Ну, решайся же!
Элохим судорожно вздохнул, и его желтые глаза затуманились от боли.
И тут же он стал оседать, таять и в образе птицы взметнулся к потолку.
Сверкающие вокруг него серебристые молнии не причиняли ему — живому воплощению Силы Земли — ни малейшего вреда. Увеличиваясь в размерах и уплощаясь по мере приближения к кемперу, он, оказавшись над его головой, обрушился сверху и окутал его, словно мантия.
Прежде чем Касрейн успел что-либо предпринять, Финдейл превратился в колпак, зависший над головкой младенца. А затем плавно скользнул вниз и, словно вторая кожа, покрыл его безволосое темя и опустился до подбородка с крохотной ямочкой.
Дитя стало задыхаться.
Из груди Касрейна вырвался страшный вопль. Забыв о том, что кресло было его единственной защитой, он вскочил на ноги и, шаря руками за спиной, попытался схватить элохима; но его пальцы проходили сквозь его специфическую субстанцию. Его лицо, исказившееся от панического страха, стало темнеть, как при удушье.
Из самых глубин его души вырвался еще один ужасающий крик:
— Жизнь моя!
И, словно этот вопль разодрал его душу на клочки, он грянулся об пол, как башня, взорванная изнутри.
Вслед за этим его колдовство тоже словно задохнулось: серебряные молнии истончились, сверкая все реже, и наконец совсем исчезли.
Ковенант вскочил на ноги и поймал себя на том, что чуть было не бросился Касрейну на помощь.
Финдейл, уже принявший человеческий облик, отошел от распростертого тела мага. Его лицо было полно скорби. Еле слышно он произнес:
— То, что он носил на спине, не было его сыном. Это был кроел — одна из вечно голодных, Богом проклятых тварей, обитающих в самых мрачных уголках Земли. И тот, кто вступает с ними в сделку, чтобы получить от них власть или бессмертие, навлекает проклятие и на себя. Вечное проклятие. — Голос элохима был странно прозрачен, словно туман из слез. — Ты удовлетворен, Обладатель кольца?
Ковенант не успел ответить. Ощущая, как магия, бушующая в нем, вот-вот вырвется наружу, он не придумал ничего лучше, как убежать от того вреда, который мог бы еще нанести. В хаосе разрушенной лаборатории он нашел лестницу и чуть ли не кувырком полетел вниз. Теперь единственным, что еще удерживало его от взрыва, была мысль о Бринне. Харучай, ожидавший его внизу, не должен погибнуть от его несдержанности.
Оказавшись в будуаре, Ковенант увидел, что Бринн даром времени не терял: все верхние ступеньки лестницы, ведущей вниз, были так плотно завалены телами хастинов, что теперь харучай томился скукой в ожидании, пока новые стражи расчистят себе путь и доберутся до него.
Он обернулся к Ковенанту; в глазах его светился вопрос, но Неверящий не смог на него ответить. Трепеща всем телом он дал выход энергии, но выпустил не больше, чемтребовалось для того, чтобы смести с пути мертвых хастинов. Остальное продолжало биться и бурлить в нем, требуя выхода, нарастая с каждым шагом вниз по лестнице. Ковенант держался изо всех сил — рядом Бринн.
Но не успели они достичь Величия, как Ковенант утратил контроль над собой. Пламя охватило его с ног до головы, и он перестал быть самим собой. Он стал огненным разрушительным вихрем. Лестница зашаталась. Каменные стены покрылись трещинами.
А высоко-высоко над ними купол Башни кемпера заколебался и стал крениться набок.
Глава 20Бхратхайрайния в огне
Линден Эвери все видела и слышала. Кайл вел ее по длинному темному подземному коридору, освещенному лишь редко торчащими на стенах факелами. Впереди маячили спины Хоннинскрю и Первой, спешивших за ведущей их женщиной, отдаленно напоминающей леди Алиф. Красавчик и Мечтатель, несущий Кира, как ребенка, шли почти рядом с ней. На расстоянии, словно черная тень, скользил Вейн. Не было лишь Ковенанта. Впрочем, Бринна с Финдейлом тоже нигде не было видно. Линден взвесила все эти факты и в каком-то роде осознала их. Царапины, оставленные Кайлом, вновь слабо заныли.
Но все ее чувства говорили с ней словно на незнакомом языке, и она почти ничего не понимала. Ковенант ушел. Несмотря на все то, что она видела и слышала, несмотря на физические ощущения, сейчас она была лишь маленькой девочкой, лишившейся нового друга; и ничего из того, что ее окружало, не могло утешить ее в этом великом горе.
Она шла за Кайлом, потому что тот чуть ли не волок ее за больную руку. Но она была настолько переполнена образами и видениями, связанными с ее тяжелой утратой, что почти не ощущала боли.
Пройдя по лабиринту коридоров, члены Поиска оказались около бывшего сторожевого поста, который был практически погребен под обломками обрушившейся на него стены. Именно здесь горгона пробилась в Удерживающую Пески. Ковенант ушел. Из хаоса камней и досок торчали полузасыпанные трупы хастинов. Сквозь пролом горели ледяные звезды пустыни. На фоне ночного неба вырисовывался четкий контур Песчаной Стены.
Леди Алиф тут же начала карабкаться наверх, но пролом находился слишком высоко. Первая подставила ей могучую спину и подсадила на край.
Хоннинскрю, помогая взобраться Линден, стиснул ее запястья одной рукой, и она почти уткнулась лицом в его бороду. Ей было больно. И она вспомнила своего отца.
Несмотря на покалеченное тело, Красавчик взобрался довольно легко: ведь он был Великаном и понимал камень. Кайлу помогли его сила и ловкость, а Вейну вообще все было нипочем. Единственный, с кем вышла заминка, оказался Мечтатель. Он обеими руками держал Кира, и потому в одиночку ему было не забраться, но Красавчик протянул сверху руки и помог ему. Наконец все в полном составе оказались снаружи и, не теряя ни минуты, устремились в ночь.
Великаны поставили Линден и леди Алиф на землю, и все вместе как можно скорее двинулись к пролому в Песчаной Стене, но вскоре поняли, что через завал разбитых камней им не перебраться. Приди горгоне охота, она с легкостью разнесла бы всю стену и Удерживающую Пески, но, к счастью, эти твари не умели слишком долго сосредоточиваться на одном объекте. А может, они вообще ничего сознательно не разрушали, а просто сметали с пути все препятствия, стоящие между ними и какими-то им одним известными целями.
Издалека донесся вой сирены — тоскливый, пронзительный, словно яростный вопль самой Удерживающей Пески.
Но Линден не слышала сирен; их заглушали для нее жалобные причитания маленькой девочки, умоляющей умирающего папу не оставлять ее одну. Правда, сейчас вокруг стояла ночная темень, а отец умирал при ярком солнечном свете. Он сидел в поломанной качалке на пыльном чердаке, и из его перерезанных запястий струилась алая кровь. Ее тошнотворный запах был сейчас для Линден большей реальностью, нежели рука Кайла, стискивающая ее локоть. Отец выкинул ключ в окно, он не верил, что дочь найдет силы, которые смогли бы удержать его. И тогда из щелей в половицах, из трещин в стенах, из его разинутого в смехе рта стал сочиться мрак и заползать в нее, постепенно окутывая сознание. Его кровь, как и кровь Хигрома, на ее руках. Чердак, который Линден прежде считала своим тайным убежищем, превратился для нее в пещеру ужасов.
Леди Алиф направилась к ближайшей лестнице, ведущей на гребень стены. После схватки с леди Бендж она прихрамывала и с трудом выдерживала ритм, в котором шагала рядом с ней Первая. Хоннинскрю на ходу размахивал цепью, которую так и не бросил, и она тихо позвякивала. Он с трудом удерживался, чтобы, оторвавшись от товарищей, не броситься без оглядки к своему любимому кораблю. Кайл волочил Линден, которая, потонув в воспоминаниях, еле переставляла ноги. Она не могла сопротивляться — этому препятствовала пустота, впитанная от Ковенанта. И отца она тоже спасти не могла. А ведь она пыталась, она применила все, на что было способно ее детское воображение. Как последнее средство, она сказала ему, что не будет его больше любить, если он умрет. А он ей ответил: «А ты и так меня не любишь. И никогда не любила». И словно в доказательство умер у нее на глазах, преподав жестокий урок тьмы, которая в тот день пустила корни в ее сердце и навсегда отравила жизнь.
Тьма. Мрак. И свет, луны ущербной. И неумолчный надрывный вой сирен. И окутанная тенями лестница, ведущая наверх.
Ступени были широкими и довольно высокими. Истерзанное физическими и душевными страданиями тело Линден не было готово к такому подъему, а ее полузапертое сознание не делало никаких попыток противиться настойчивости волочившего ее за собой Кайла. Ковенант ушел. Из всех остальных компаньонов только Красавчик подавал признаки усталости. Он уже запыхался, воздух со свистом вырывался из его искалеченной груди, и шаги становились все тяжелее. За всю жизнь у Линден не было лучшего друга, чем он. А точнее, у нее никогда не было друзей — Красавчик стал единственным.
Когда они вышли из темноты на пространство, ярко освещенное лунным светом, она непроизвольно остановилась. Кайл резко дернул ее за руку, и тут же раздался окрик.
— Нас видно! — простонала леди Алиф. — О, простите! Я не подумала об этом! С той минуты, как я решила отомстить Касрейну за мои унижения, у меня все идет наперекосяк. Нас быстро обнаружат!
— Друг Великанов Ковенант отомстит и за тебя, — проворчала Первая, глядя назад, где на фоне светлых стен и песка уже замаячили расплывчатые темные фигуры хастинов, сбегавшихся на сигнал тревоги. Рука Великанши скользила к рукоятке нового меча и стиснула ее. — Об остальном тоже можешь не волноваться. Мы свободны, и путь открыт. Даже если мы погибнем, твоей вины в том не будет.
Мелькнув в свете луны, она устремилась к перемычке, которая соединяла ограду дворца со стеной, окружавшей Бхратхайрайнию. Остальные ринулись за ней.
За их спинами грохотали ножищами несколько десятков стражей, улюлюкавших и швырявших в убегающих свои тяжелые копья. Но Касрейн, создавая их, больше заботился о силе и мощности, нежели о скорости и ловкости, а потому они вскоре начали отставать. За это время ребенок в Линден изменился, подрос и вступил в новую стадию жизни, после смерти отца. Со свойственной юности способностью быстро восстанавливаться она ухитрялась вести себя так, словно не испытала некогда тяжелую психическую травму. Но ее хрупкую самозащиту постоянно разъедали бесконечные упреки и