— Ведь так? — обратился он уже ко мне.
— Да, да! — горячо подтвердил я. — Разумеется! Я не имел намерения как-то вас задеть. Просто… Просто мне стало интересно… Жанна… Кхм…
Я совершенно покоробился, запутавшись в словах.
— Это вас не оправдывает! — сурово произнесла женщина.
— Да, — согласился я, — конечно, я понимаю… Простите меня… Видите ли, я… Как бы это сказать… Дело в том, что я писатель и… и мне всё интересно о совсем даже незнакомых мне людях… Поэтому… Поэтому я…
— И это вас тоже не оправдывает! — произнесла она всё так же холодно.
Я подумал, что наверное, эта женщина просто видит во мне конкурента в очередь на такси и оттого так строга со мной. Ведь я же действительно никак не собирался её задеть.
— Я не хочу ехать на этом такси! — заверил я на всякий случай.
— Это правда? — произнесла она уже теплее, и я похвалил себя за проницательность.
Проницательность для писателя — одно из важнейших качеств, уверяю вас; пользы от неё писателю ничуть не меньше, чем психологу, а то и больше. Но, заявляю вам, проницаемость для любого автора важна не менее, а то и более.
— Чистейшая правда! — подтвердил я радостно и горячо.
Она совсем оттаяла и даже улыбнулась мне.
Но в это время передняя дверь машины, с моей стороны, открылась и я увидел удивлённо-возмущённое лицо таксиста.
— То есть как это? — воскликнул он, откладывая свое вязание. — То есть как это вы не хотите ехать? А ради чего же я, скажите на милость, стою здесь уже битый час? Ваш мальчик сидит у меня в машине. Я и счётчик давно уже включил.
— Да, но… — попытался возразить я.
— Что же это вы, а?! — осуждающе покачал головой таксист.
— Но это не мой мальчик, — возразил я.
— Какой подозрительный тип, — донёсся до меня шёпот женщины, направленный в ухо её спутнику. Тот лишь молча кивнул, но взгляд его, обращенный на меня, сразу стал суше, строже, колючее, неприязненней.
— Ради своего удобства некоторые готовы отказаться даже от ребёнка, — добавила дама уже громко, глядя на меня с презрением.
— Отвезите же нас, домой, — сказал её спутник, обращаясь к таксисту.
— Такси занято, — ответил водитель, даже не оборачиваясь к мужчине. Глаза его были обращены на меня.
— Ещё и лгун! — произнесла женщина. — Ведь говорил, что не хочет ехать.
— Да, — закивал я, — я действительно не хочу…
— То есть хочу, — поправился я, чтобы не обидеть таксиста, — но… мне некуда сейчас ехать… я направляюсь в издательство. Я писатель.
— Мой барабан! — напомнил мне мальчик с заднего сиденья. Кажется, он задремал, но наш разговор разбудил его. — Не забудь барабан!
— Да, конечно, — кивнул я, делая шаг обратно к барабану.
Но я не успел. Потому что женщина, проявляя совсем не женскую прыть, очень быстро обежала машину и уселась на инструмент, прямо на моё, ещё не остывшее, место. Усевшись и оправив платье, она победно взглянула на меня.
— Вам-то что, — пояснила она своё поведение, — вы-то сейчас уедете. А нам ещё битый час сидеть тут и ждать трамвая.
— График, — сказал мальчик, высовываясь в окно такси.
А спутник женщины, выказывая полную с ней солидарность и распрощавшись со своей робостью, почти уверенным шагом обошёл такси и тоже присел на краешек инструмента, рядом с ней.
— Но позвольте, — возразил я. — Я не могу уехать без этой вещи.
— Так не езжайте, — равнодушно пожала плечами дама.
— Не езжайте, — как эхо повторил ее спутник.
— Но вы же прекрасно понимаете, что я должен ехать, — попытался я убедить их, налегая на «должен». — Меня ждёт такси, видите?
С последними словами я повернулся к машине, так, чтобы мое «видите?» было одновременно и обращением к водителю: дескать, вот, посмотрите, не я виноват в том, что вам приходится ждать.
Парочка равнодушно посмотрела на машину, на лицо шофёра, уже начинавшего терять терпение, на барабан, на меня.
— Наверное, следует вызвать полицию, — произнес таксист угрожающе.
— Да, — согласился я. — Будьте любезны, сообщите им по рации.
— У меня нет рации, — ответил водитель, снова принимаясь за вязание. Наверное, он совсем отчаялся уехать сегодня с этого места.
— Как же это у вас нет рации?! — удивилась дама. — То есть, если с пассажиром что-то случится, вы не сможете даже известить кого следует?
— Ужас! — последовал тихий возглас её спутника.
— Да как же можно ездить в нашем такси! — возмутилась женщина. — Что за разгильдяйство! Куда смотрят власти?! Даже в такси гражданин не может чувствовать себя в безопасности!
— У меня есть рация, — пояснил шофёр. — Просто она сломалась.
— А, — вздохнула женщина уже успокоенно.
— Вот видите, — обратилась она ко мне, — у него всё же есть рация, зря вы волновались.
— Совершенно напрасно, — подтвердил её спутник.
Действительно, мне стало намного спокойнее. Я даже почувствовал себя почти уютно на этой неуютной улице. Всё же безопасность жизни значит для простого обывателя, вроде меня, очень много.
Меня подспудно тревожила только одна мысль. Вернее — две. Во-первых, мне надо было ехать. Во-вторых, я не мог уехать без инструмента, а значит, мне следовало как-то выручить мой барабан.
Между тем, эта пара, кажется, совершенно не собиралась идти на мировую. Они поудобнее устроились на инструменте, прижались друг к другу. Дама закурила длинную сигарету, положив голову спутнику на плечо. Он снова, как и ранее, положил свою голову на её прическу.
На их лицах отображалось полное умиротворение, словно иначе как сложившись головами (ну а как ещё выразить? не расписывать же ещё раз, как они клали свои головы: она на плечо спутнику, а тот — сверху на её голову), сидя на чужом барабане посреди ночной сентябрьской улицы, они просто не могли существовать.
Раздался сигнал, который был так резок и неожидан, я бы даже сказал — неуместен посреди этой идиллии, что я подпрыгнул.
Это таксист нажал на клаксон — то ли случайно, то ли желая таким образом поторопить меня.
Как тут же выяснилось, этот резкий сигнал не был случайным. Таксист наклонился к дверце с моей стороны и смотрел на меня нетерпеливо и осуждающе.
Нужно было что-то делать. Нельзя было больше ждать, пока эта парочка надумает покинуть барабан, да и надеяться на это было бы по крайней мере смешно. Они совершенно очевидно не собирались уходить, пока не придет трамвай. Вновь уснувший и теперь разбуженный клаксоном мальчик выглянул в окно. Его небесно-голубые глаза смотрели на меня — кажется, тоже с укором.
Но что я мог сделать! Не стаскивать же мне, в конце концов, эту милующуюся парочку с барабана силой! Да я и совсем не был уверен, что дама не даст мне достойного отпора. Что касается её спутника, то с ним я бы, пожалуй, справился. Но перед этой женщиной я почему-то робел. К тому же, я так и не выяснил, кто такая Жанна.
— Послушайте, — вдруг обратилась ко мне дама. — А куда вы едете? Быть может, мы уедем вместе с вами?
Такой возможности я не предусмотрел, но сейчас она мне понравилась — это был шанс поднять их с барабана.
— А куда мы едем? — спросил я у таксиста, который давно уже вернулся к своему занятию. Его сомбреро (то, которое он предположительно вязал, а не то, которое было у него на голове) увеличилось в размере еще больше.
— Обратно, — буркнул он, не отрываясь от вывязывания петель.
— Обратно, — повернулся я к даме. — Такси едет обратно.
— Вам надо обратно? — спросил я с надеждой через мгновение.
— Обратно? — переспросила женщина. — Обратно…
На минуту она, казалось, погрузилась в раздумья. Следя за её выражением лица, я то воспрянал (или как там ещё несовершенный вид от «воспрянуть»?) духом, то падал в пропасть тревоги.
Наконец дама утвердительно кивнула и воскликнула:
— Да, конечно же! Как я могла забыть! Конечно нам нужно обратно!
— Дорогая, прости! — взмолился её спутник, — у меня совсем вылетело из головы, что нам нужно обратно.
Они одновременно встали с барабана и направились к машине. Подойдя, взялись за ручки дверей, дама — у передней, ее спутник — у задней.
— Куда вы? — спросил шофёр, не глядя на них, не отводя глаз от вязания. Его пальцы мелькали так, что их невозможно было рассмотреть.
— Обратно, — ответила дама.
— Но вас здесь не было, — возразил таксист.
— А где же мы, по-вашему, были? — удивилась женщина.
— Где? — поддакнул её спутник.
— Там, — кивнул водитель на барабан, не оставляя работы.
Опасаясь, что они сейчас вернутся и снова займут место на моём барабане, я сделал быстрый прыжок к нему и уселся.
Потом я достал из внутреннего кармана мою любимую записную книжку (ну, вы знаете, ту самую). Щелкнув кнопкой, вынул из специального кармашка небольшой карандаш, нашёл чистую страничку и записал там: «Не спеши обзавестись барабаном, если не уверен, что сумеешь сохранить своё место на нём».
Но мои конкуренты, кажется, не собирались возвращаться
Хлопнули двери машины.
Послышалось мягкое и довольное рычание двигателя.
Такси медленно тронулось с места и, набирая скорость, двинулось в сторону площади.
Уж не знаю, как им удалось так быстро склонить на свою сторону водителя — буквально за какую-то минуту, пока я записывал мысль. Но факт оставался фактом — такси уже скрылось за поворотом. А я остался один сидеть на моем барабане без всякой…
— Хватит! — обрывает меня доктор. — Вы сумасшедший, вы опять всё перевернули с ног на голову в вашем больном воображении. Вы всё придумали. Поймите же, что вашего мира не существует, как не существует и вас — такого, каким вы себя представляете. Вы безумец.
— Что есть безумие? — возражаю я философски и чуть иронично. — Безумие, друг мой, — это лишь иной взгляд на реальность. Выражаясь вашим языком, это вставание на голову. А вставание на голову — не лучший ли способ заглянуть под юбку реальности?
— Бред! — восклицает он горячо. — Бред! Вы больны. Ничего нет: нет вас, мальчика, барабана. Нет даже меня.