». Гаевский вспоминал, что дивизия Шателя переправлялась через мостик по одному всаднику, «Как только переправилась бригада гусар генерала Домманже (Daumanges), она немедленно построилась и бросилась на неприятеля, не ожидавшего опасности с этой стороны; в результате такого оборота дел два российских батальона попались в плен. Тем временем прибыла для подстраховки другая бригада под командою генерала Готрена (Vaudzin). Генерал Лауссэ обошёл город с другой стороны с дивизией драгун».
Однако Мюрат писал иначе: «В то время как был взят город, я пошёл влево с генералом Груши к одному разведанному броду, а генерал Шатель и генерал Себастьяни пошли вправо. Мы постоянно маневрировали, чтобы охватить противника при его отступлении. Прибыв к небольшому оврагу или ручью, который находился позади Красного, я приказал генералу Дери перейти мост во главе 9-го полка польских улан, отважно маневрируя; это было исполнено галопом, под огнём неприятельской артиллерии и невзирая на (присутствие) 12–14 батальонов пехоты. Генерал Дери, построив боевой порядок, атаковал и сбил всю кавалерию, которая была по меньшей мере в два раза сильнее, чем его собственная, и в это время получил во фланг неприятельский огонь». Как видим, источники расходятся в определении того, какие части корпуса Груши в каком месте переправились через речку. Но показания других источников позволяют надёжно утверждать, что первая атака произошла южнее Красного, и осуществила её лёгкая кавалерия 1-го армейского корпуса.
Сражение под Красным. Акварель н.х. 1-я четверть XIX в.
Подробно эту атаку описал шеф эскадрона Р. Солтык: «По прибытии короля Неаполитанского к неприятельской позиции, он послал 9-й полк польских улан, возглавляемый тогда майором Кжицким (Kszycki), во главе которого ехал генерал Домон (Daumont), чтобы обойти позицию московитов на их левом фланге, тогда как наша пехота атаковала их в самом Красном. Польский полк, перейдя ручей, который прикрывал неприятельскую позицию, был ещё вынужден преодолеть дефиле, каковое можно было пересечь только двигаясь повзводно и под огнём восьми артиллерийских орудий московитов; эта батарея была прикрыта с флангов двумя каре пехоты, а позади неё был выстроен Харьковский драгунский полк; но пехота была скрыта густым кустарником, который помешал её увидеть. Первые препятствия, которые мешали движению наших кавалеристов, не смогли их остановить; они развернулись и двинулись вперёд на орудия; но в момент, когда они скакали, чтобы добраться до них, два каре встретили их огнём в упор. Тогда польский полк повернул назад, но отступил в полном порядке; за ним последовали неприятельские драгуны, которые не отважились атаковать его в этом критическом положении и не преследовали его далеко».{82}
Наградные документы гласят, что полковник Юзефович «производил многократно на превосходившую в силах неприятельскую кавалерию атаку, и распоряжал везде с отменным присутствием духа». Сначала подполковник барон Л.Х. Остен-Сакен с двумя эскадронами «отразил первое усилие неприятеля, стремившегося через предместье города Красного на батарею левого фланга нашего, прикрыл ретираду четырех орудий сей батареи и искусным маневром навел неприятеля на огонь 50-го егерского полка». После этого Остен-Сакен принял участие «в общей атаке, полком произведенной, позади первой дефилеи, с эскадроном ударил мужественно во фланг неприятельских улан и тем решил поражение неприятеля на сем фланге». Майор Н.Я. Бабарсов, капитан Л.К. Нестелий и штабс-капитан Галаган 1-й «примерным мужеством и храбростию в общей атаке не только воодушевляли вверенные им эскадроны, но каждый из них принужден был выдерживать неравный бой с неприятельскими штаб и обер-офицерами, кои силились удержать колебавшийся свой фрунт». Видимо, тяжелее всего пришлось эскадрону майора А. Жбыковского, который «пришел в некоторое расстройство». Тогда шталмейстер Карасинский, «заметя штандарт оного в опасности, собрал поспешно 50 казаков, одушевил их своим примером и столь стремительно ударил в дротики на неприятельских гусар, заезжавших во фланг Жбыковскому, что они обратились в бегство; после чего расстроенный эскадрон оправился и занял свое место».{83}
«Едва 9-й полк удалился на несколько сотен шагов, — пишет Солтык, — как он сделал крутой поворот и атаковал этих драгун с такой силой, что разорвал их и в один миг более двухсот человек из них вывел из боя. Польские уланы прибыли тогда вперемешку с неприятельской кавалерией к орудиям, канониры которых, боясь стрелять по своим собственным войскам, были захвачены; но так как они убежали с их передками, 9-й полк не смог увезти орудия. Эта блестящая атака не имела никакого дальнейшего результата, не будучи поддержанной другими полками нашей кавалерии; но она произвела сильную диверсию в поддержку тех, кто атаковал Красный, и колонне нашей кавалерии, которая тем временем обходила город на нашем правом фланге».
Лейб-шволежер 2-го полка (Вюртемберг), 1811 г.
Если Солтык уверяет, что 9-й полк действовал в одиночку, то Мюрат пишет, что «генерал Бордесуль во главе своей бригады перешёл мост непосредственно после этого и весьма вовремя приехал поддержать его. Неприятельская кавалерия полностью скрылась на весь остаток дня… Генерал Бордесуль исполнил наиболее дерзкую атаку на восемь орудий, которые он захватил вместе с 700–800 пехотинцев, которые их защищали». Как видим, король приписал захват орудий не полякам, а французским конным егерям. Действительно, честь взятия семи орудий принадлежит лейтенанту 3-го конно-егерского полка этой бригады Деламалю.{84} Похоже, что шассеры 3-го полка горели желанием отомстить русским за нанесённое им недавно жестокое поражение и реабилитироваться перед собственным командованием.{85} Процитированные документы позволяют предположить, что батарейная № 31 рота была разделена на две части: один дивизион (4 орудия) действовал отдельно и имел в прикрытии харьковских драгун, а прочие два дивизиона (8 орудий) находились под прикрытием двух батальонов Полтавского полка; именно они и были захвачены неприятельской кавалерией.
«Харьковский драгунский полк, — пишет Неверовский, — отражал нападение с отличным мужеством, но принужден был уступить в шесть раз превосходнейшему неприятелю и бросился по дороге.{86}Батарейная № 31 рота, хотя и была прикрываема Полтавским пехотным полком, но изумленная, видя опрокинутых драгун и казаков, понеслась вместе с ними. Таким образом, пехота осталась без кавалерии и артиллерии». «Батарейная рота, — писал он далее, — прикрываемая Полтавским пехотным полком, действовала хорошо, но при отступлении конницы, бросившись по дороге и оставя пехоту, потеряла семь орудий». А.И. Михайловский-Данилевский пытался в этом случае «подсластить пилюлю», подчёркнув, что остальные орудия «ушли по Смоленской дороге — доказательство, что неприятельская кавалерия не совсем была хороша, ибо исправная конница не дозволила бы спастись батарейным орудиям». Видимо, во время отступления поручики Харьковского полка А.А. Переяславцев и И.Я. Пружанский «отличились не только мужеством, но присутствием духа и искусством, с которыми исполнили данное им поручение прикрывать правый фланг полка, угрожаемый настигавшим неприятелем, коего удержали цепью фланкеров». Генерал Оленин «при отступлении, командуя кавалериею с всегдашним присутствием духа в опаснейших местах, распоряжал оную и употреблял все способы, чтобы удержать стремление неприятельской конницы».{87}
По словам Андреева, егеря 49-го полка, «по полю рассыпанные, стали сбегаться к колоннам пехоты, и также соединились в одну массу. Я, быв верхом и видя драгун, в рассыпном строе скачущих по полю с казаками, вздумал было спасаться тоже с ними; но усмотрев, что кавалерия неприятельская преследует их и рубит без пощады, повернул моего коня обратно к нашей куче пехоты (тогда точно можно было назвать кучею сию команду; ибо, сбегаясь в одно место, никто не думал строить порядок, колонну или каре)». Между тем майор 41-го егерского Томашевский, «когда велено было ему пройти с артиллериею к отряду [он прикрывал в городе донские орудия, А.П.], то он, усмотрев у неприятеля одно батарейное орудие, взял с собою два взвода, и по сильном сопротивлении отбил оное и доставил к отряду». Капитан Павлов «находился со взводом при отбитии у неприятеля орудия, при чем примерною храбростию и неустрашимостью поощрял своих подчиненных», а поручик Прыгунов 2-й «по достижении со взводом до орудия, поощрял своих подчиненных и ударил в штыки». Поручик Бодаква, подпоручик Подольский и прапорщик Бугаевский, «когда неприятель, усмотрев нападение на взятое им орудие, опрокинул передок в ров, то они с помощию стрелков и егерей, по приказанию майора Томашевского 1-го, сами принялись за лафет, поставили поспешно орудие на передок и тем способствовали скорейшему доставлению оного».{88} Таким образом, егеря Томашевского отбили одно из захваченных неприятелем батарейных орудий. Неслучайно А. Коленкур писал о 7 трофейных пушках, и лейтенант Деламаль был награждён за захват такого же числа орудий. О потере 7 пушек писал и Неверовский, а Паскевич встретил у Смоленска «пять батарейных орудий, спасшихся от неприятельской кавалерии».
Подвиг генерала Неверовского под Красным. Хромолитография А. Сафонова, начало XX в.
X. Фабер дю Фор. Сражение при Красном, 14 августа 1812 г.
Полковник А.С. Кологривов (1776–1818). Шеф 49-го егерского полка