— Что ж ты о няньках болтаешь, а ничего не сделал, чтобы у всего звена не было поражения! Ты по телефону с Вадькой дружишь? Да, по телефону? — продолжал наступать Егорша.
— Значит, он будет лодыря гонять, а я должен ночью к нему бежать через весь поселок?
— Должен, должен, должен! — уже обоими кулаками стучал по парте Егорша. — Ты должен был аварии не допустить, а потом ты должен был звену сказать, что Вадьку надо подтянуть…
Раздался холодный голос Гены Фелистеева:
— Подвел товарищей, да еще и брыкается!.. Каким ты был, таким остался, казак лихой… Получай свой щелчок обратно! — Гена подошел к парте Пестова, щелкнул по ней со всего размаха и обернулся к Феде: — Что скажешь? Можно с ним дело иметь? Можно надеяться на такого?
— А ты и рад? — почти враждебно спросил у него Федя. — Чего ты радуешься, чего скачешь?
— Чтобы ты умнее стал и глаза протер!
— Не учи, не прошу… — Федя пошел из класса и, проходя мимо Пани, даже не взглянув на него, проговорил сквозь зубы, со злостью: — Эх, ты!
— Ухнуло звено не знающих поражений! — горестно воскликнул Егорша.
Все это заставило сердце Пани сжаться. Ухнуло дело, с которым он уже так сжился в мыслях, которым так гордился, которое так поддержало его с первых же шагов занятий по-новому. Он не мог, он не хотел с этим примириться, он с нетерпением ждал следующей перемены, надеясь, что с ним снова заговорят, что можно будет оправдаться. Но перемена ничего хорошего не принесла. Больше того, Паня почувствовал, что ребята вообще избегают разговоров с ним и с Вадиком. Сразу после звонка Федя и Вася пошли во двор, братья Самохины занялись настольным футболом, а Егорша…
— Некогда, некогда! — отмахнулся он, когда к нему подошел Паня, и убежал.
«Ну да, сговорились, — подумал Паня с тоской и обидой. — Гордые какие, внимания не обращают… И не надо, обойдусь!»
«Не будет по-вашему!»
На сбор он пришел в полной уверенности, что сейчас же, немедленно начнется суд над Вадиком и над ним, но Николай Павлович сказал:
— Мы с Романом Ивановичем обсудили предложение о звене не знающих поражений…
В классе, где после уроков собиралось звено, стало так тихо, что Вадик, сидевший поодаль от товарищей, с недоумением поднял голову и снова поник.
Николай Павлович закончил фразу:
— …и решили отсоветовать вам.
— Да куда уж! — воскликнул Егорша, но вспомнил, что он председатель сбора, и постучал карандашом, так как все ребята обернулись к Вадику.
— Нет, дело не только в том, что Колмогоров получил двойку. О двойке потом, — продолжал Николай Павлович. — Мы с Романом Ивановичем не поддерживаем этого названия потому, что оно вообще заучит заносчиво, кичливо. При первом же поражении звена вас высмеют, вам не простят заносчивости, а неудачи возможны в ученье, как в любом деле.
— Значит, у нас будет звено как звено? А мы хотели… — протянул Вася Марков.
— Хотели, чтобы весь мир ахнул? — подсказал Николай Павлович. — И прекрасно! Радуйте школу своими успехами в ученье, своей дружбой, спайкой, но зачем же сразу забираться на ходули, распускать хвост по-павлиньи? Уверяю вас, если звено без шума и треска выполнит свое хорошее намерение, оно завоюет добрую славу и искреннее уважение.
В класс быстро вошел Роман и сказал вполголоса несколько слов Николаю Павловичу.
— Что же, просьбу рудоуправления, конечно, надо уважить. Поговорим об этом после обсуждения основных вопросов, — ответил ему Николай Павлович.
Что такое? Какую просьбу рудоуправления принес Роман? Но Егорша спросил, кто хочет взять слово, и начались выступления. Сначала говорили о названии звена, и Федя Полукрюков без спора признал, что Николай Павлович прав и надо быть скромными.
— А уроки все равно будем готовить так, как Пестов готовит, — сказал Толя Самохин. — Выучишь урок сразу, потом повторишь перед «спросом» — и отвечай на пятерку.
Это было приятно слышать Пане.
Значит, ребята не отказываются от его почина… Хорошо!
Но тут же Толя Самохин поднес огонек к запальному шнуру:
— И надо друг другу помогать, друг за друга отвечать. Гена хорошо знает английский, даже с учительницей о погоде по-английски разговаривает, а у Пестова такое произношение, что учительница все время пугается. Пусть Гена поможет Пестову… Полукрюков по арифметике всех забьет — пусть он Колмогорову поможет, а то Колмогоров уже первую двойку в классе получил…
— А ему что, с него как с гуся вода: Егорша, дай мне слово! — потребовал Вася Марков.
«Ну, теперь пойдет-поедет!» — подумал Паня.
И действительно, получив слово, маленький чернявый Вася Марков сразу разгорелся, его глазки-угольки заблестели, его обычно мягкий, вкрадчивый голосок стал резким.
— Колмогоров только со своими теориями носится, ему всё игрушки. Арифмометр в класс притащил, а сам пустяковой задачи не решил, звено опозорил. Над нами вся дружина уже смеется: «Ишь, двоечники, не знающие поражений!» Колмогоров в пять разных кружков записался, а кружок двоечников сам организует и председателем в нем будет.
— И кружок спорщиков, — добавил Егорша.
— В кружке спорщиков он уже давно и староста и председатель. Все время к ребятам пристает: «Споришь, не споришь? Какой заклад выставляешь?» У Гены ножик нечестно выспорил…
— Безобразие! — возмутился Роман. — Нужно наконец взяться за спорщиков. Это азарт и обман еще хуже, чем менка. Не знал я, что этим увлекается и Фелистеев… Стыдно!
Но буря лишь краешком задела Гену и оставила его в покое, правда смущенного, закусившего, по своей привычке, нижнюю губу. Зато над головой Вадика сошлись все громы и молнии.
— Надо Колмогорова из кружков исключить, пока не исправится, — предложил Толя Самохин.
— Даже в зоокабинет не пускать, — развил его мысль Катя.
— А то сам механизированным ослом станет, — тихонько отпустил Вася Марков, снова превратившийся из пламенного оратора в хитровато-задумчивого мальца с колючим язычком.
Все это Вадик выслушал в одной и той же позе, низко опустив свою буйную головушку, но когда дело дошло до зоокабинета, послышалось что-то вроде всхлипываний. Он выгреб из кармана на парту множество различных предметов, включая и ножик, добрался наконец до носового платка и высморкался.
— У меня кровь носом… Нужно… холодный компресс, — гнусаво сказал он, прижимая платок к носу.
— Проводи товарища, Пестов, — приказал нахмурившийся Николай Павлович.
Конечно, Паня посочувствовал своему другу, вывел его из класса и потащил к умывальнику.
— Пойдем компресс поставим!
— Я домой лучше, — ответил Вадик сквозь платок, прижатый к носу. — Мне надо лечь, а то не перестанет.
Мальчики побежали к многоквартирному дому.
— Идет кровь? — спрашивал Паня.
— Угу… — отвечал Вадик.
В квартире Колмогоровых не было никого, если не считать Зои, игравшей свои скучные гаммы. Паня самостоятельно взялся за лечение Вадика. Приказал ему лечь в постель, отправился в ванную, налил в таз холодной воды, принес таз в детскую и… увидел, что Вадик, сидя на коврике посередине комнаты, учит щенка Моньку прыгать через скрипичный смычок Опуса.
— Ты почему не лег? — рассердился Паня. — Ложись, я тебе компресс сейчас поставлю.
— Очень нужно! — весело ответил Вадик. — Монька, работай, цуц! Если не перепрыгнешь, мы тебе холодный компресс на животик поставим.
Паня чуть не уронил таз.
— У тебя… у тебя взаправду кровь носом шла? — спросил он.
— И не думала! Я нарочно, чтобы не слушать, как меня ругают… Монька, прыгнули!.. Молодец! Еще раз, цуцик!
— Ты что? Ты что сделал? — взорвался Паня. — Со сбора удрал, и я из-за тебя. Испугался, что его ругают… Двойки получать можешь, а слушать, как тебя ругают, не хочешь, трус!
— А ты любишь, любишь, когда тебя ругают? — сощурился Вадик. — Иди на сбор, если любишь. Там теперь твоя очередь. Ох, и ругают же тебя, Панька, на все корки… Я сам слышал, как Егорша перед сбором спросил у Федьки: «Ты будешь говорить о самозванце?» А Федька ему сказал: «Придется». Иди, пожалуйста, на сбор, еще успеешь послушать… Монька, урок не кончен! Учись, дурачок, а то я тебе двойку поставлю.
Из столовой доносились унылые гаммы, и Пане стало беспокойно, тяжело.
— Не думай, что я такой же зайчонка, как ты, — сказал он. — Я на сбор все равно пойду, пускай ругают. Меня за меня не будут ругать, потому что я занимаюсь по-новому и пятерку уже получил. А меня за тебя ругать будут. Это ты меня подвел, радуйся!
— И никто тебя не просит за меня… подводиться, — пробормотал Вадик, которому все же стало совестно, но тут же он взял себя в руки и фыркнул: — Подумаешь, из-за одной двойки ослом называют, из кружков исключают… Ничего, я назло всем такой домашний дрессированный зоокабинет устрою, что лучше школьного будет… Монька, делай алле-оп!
— Остолоп! — в рифму сказал Паня и ушел.
Он честно спешил в школу, даже запыхался, но в душе обрадовался, когда увидел, что участники сбора уже разошлись.
Дома он с большим трудом принудил себя сесть за учебники. Все время донимал соблазн: «Брось, ведь завтра воскресенье. Сбегай лучше к Самохиным и разузнай, что о тебе говорили на сборе». Но возмутилось самолюбие: «Чего это я, Федьки боюсь? Удивительно!» Так-то так, но медленно, туго подвигалась работа, казалось даже, что память сразу ослабела и стала совсем дырявой.
Постучали в окно.
Уже смеркалось, и Паня не сразу разглядел Федю Полукрюкова, стоявшего на тротуаре.
— Сейчас! — крикнул Паня в форточку, выбежал на улицу и неуверенно предложил Феде: — Зайди…
— Некогда, в библиотеку нужно… Уроки делаешь?
— А то как же…
— Не сдавай, Пань! Все наши ребята решили учиться по-новому, а с понедельника мы начнем друг друга проверять и помогать. — Он перешел к главной цели своего посещения: — Знаешь, ребята меня звеньевым выбрали, и есть к тебе дело. Завтра начнется набор рабочих на строительство, и пионеры будут в почетном карауле стоять. Приходи завтра к рудоуправлению в девять часов, понимаеш