Первое апреля — страница 9 из 16

— В каком «таком виде»?

— В растрёпанном! Рубашка мятая, вместо брюк тренировочные штаны, а ещё, — Ксения нахмурила тоненькие бровки, — в шлёпанцах!

Теперь уже папа обиженно задвигал бровями. Открыл, было, рот, но не нашёлся что сказать. Молча заправил рубашку, неловко спрятал под себя ноги.

— Да ты к тому же не бритый! — протянула дочка.

Сергей Михайлович провёл ладонью по щетинистому подбородку и тяжело привстал с дивана:

— Ладно, завтра приду на концерт, — сказал он. — Какие там у тебя трудности по рисованию?

Склероз

Данька Светлов разглядывал припаркованный «Вольво».

«Вот бы мне такой!» — завистливо думал он.

— Мальчик, — оборвала ход мыслей Даньки пожилая женщина. — Ты не из 3-го «А»?

Данька вернулся с небес на землю и вспомнил, что он шагает в школу, а не участвует в ралли «Париж — Дакар».

— Нет, я из 4-го «Б».

— Ну всё равно, — не отставала женщина. — Ты же из этой школы? — И она махнула рукой в сторону серой бетонной коробки.

— Ну да, — буркнул Данила.

— Вот и хорошо. Не передашь в 3-й «А» Кате Зубовой набор карандашей?

Данька положил протянутый свёрток в ранец и заспешил в школу — рядом она, в двух шагах, чего не передать.

И опять отвлёкся, задумался о своём, о наболевшем — об автомобилях. Забыл, кому свёрток надо было передать — просто выскочила фамилия из головы. Так до звонка и не вспомнил — склероз!

Прошёл первый урок. Началась перемена. Одноклассники кинулись в коридор. Данька, было, дёрнулся следом, но тут из открытого ранца на пол свёрток шлёп — карандаши раскатились во все стороны. А в дверях друг Васька Харитонов сигналит во всё горло:

— Светлов, на выход!

— Погоди, — отвечает Данька, а сам на четвереньках карандаши собирает.

— Чего годить? Побежали на перемену! — поторопил друга Васька.

— Не могу, — показывая на свёрток, стал объяснять Данька. — Мне это хозяйство отдать надо. А кому — фамилию забыл…

— А ты напрягись! — Васька нахмурил брови, сделал серьёзное лицо и сжал ладонями голову. — Вот так! Хочешь помогу?

— Чего-то не хочется — голова всё-таки, это тебе не кочан капусты, — уныло заметил Данька.

— Ну тогда попробуй вспомнить, к чему эта фамилия привязана.

— Скажешь: привязана! Фамилия тебе что, собака на поводке?

— Ну не привязана. Чего она, фамилия эта, напоминает?

Данила задумался. Даже глаза зажмурил.

— Ну! Представил?

— Вроде как… стоматологию.

— Ничего себе! Флюсова, что ли?

— Нет!

— Челюстнова?

— Да нет же! — Данька от огорчения даже крикнул.

— Ты чего нервничаешь, Светлов! Спокойно. Может… Пломбирова?

— А причём тут мороженое?

— Да не мороженое! От слова «пломба»!

— Ну и балбес ты, Харитонов!

— Чего? Я ему помогаю, а он! Сейчас как дам в зубы!

— Стой! Точно! Васька, ты гений! Настоящий друг.

Васька непонимающе крутанул пальцем у виска:

— Ты чего, Данила, того?

— Вспомнил! Зубова она из 3-го «А»! Бежим!

Схватив злополучный свёрток, Данька бросился к двери, Васька за ним. Времени оставалось как раз на одно доброе дело.

Союз художников 5-го «Б»

Перед дверью с табличкой «5-й класс „Б“» остановился мужчина. Постоял в нерешительности. Прислушался и, потянув за разболтанную ручку, шагнул в кабинет.

Тридцать пять мальчишек и девчонок одновременно повернули головы. Словно невидимый фотограф крикнул им: «Замри!». Семьдесят глаз изучающе разглядывали вошедшего. Вдруг светловолосая девчушка, тряхнув задорными косичками, крикнула:

— Да это мой папка Серёжа пришёл!

— А-а-а! — разочарованно пронеслось над классом. Застывший, было, круговорот учеников ожил и забурлил. Возле школьной доски образовалась куча-мала — Юрка Мошкин, второгодник и гроза класса, отдавал свои нерастраченные на усвоение школьных знаний силы. Рядом маленький юркий Борька Орешкин по-петушиному наскакивал на Лену Буханову, самую крупную девочку в классе, кто-то бегал между партами, кто-то яростно сражался на линейках…

Мужчина, он же Сергей Михайлович, он же отец светловолосой девчушки Ксении, бочком, по стеночке, стал протискиваться к единственному спасительно-спокойному месту в классе — учительскому столу.

«Тра-та-та!..» — оглушительно не то затарахтел, не то забарабанил школьный звонок.

Распахнулась дверь. Уверенно, как дрессировщик в клетку, вошла Ольга Петровна — классная руководительница 5-го «Б». Невысокая мощная, она стремительно подошла к Сергею Михайловичу, в энергичном рукопожатии дёрнула его за руку и скомандовала:

— По местам!

То ли вихрь, то ли смерч пронёсся по классу — замелькали платья, пиджачки, задвигались парты, стулья, что-то упало, кто-то хихикнул, но уже через мгновение дети послушно встали по своим местам.

— Садитесь! — поставила победную точку учительница.

Дети дружно сели. Произошло чудо — наступила тишина.

— Сегодня, — Ольга Петровна повернулась к мужчине: — Сергей Михайлович…

— Папа Ксении Приваловой! — взялся подсказывать с последней парты белобрысый мальчуган.

— Волков! — Ольга Петровна укоризненно качнула головой. — Да, Ксенин папа любезно согласился рассказать вам об одном из удивительнейших музеев Москвы — Третьяковской галерее.

Тем временем Сергей Михайлович торопливо развернул заранее приготовленный экран, закрепил его над школьной доской, раскрутил длинный электрический шнур и стал устанавливать в центре класса диапроектор.

— Можете начинать! — предложила учительница и махнула рукой добровольным помощникам у окна. Прошелестели тёмные занавески. Всё погрузилось в таинственный полумрак.

— Товарищи… Ребята! — Сергей Михайлович щёлкнул выключателем — пучок света соединил диапроектор с экраном. — Перед вами… — голос лектора неожиданно стал хриплым, пришлось откашляться и повторить. — Перед вами самый первый в России Государственный музей художников — Третьяковская галерея.

На экране возникло, слегка подпрыгивая, — дрожали руки у лектора — нарядное здание галереи.

— Пусть вы и не станете художниками, — пересиливая хрипоту в голосе, продолжил Сергей Михайлович, — но…

— Почему не станем? — курносый профиль Волкова обозначился на экране. — Я лично стану!

— Волков! — грозно прозвучало из темноты.

Тень с экрана немедленно исчезла:

— А что, Ольга Петровна, точно стану!

— Хорошо, хорошо! — предчувствуя нехорошее, заторопился Сергей Михайлович. — Кто-то будет художником, кто-то не будет…

— Почему не будет? Вот захочу и буду! — возразила Аня Новошинская, первая ученица класса. — Правда, Ольга Петровна, у меня способности, вы сами говорили!

— И у нас способности! И у нас! — поспешили сообщить неразлучные подружки Вера и Таня.

— А мы что, хуже? Да? — решили не отставать сидевшие за девчонками мальчишки. — Не хуже! Ещё как лучше!..

Скоро стало ясно: художниками станут все. Кроме второгодника Мошкина.

— Буду большим начальником! — упёрся он.

— Уважаемые будущие таланты! — срывая голос, крикнул Сергей Михайлович. — Прошу слова! Вам для работы в Союзе художников это может пригодиться!

Будущие таланты приумолкли.

— Так вот: лучшие картины лучших художников хранятся в Третьяковской галерее, а значит, — Сергей Михайлович перешёл на таинственный шёпот, — и ваши полотна… со временем… могут оказаться в этом музее.

Класс восторженно загудел. Нашлись желающие немедленно, до конца урока, нарисовать свои шедевры.

— Только не сегодня! — успокаивал лектор нетерпеливых. — Давайте начнём хотя бы завтра. А сейчас, прошу знакомиться, — и он перевёл слайд. — Самый настоящий художник, ваш коллега — Виктор Васильевич Васнецов.

С экрана на учеников смотрел худощавый бородатый мужчина. Похоже, он немного рассердился на легкомыслие второклассников. Впрочем, это могло только показаться.

— Виктор Васнецов, — продолжил рассказ Сергей Михайлович, — родился в середине XIX века в семье священника. Учился в духовном училище, а потом поступил в семинарию…

— Это где семена делают? — спросил Мошкин.

— Не семена, а священнослужителей! — сообщила Новошинская.

— Ребята, послушайте! — поторопился оборвать дискуссию Сергей Михайлович. — Васнецов мечтает о другом призвании: однажды он уезжает в Академию художеств, чтобы стать настоящим художником.

— Как мы, — зашептал на весь класс Волков.

Сергей Михайлович установил очередной слайд:

— «Витязь на распутье» — одна из первых картин художника.

Секунду-другую класс изучал одинокую фигуру всадника, застывшего перед каменной глыбой.

— А внизу-то, смотри! — свистящим шёпотом заговорил с первой парты Орешкин. — Череп и кости!

— Где? Где кости? — зашумели вокруг.

— Да вон под камнем! — Боря Орешкин не выдержал, подскочил к экрану. — Смотри сюда!

Раздался топот ног, и вот уже весь класс, приплясывая у доски, восторженно начал тыкать пальцами в экран.

— Т-а-а-к! — донёсся с задней парты грозный голос на время забытой Ольги Петровны. — Кто там не желает поехать в субботу на экскурсию в зоопарк?

Второклассники кинулись врассыпную на свои места — в зоопарк хотелось всем.

Следующие картины класс рассматривал в образцовой тишине. Волков даже ладонью рот зажал на всякий случай. Но вот словно выросли из-под земли и перешли на экран васнецовские «Богатыри».

Гул одобрения прокатился по рядам.

— Чур, я в серёдке! — крикнул-таки Волков.

— Господа богатыри и будущие художники, — не без ехидства заметил лектор. — Прошу обратить внимание на то, что эту картину Васнецов писал двадцать три года.

5-й «Б» удивлённо загудел, а Мошкин заявил:

— Н-е-е, начальником лучше…

Сергей Михайлович дождался тишины и торжественно произнёс:

— А сейчас перед вами предстанет особое полотно, — он перевёл слайд, и на экране высветилось серое, хмурое небо, стая черных ворон и широкое поле, усеянное телами погибших воинов. — Художник создал его по мотивам древнерусской летописи «Слово о полку Игореве», и называется эта картина «После побоища Игоря Святославовича с половцами».