурном рассмотрении его сочинений, которые и в этом отношении могли бы, до значительной степени, составить исключение противу других писателей,— я полагал бы испросить разрешение Главного управления цензуры на одобрение VII тома сочинений Пушкина в печать без всяких изменений, о чём и имею честь представить на усмотрение цензурного комитета. Цензор И. Гончаров. 6 апреля 1857 г.» Согласно резолюциям была составлена выписка всех обречённых на исключение мест. Вот сей документ:

Выписка мест, по определению Главного управления цензуры подлежащих исключению при допущении в печать рукописных сочинений А. С. Пушкина, представленных С.-Петербургским цензурным комитетом 11 апреля и 3 мая 1857 года за №№ 295 и 359.

В рукописи, озаглавленной: Часть I. Стихотворения и поэтические отрывки.

В стихотворении «Вишня», на стр. 5, четверостишие:

Корсетом прикрыта

Вся прелесть грудей,

Под фартуком скрыта

Приманка людей.

В том же стихотворении, на стр. 6-й:

И ветвь затрещала —

Беда, смерть грозит!

Пастушка упала

Но, ах, какой вид…

.  .  .  .  .  .  .  .  .

Пастушку несчастну

С сучка тихо снял,

И грудь свою страстну

К красотке прижал.

Вся кровь закипела

В двух пылких сердцах,

Любовь прилетела

На быстрых крылах.

Утеха страданий

Двух юных сердец,

В любви ожиданий,

Супругам венец…

.  .  .  .  .  .  .  .  .

И вмиг зарезвился

Амур в их ногах;

Пастух очутился