ршенно необходимой. Такие отходы, обнаруженные при раскопках, называются «переотложенным материалом». Его находят во множестве в мусорных ямах, сортирах, мусорных кучах — но не на полах жилых комнат. Помойки дают основной массив данных для археологов, пытающихся понять жизнь людей прошлого на основе материальных остатков. Подобный мусор, обнаруженный в жилых помещениях, чаще всего относится к периоду после того, как дома были покинуты.
Перебираясь в новый дом, люди, как правило, — будь то в доисторический период или во времена Античности или Средневековья, — как и мы сейчас, более или менее тщательно очищали свое старое жилище, забирая с собой ценные предметы и все, что можно было увезти: одежду, мебель, инструменты, лампы, кухонную посуду. Для перевозки могло потребоваться несколько телег. Вещи, которые не имело смысла перевозить, — сломанные, не имеющие ценности, тяжелые или неудобные для перевозки — часто оставляли на прежнем месте: например, замки на дверях, кувшины с отбитыми краями, котлы, вкопанные в землю в качестве резервуаров, печи. Эти вещи, а также предметы, намеренно захороненные в земле (клады, вотивные клады, погребальный инвентарь), называются «археологическим материалом de facto».
Когда люди бегут от опасности или притеснений (а в современных новостях появляются красноречивые и пугающие свидетельства о перемещении целых народов), они в спешке берут только то, что способны унести, не больше: одежду, что-то из инструментов, возможно, какие-то постельные принадлежности, деньги или то, что можно продать, скажем украшения. Они могут надеяться, что когда-нибудь потом вернутся в свои дома. История учит нас, что оставленные беглецами ценные вещи — такие, как мебель, хозяйственные орудия, домашняя утварь, — как правило, становятся добычей победителей или мародеров. Но даже в таком случае то, что не представляет ценности, или то, что трудно унести, часто остается на месте — именно такие предметы археологи находят на полу комнат, в которых люди жили непосредственно перед бегством. Представьте себе Помпеи после извержения Везувия, или Припять после Чернобыльской катастрофы, или любой город, пострадавший от землетрясения. Припять и Вароша (заброшенная часть кипрского города Фамагуста, чьи жители бежали от турецких солдат в 1974 году) — интереснейшие археологические полигоны для наблюдения за подобными процессами.
Если жители римских городов Силчестер, Роксетер или Кейстор бежали, спасая свои жизни, мы должны были бы находить на их ныне безмолвных улицах осколки глиняных сосудов, брошенных там, где их уронили, гвозди и крепления от кроватей и столовой мебели, печи с караваями хлеба, обуглившимися от жара. Ничего этого нет. Ни один римский город в Британии не был покинут в спешке. Горожане продолжали изготавливать и использовать строительные материалы, металлические изделия, мебель, керамику и домашнюю утварь, пусть и в меньших масштабах, чем раньше. Городские дома изредка подновляли, возводились новые строения, на кладбищах и в склепах, располагавшиеся вне городов вдоль дорог, продолжали хоронить умерших. Бритты, насколько можно судить, никуда массово не бежали.
Значит, те существенные изменения в жизни романо-бриттских городов, которые происходят в конце IV века и далее, нельзя объяснить исключительно войной и раздорами. Эти изменения включают в себя: появление захоронений в черте городских стен (что категорически запрещалось римским законом); сооружение больших «общественных» зданий, которые перегораживали существующие улицы и площади; использование городских сооружений, таких как базилики, для ремесленных нужд; появление слоя плодородной (садовой) почвы (так называемой «темной земли») на руинах бывших домов; перемещение рынков и центров торговли из крупных городов — особенно из столиц цивитатов — в более мелкие придорожные поселения.
Археологам сложно понять причины этих изменений из-за отсутствия детальных и полноценных данных: ни один город не был полностью раскопан с использованием современных археологических методов, учитывающих тонкости экологии и стратиграфии, чтобы получить ясную картину того, что там происходило до и после 400 года н. э. Следствием вынужденно ограниченных масштабов большей части раскопок стало то, что следы изменений, затрагивавших целый город, признаки глубокой социальной и экономической эволюции (или революции) крайне сложно выявить и описать. Есть большой соблазн компенсировать недостаток данных, собрав отдельные результаты, полученные в небольших раскопах во множестве городов, в единую, пусть и неполную, но достаточно правдоподобную картину. Но в результате мы можем свести к удобному набору из нескольких стандартных историй все разнообразие городской жизни Британии в позднеримский период, когда реакция городских сообществ на динамичные политические изменения была совершенно различной. Подчеркивать сходные черты в судьбах романо-бриттских городов конца IV века — значит упускать из вида разнообразие; чрезмерно обобщать.
Например, очень много внимания уделяется судьбе Лондиния — столицы всего диоцеза Britannia — и судьбам четырех колоний (coloniae) армейских ветеранов: Глостера (Glevum), Колчестера (Camulodunum), Йорка (Eboracum) и Линкольна (Lindum)[101]. Четыре вышеназванных города были поначалу военными крепостями с примыкающими к ним поселениями, основанными ветеранами. Три из них потом стали столицами трех провинций, а столицей четвертой провинции стал Лондон[102]. Со временем они превратились в средневековые города, центры церковных епархий с широкими привилегиями. Во всех этих городах обнаруживаются признаки жизни в V и даже VI веках, но невозможно сказать, как именно они жили в течение почти двух веков, разделяющих рескрипт Гонория (410) и прибытие христианской миссии Августина (597).
Возьмем, к примеру, Линкольн. В 314 году епископ этого города присутствовал на церковном соборе в Арле, и, возможно, другой его епископ участвовал в соборе в Ариминии (совр. Римини) в 359 году. Раскопки у церкви Сен-Пол-ин-Бейл (St Paul-in-the-Bail), на территории бывшего римского форума, предоставили косвенные свидетельства существования здесь очень ранней деревянной церкви; на ее месте в VII веке была построена другая — возможно, та самая, которую основал миссионер Паулин (примерно в 630 году) и описывал Беда[103]. Исторические и археологические свидетельства, касающиеся христианства, важны и сами по себе, и в контексте политической истории, ведь даже если император в Равенне махнул на Британию рукой, папа в Риме этого не сделал. В Линкольне выявляются признаки ремесленной деятельности, относящиеся к концу IV века, имеются следы постройки в этот период крупных «общественных» зданий и больших частных домов, тогда же появляются накопления «темной земли». Защитные сооружения Линкольна были обновлены в первой половине IV века. То же самое характерно и для других крупных городов. Однако, согласно имеющимся на сегодняшний день данным, примерно после 425 года жизнь в городе прекратилась — или, по крайней мере, стала невидимой для археологов: там не обнаружено специфических ранних построек «англосаксонского» типа, таких как заглубленные grubenhäuser (землянки)[104], а черепков керамики раннего англосаксонского периода, найденных при раскопках в Линкольне, вряд ли хватит, чтобы наполнить даже одну тачку.
Получается, Линкольн прекратил существовать в качестве римского города самое позднее в начале V века. Однако раскопанная территория римского Линкольна составляет менее 1 % от общей площади городской застройки. Результаты раскопок указывают только на то, что торговля и ремесленное производство, характерные для римских поселений, превратившихся в современные города, в жизни Линкольна занимали не самое важное место. Таким образом, Линкольн кажется «безжизненным» из-за отсутствия данных, а не потому, что жизнь в городе действительно прервалась. Археологи вправе спросить: если Линкольн умер, то почему в VII веке он стал центром королевства Линдси и миссии Паулина? Похоже, мы и в самом деле что-то упускаем из вида.
В качестве обратного примера полезно рассмотреть менее известный и менее популярный у археологов город — Рате, столицу цивитата кориелтаувов (Ratae Corieltauvorum, совр. Лестер), где раскопки велись активнее, чем во всех остальных романо-бриттских городах, включая и два поселения в окрестностях Роксетера и Силчестера, на территории которых не было позднейшей застройки. Неудивительно, что в Лестере свидетельств того, что город был населен в IV, V и VI веках, на сегодняшний день обнаружено больше, чем в любом другом городе римской Британии[105].
В период римского правления дорога Фосс-Уэй (Fosse Way) соединяла Лестер с Сайренсестером (столицей цивитата добуннов), с Линкольном и северными областями. Лестер лежал в одном дне пути от Уотлинг-Стрит (Watling Street). Третья дорога шла через Лестер прямо в Болотный край и Восточную Англию, а река Сор, которая в римский период могла быть судоходной, соединяла город с рекой Трент — одним из важнейших торговых путей. В радиусе полусотни километров от Лестера в те времена было не менее шестнадцати крупных процветающих поселений или окруженных стенами городов: столица цивитата кориелтаувов располагалась в самом центре провинции.
Лестер, столица цивитата, был построен неподалеку от уже существовавшего в этом месте крупного поселения железного века. Во II веке город был обведен земляными укреплениями, а в конце III века — стеной. Фрагмент стены II века — возможно, ограждавшей территорию общественных купален — все еще возвышается на внушительные 8 метров в западной части старого города рядом с рекой[106]