Для каждого у него находились доброе слово и улыбка. Когда он оказался рядом с Линден, его сочный бас, нисколько не пострадавший от борьбы со штормом, перекрыл осточертевшие завывания ветра:
— Выше нос, Избранная! Наша «Гемма» еще на многое способна!
Но Линден не обманешь: подчеркнуто бодрый вид капитана только подтверждал самые мрачные опасения. Дрогнувшим голосом она спросила:
— Многих мы потеряли?
— Потеряли? — В его ответе прозвучало полное презрение к слепой ярости урагана. — Да ни одного человека! Ты вовремя предупредила нас, и мы успели подготовиться. Весь экипаж в наличии! Если ты кого здесь недосчиталась, то не волнуйся — они все сейчас греются у помпы.
После его слов Линден, наконец, поняла, что означали, время от времени проносившиеся под ней на крыльях ветра клочья водяного тумана — он висел над выходом помпы.
— Ту, что с правого борта, мы не можем задействовать, она затоплена, — рассказывал капитан, — зато вторую мы сняли с креплений слева, и теперь она трудится за милую душу. Там, внизу, распоряжается якорь-мастер, так он недавно прислал весточку, что работа пошла на лад. Ничего, Избранная, сдюжим! Где наша не пропадала!
Линден попыталась нащупать у него внутри точку, на которую опиралась его столь горячая на словах вера в их спасение. И не нашла ее.
— Возможно, нам придется покинуть корабль, — нехотя сказала она, понимая, что, очевидно, опять сморозила глупость.
И точно: брови капитана взлетели вверх, и он окинул ее недоумевающим взглядом:
— Ты хочешь сказать, что нам стоит попытать счастья, выйдя в такой шторм на баркасе?
— А что вы собирались делать? — смутившись, пролепетала Линден.
— А ничего пока! — бросил он, и это прозвучало как вызов. — Конечно, пока шторм не утих, положение наше не из самых лучших. Но как только он успокоится (а он успокоится — куда он денется?), вот тогда-то ты увидишь, что Великаны такие матросы, а «Звездная Гемма» такой корабль, что ими можно только гордиться! А пока отдыхай и, главное, не теряй надежды! Камень и море! Ты что, не видишь, что мы еще живы?
Но Линден уже не слушала его. Со стороны Ковенанта исходило еле различимое тихое поскуливание: его тело сотрясалось от холода. Она сразу поняла, что нужно делать, и чуть не заплакала от бессилия: ее руки настолько задубели, что даже просто разжать кулаки стоило для нее огромного труда. Из множества царапин и ссадин выступили темные капельки крови, уже начавшей застывать. Но разве такие мелочи могли остановить ее, если нужно согреть Ковенанта!
Чуть позже по рукам пошли огромные фляги с «глотком алмазов». Напиток Великанов помог Линден взглянуть на жизнь оптимистичнее, придал ей мужества, но физически она была настолько выжата, что не имела сил головы поднять. Не было даже сил обдумать, что именно в очередной раз заставило Вейна спасти ее. В этот момент ей почему-то казалось, что шторм был направлен лично против нее и если бы юр-вайл не спас ее, Линден, то буря мгновенно бы успокоилась, насытившись жертвой.
Голос ее видения слабо настаивал на том, что тайфун был настоящим, природным, а вовсе не порождением злобных сил. Но она настолько продрогла на ветру, настолько вымоталась и перетрусила, что сейчас ей уже было абсолютно безразлично, что именно вызвало к жизни ураган, сокрушивший «Звездную Гемму».
Все равно они все умрут. И она не сумеет вернуть Ковенанту сознание.
Наступил вечер, и стало совсем темно. Казалось, что звезды просто сдуты, сметены с неба яростным вихрем, не желающей униматься бури. Бледный свет нескольких последних фонарей — один возле Яростного Шторма, а остальные подвешены к фоку — только подчеркивал беспросветность окружавшего мрака. Ветер свистел над морем, словно коса. Линден ощущала сквозь гранит глухие стоны мачт, из последних сил державшихся в своих гнездах, и пронизывающий весь корабль равномерный шум помпы. Члены экипажа, неустанно сменяя друг друга, спускались на вахту в трюм, но все их усилия привели лишь к тому, что воды больше не прибавлялось. Но и не уменьшалось. Ее огромный балласт продолжал удерживать корабль в прежнем беспомощном положении. Снова по рукам были пущены фляги с «глотком алмазов». Этот день казался бесконечным. Линден не представляла себе, как пережить надвигающуюся ночь и при этом не лишиться рассудка.
Великаны приумолкли и ушли каждый в себя, как и она. Уныние, словно ночь, распростерло над ними свои тусклые крылья и, как холод, просачивалось к самому сердцу. Если ветер переменится, Яростный Шторм уже не сможет ничего сделать. Освещенная тусклым светом фонаря, она застыла в раздумье о том, что теперь от нее уже ничего не зависит, и издалека казалась высеченной из камня. Но Хоннинскрю так и не послал никого к ней на смену: даже малейшее сотрясение при передаче штурвала из рук в руки могло нарушить хрупкое равновесие корабля. Так что тем Великанам, которые не были заняты у помпы, оставалось только цепляться за канаты и трястись от холода. Теперь даже шутки неугомонного капитана не могли поднять их моральный дух. Они висели в паутине канатов, съежившиеся и безучастные ко всему, как приговоренные, ожидающие часа казни.
Но Хоннинскрю не желал оставлять их в покое. Видя, что его прибаутки уже ни на кого не действуют, он пробасил:
— Эй, Красавчик! Тебе не надоели еще эти сонные мухи, зовущие себя Великанами? Как бы им потом, когда все кончится, не сгореть от стыда, когда начнут ходить сказания о том, как их напугало небольшое волнение на море. Лучше спой нам что-нибудь такое, чтобы сердца снова загорелись надеждой, и мы вспомнили, кто мы такие на самом деле!
Линден, висящая рядом с ними, расслышала, как Первая мрачно прошептала:
— Давай, Красавчик, спой. О тех, кто споткнулся, кто потерял всякую надежду, и все же сумел выстоять.
Но, словно не расслышав слов жены, Повенчанный-Со-Смолой со странным смешком откликнулся:
— Капитан! Я как раз сейчас подыскивал именно такую песню. Я нашел то, что нам надо, и больше не могу держать ее в себе, она распирает мне сердце. Слушайте!
С какой-то мрачной решимостью он соскользнул по канатам вниз, к основанию мачты, и, устроившись на ней, как на театральных подмостках, глядя вверх, объявил:
— Я буду счастлив подарить вам ее!
Тени от фонаря метались по его лицу, отчего оно казалось еще более уродливым. Но улыбка была светлой, и в глазах горел огонь непоколебимой внутренней силы.
— Я спою вам песню Богуна, которую он пел, загнанный на мачту своей суровой супругой — этой воспетой столькими сказаниями знаменитой одалиской Зелмой Кувалдой.
Своим весельем он немного расшевелил Великанов, они заворочались, устраиваясь поудобнее, чтобы видеть его, и над мачтой пронесся оживленный ропот.
Усевшись в позу комической скорби, он начал. Он даже не пел, скорее декламировал, но в конце каждой строчки издавал горестный короткий вздох, что придавало его стихам ритмику песни.
Моя любимая - игривый диссонанс,
Но в этом-то весь смак! И как нежны
Ее повадки, радующие глаз:
Рот искривлен, как серп младой луны…
И все же Линден не сумела дослушать до конца. Ее внимание отвлек шепот Первой, уверенной в том, что ее никто не слышит.
— За это я и люблю тебя, Красавчик, — доверяла она свою тайну ветру и ночи. — Ты знаешь, как поднять настроение. Милый мой муж, как жаль, что я недостойна тебя.
Песня подействовала благотворно. Великаны стали потягиваться, разминаться и заговорили друг с другом, словом, вернулись к жизни. Кто-то хохотал во всю глотку, кто-то изо всех сил крепился, плотно сжимая губы, чтобы не мешать слушать дальше.
Линден тоже подхватила волна общего оживления. Энергия Великанов помогала ей бороться с оцепенением тела и души.
Но стоило ей очнуться от полусна, в котором онапребывала, как все чувства моментально взвыли от боли и напряжения. Даже веселое возбуждение Великанов не могло перекрыть ощущение надвигающейся новой опасности. Нечто надвигалось на корабль — нечто злобное и неотвратимое.
И оно не имело ничего общего со штормом. Буря сама по себе, в сущности своей, не была Злом. А это — было.
— Избранная! — окликнул ее Кайл.
— Не прикасайтесь ко мне… — выдохнул Ковенант. Линден попыталась вскочить на ноги, забыв, где находится, и только расторопность Кайла спасла ее от падения в воду.
— Господи Иисусе! — Она едва расслышала свой вскрик, так как почти оглохла от беспрестанно воющего ветра. — Оно идет, чтобы напасть на нас! Сейчас!
— Напасть на нас?! — вскинулась Первая.
— Это Опустошитель! — Линден вложила в крик все свое отчаяние.
А он уже пошел в атаку.
Темные длинные щупальца поднялись из воды и потянулись к бизани. Влажно поблескивая в свете фонарей, они стали опутывать ее каменное тело, извиваясь по петлям страховочной сетки.
Достигнув гранита, они тускло засветились, а затем, словно накаляясь, заполыхали мрачно-багровым светом.
Все больше разжигаясь, разгораясь до алого, они, словно огненные змеи, упорно ползли к тому месту, где висели Линден и Ковенант.
Угри!
Неисчислимое множество угрей!
Нет, они не были созданы из огня, и от них не веяло жаром. Невиданная по силе ненависть заставляла их пурпурно светиться. Подгоняемые жаждой Опустошителя, они, словно струи крови, перетекали по мачте. И каждый из них был длиной с руку Линден. В широко разинутых пастях сверкали зубы, острые как бритвы.
Первая выкрикнула приказ к обороне, но он улетел вместе с ветром.
Угри уже приближались, но Линден не могла пошевелиться: от одного факта присутствия Опустошителя у нее отнялись руки. При воспоминании о Гиббоне и Мариде у нее заныло под ложечкой. Черная тоска, ее вечный спутник, всколыхнулась в ней и с сумасшедшей радостью откликнулась на их призыв. Сила! Власть! Та темная часть ее, что вожделела одержания, жаждала распоряжаться жизнью и смертью и упрямо не желала внимать голосу разума, неосознанно не приемлющего Зла, столкнулась с упорной страстью спасать людей, с извечным упрямством и стремлением идти наперекор. А в результате — раздираемая противоречиями Линден не могла пошевелить и пальцем. То же она чувствовала там, в лесу у Небесной фермы, когда Лорд Фоул, выступив из огня, буквально парализовал ее и заставил тем самым бросить Ковенанта на произвол судьбы.