Маячит осень у порога —
Сердит мой папа и уныл.
Как мог поверить он, ей-богу,
Что я пятёрку получил?!
Жуткий случай в детском лагере
— Один милиционер пошёл на базар и купил диск у одной бабки… — замогильным голосом начал Андрюха Петров.
Палата затаилась. Сева Бутылкин натянул одеяло на уши.
— Кто же на базаре диски покупает? Они же там пиратские, — серьёзно сказал Веня Кравченко.
Вот умник! Вечно всё портит.
— Ну не знаю, а он вот пошёл и купил! — огрызнулся Андрюха Петров.
— И не оштрафовал бабку? — спросил Веня Кравченко.
— За что?
— За продажу нелицензионных дисков.
Тут на Веню Кравченко все зашикали, он пожал плечами и замолчал.
А Андрюха Петров продолжил ещё замогильней:
— И вот пришёл милиционер домой, поставил диск — а там хрипло заиграла песня: «По стенке бегают Зелё-оные Глаза-а-а-а!» И вдруг… на стене… появились Зелёные Глаза! Милиционер схватил пистолет и выстрелил! И Глаза исчезли!
Сева Бутылкин попытался заткнуть уши одеялом.
— А зачем он выстрелил? — снова спросил Веня Кравченко.
— Как это зачем?! — разозлился Андрюха Петров.
— Ну ему же Зелёные Глаза ничего не сделали. За что же он с ними так?
Палата сделала вид, что не услышала. Сева Бутылкин и вправду не услышал: его уши были заткнуты одеялом. А Андрюха Петров продолжал всё тише и тише, страшнее и страшнее:
— На другой день пошёл милиционер на базар, а бабка — та, что дисками торгует… слепая стоит!
Палата дружно охнула.
— Как же она, слепая, дисками торгует? Покупатели запросто обмануть могут: диск утащат, а вместо денег простую бумажку в руки сунут… — деловито заметил Веня Кравченко.
Повисла нехорошая пауза. Андрюха Петров многозначительно откашлялся и продолжил:
— Тогда милиционер вернулся домой, снова поставил тот диск и снова захрипела песня: «По стенке бегают Зелё-оные Глаза-а-а-а!». А из стены появились две руки в чёрных перчатках и стали тянуться к горлу милиционера! Тогда он выхватил пистолет и одним выстрелом прострелил обе эти руки!
— Одним выстрелом? Обе руки? Они, что — из одного корня росли? — поинтересовался Веня Кравченко.
— Да! Одним выстрелом! Он был «ворошиловский стрелок»! — не сдавался Андрюха Петров. — И тогда эти руки дико закричали и исчезли!
— Как же руки могли закричать? У них же рта нет…
— А на следующий день милиционер опять пошёл на рынок! — поднажал Андрюха Петров.
— Охота ж ему была каждый день на рынок таскаться… — снисходительно усмехнулся Веня Кравченко.
— Да! Он пошёл! И увидел ту самую бабку! Теперь у неё не было не только глаз, но и рук!
В палате стало так тихо, что слышно было, как мелко клацают под одеялом зубы Севы Бутылкина.
— И что же она на рынке делала — без глаз и без рук? — раздался в тишине спокойный голос Вени Кравченко.
— Как что?! Торговала, конечно! — закричал Андрюха Петров и сам вздрогнул от собственного крика.
— Чем?
— Дисками!
— Без глаз и без рук торговала?
— Ну да, а что тут такого?
— Чем же она диски подавала, деньги брала, сдачу отсчитывала?
Андрюха Петров, хватая ртом воздух, обернулся за поддержкой. Но поддержки не нашёл: ребята сидели в кроватях какие-то задумчивые…
— Милиционер тогда позвал своих друзей-милиционеров, они пришли к нему поздно ночью, все с пистолетами. И он поставил пластинку. А там опять: «По стенке бегают Зелё-о-оные Глаза-а-а-а!!!» И все стали смотреть на стену! Но там ничего не было! Но они всё равно выхватили свои пистолеты и стали стрелять по стенке! Долго стреляли, часа два, пока патроны не кончились…
— А соседи? — спросил Веня Кравченко.
— Что «соседи»?! Ну что «соседи»?! — запричитал Андрюха Петров.
— Как они на ночную стрельбу отреагировали?
— Не знаю я! — взревел Андрюха Петров. — Наверное, милицию вызвали!
— Так милиция же и стреляла…
— А-а-а!!!
Андрюха Петров вскочил и как сумасшедший стал носиться по палате. Прибежал вожатый. Отругал всех и заставил спать.
Несчастный Андрюха Петров уже засыпал, когда в тишине раздался шёпот Вени Кравченко:
— Андрюха, а чем дело-то кончилось?
— Какое дело? — сквозь сон спросил Петров.
— Ну с Зелёными Глазами…
Андрюха обречённо вздохнул, помолчал и осторожно признался:
— На другой день милиционер пришёл на базар, а ту бабку, которая диски продавала, хоронят…
— Где хоронят? На базаре?
Андрюха Петров сделал большие глаза, изо всех сил стукнул себя кулаком по лбу и отвернулся.
Некоторое время в палате было совсем тихо.
— А-а-а, наверное, кладбище от базара недалеко было, — неожиданно раздался в ночи одинокий, рассудительный шёпот Вени Кравченко. — Только вот не пойму: какая связь между той бабкой с дисками и этими… Глазами Зелёными? Никакой логики в этих страшилках…
Вскоре Веня Кравченко заснул. И до утра в палате было тихо и спокойно. Только Сева Бутылкин иногда вздрагивал во сне: то ли ему Зелёные Глаза снились, то ли умный Веня Кравченко.
Настоящий мужчина
— Значит, я не мужчина, потому что не забил в доме ни одного гвоздя? — крикнул папа. — А вот, пожалуйста!
Папа обиженно убежал в кладовку, долго-долго искал там что-то, чертыхался… Наконец выскочил с молотком в одной руке и большущим гвоздём в другой.
— Вот! — И папа быстренько, всего за каких-нибудь полчаса вколотил гвоздь в стену.
— Пап, ты зачем это сделал? — спросила Верка.
— А чтоб ваша мама чепухи не говорила! — победоносно отозвался папа, тряся отбитыми пальцами и тяжело дыша.
— А для чего нам этот гвоздь? — спросил я.
— Не знаю, Матвейка, не знаю… Но — пусть будет!
На грохот вошла мама и удивилась.
— Что это такое? — спросила она.
— Стена, — ответила Верка.
— Вижу, что стена, — сказала мама. — А в стене что?
— Гвоздь, — сказал я.
— Зачем? — спросила мама.
— Не знаю, — сказала Верка.
— А где папа? — спросила мама.
— Я здесь, — тихо сказал папа.
— Ты зачем вбил гвоздь? — тихо спросила мама.
— Просто так, — тихо ответил папа.
Помолчали.
— Выдёргивай, — тихо сказала мама.
— Сейчас, — сказал папа и опять убежал в кладовку. Там он опять долго-долго что-то искал и наконец вышел с гвоздодёром.
Папа стал выдёргивать гвоздь, а гвоздь не выдёргивался.
— Уф-ф… — вздохнул папа через пятнадцать минут, — видать, крепко вбил.
— Видать, крепко, — тихо подтвердила мама. — Настоящий мужчина.
— Да! — гордо сказал папа.
— Пойдём ужинать, Самоделкин, — сказала мама папе. — И вы тоже. Вера, Матвейка, руки мыть и за стол!
Мы поужинали. А перед сном я нарисовал папин портрет и повесил его на этот гвоздь. Но портрет тут же упал, а сверху упал гвоздь.
А сегодня утром папа вкрутил лампочку в коридоре взамен испортившейся и очень хорошо вкрутил. Лампочка ярко-ярко светит. Потому что папа у нас настоящий мужчина. Правда, у половины соседей после этого электричество перегорело, но у них же тоже настоящие мужчины должны жить, пускай сами чинят. Самоделкины.
Баллада о первой любви
Я профиль Ласточкиной Лены
нарисовал, в неё влюблён.
Повесил в рамочке на стену.
Отец заметил: «Чудный слон!»
Серьёзно мама возразила:
«Не слон, а кто-то из кино…
Такой зубастенький… Годзилла!»
А я в тоске смотрел в окно.
Дед с бабкой дружно заявили:
«К чему нелепый, долгий спор?
Смешно талдычить о Годзилле,
ведь это ж — вылитый бобёр!»
Брат упрекнул: «Бобры — другие,
а тут, похоже, Фантомас!»
…Не выставляю с той поры я
любви заветной напоказ.
Владимир Борисов
Концерт
Громко хлопнула дверь. Шмякнулся на бок брошенный портфель. Стукнули об пол слетевшие с ног туфли.
— Па! Ма! — прозвенело в прихожей. — Я пришла!
— Слышим, Ксюша, слышим! — отозвалась с кухни мама.
— Ещё как слышим! — подтвердил папа, выйдя из комнаты навстречу дочери. — Как ты из школы вышла — сразу и услышали.
— Как это? — недоверчиво спросила Ксения.
— А так, — стал объяснять папа, — собаки дружно залаяли — не иначе, за тобой погнались.
— Ничего не за мной, — возмутилась дочка, — что я, одна, что ли, там была?
Там ещё Серёжка Волков, знаешь, как носился!
— Ну если Волков, тогда другое дело: за Волковым собакам только и бегать. Ну а как твои школьные дела идут, расскажешь?
— Никак не идут, — уклонилась Ксения от ответа, крутанулась на одной ножке, проскочила мимо отца на кухню, чмокнула маму в щёку и запрыгала к себе в комнату.
Минут через пять папа постучал в дверь:
— Ксюша, а что у тебя нового?
Дверь чуть-чуть приоткрылась, и дочка, просунув в щель голову, сообщила:
— А у меня, папа, всё по-старому…
— Ну а с музыкой?
— С музыкой? Нормально. Только…
— Что только?
— Зинаида Григорьевна просила больше играть.
— Тогда садись и играй хотя бы до обеда.
Ксения подошла к пианино. Открыла крышку:
— Играть для аппетита, что ли?
— Допустим.
Усевшись на стул перед пианино, девочка тяжело вздохнула и… повернулась к отцу:
— Пап, знаешь… У меня по рисованию тоже трудности есть. Может, я лучше порисую?
— Потом порисуешь, — строго сказал папа и, устроившись рядом на диване, попросил: — Давай играй, а я послушаю.
Ксения опять вздохнула. Достала ноты и зашелестела страницами:
— Тогда я буду играть тебе концерт. Хорошо?
— Концерт так концерт, — согласился папа.
Дочка закрепила ноты на пюпитре, выпрямила спину, подняла руки над клавишами и, повернувшись к отцу, неожиданно спросила:
— Сергей Михайлович, а почему вы в таком виде сидите? Вы же в консерваторию пришли!
Папа оглядел себя и спросил удивлённо: