[157] Герман и Люпус могли с успехом наставлять в истинной вере городскую знать и христиан из округи. Как и в случае с другими римскими городами, раскопки затронули лишь очень небольшую часть территории Веруламия и проводились в основном до того, как археологи стали использовать современные принципы фиксации находок и выделять более мелкие вариации среди образцов римской кладки, сполий и отложений «темной земли». Веруламий также сильно пострадал от пахоты на его территории в последующие века. Тем не менее Беда, писавший в начале VIII века о мученичестве Альбана, сообщает, что «церковь дивной работы» над гробницей святого была местом паломничества и в его дни[158].
На обратном пути от святыни Герман упал и получил серьезную травму. Если дом, куда его доставили, находился в Веруламии и если рассказ Констанция сохранил подлинные детали, то мы можем примерно представить, как выглядело это здание. В житии сказано, что пожар охватил крытые камышом городские постройки, но дом, где лежал Герман, чудесным образом уцелел и даже не загорелся.
Возможно, Герман и его спутники провели зиму в Веруламии. Наименее достоверный и самый спорный эпизод рассказа относится к весне 430 года. В житии говорится, что войско саксов и пиктов угрожало армии бриттов, которая оказалась в окружении в своем лагере. Галльских епископов попросили о помощи. Они прибыли в расположение бриттской армии и покрестили там огромное множество воинов. Когда подошли враги, Герман, взяв командование на себя, расположил свои силы в долине «окруженной крутыми горами» (что, прямо скажем, не очень похоже на Хартфордшир). По его сигналу бритты издали ужасающий боевой клич «Аллилуйя», который разнесся эхом по узкому ущелью, обратив испуганных врагов в бегство. Многие утонули в реке. Эта победа поставила точку в войне против двух врагов Британии: захватчиков-варваров и ложного учения[159].
Что бы ни скрывалось за этим рассказом, — а много чернил было потрачено в рассуждениях о его возможных географических и военных привязках, — его, конечно, нельзя принимать за чистую монету. Можно только признать, что в описаниях подобных чудесных событий (неотъемлемой части любой провиденциальной истории) могут присутствовать крупицы исторической истины. Историк Ян Вуд высказал предположение, что, аналогично тому, как создавались «Страсти святого Альбана», историю путешествия Германа в Британию первоначально записали как tituli — пояснительные подписи к фрескам или картинам в крипте аббатства Сен-Жермен в Осере. Другими словами, материалом для сочинения Констанция послужил своего рода комикс, подобный гобелену из Байё[160]. Эта гипотеза кажется довольно убедительной, если принять во внимание, с одной стороны, туманность деталей, а с другой — четкие визуальные образы в описаниях событий.
Проспер Аквитанский не упоминает о второй поездке Германа в Британию, описанной у Констанция, так что датировать ее нельзя. Однако датировка, относящая эти события к концу 30-х годов V века (возможно, 437 год), кажется достаточно достоверной[161]. У Констанция сказано, что спустя некоторое время к Герману пришли вести, что немногие оставшиеся в Британии пелагиане вновь начали распространять свою мерзкую ересь. На этот раз Германа сопровождал в поездке Север, епископ Трира. Их встретил человек по имени Элафий, один из немногих бриттов V века, чьи имена до нас дошли[162]. По словам Констанция, он был «одним из самых влиятельных людей страны». Это туманное описание может вызвать досаду, хотя легко представить себе фреску в крипте Сен-Жермена с изображением этой сцены с подписью: «Здесь Германа встречает Элафий, вождь из этой страны». Как и человек «с полномочиями трибуна», который привел к Герману свою слепую дочь, Элафий попросил епископа благословить ребенка: своего сына, мальчика-калеку, у которого иссохли сухожилия. Это опять метафора: больной сын Элафия символизирует институциональную слабость бывшей провинции, которая не может стоять на ногах — или обрести исцеление — без поддержки галльской миссии. Подходящее к случаю чудо обеспечило мальчику выздоровление, ересь была обезврежена, и на этот раз проповедников пелагианства изгнали с острова. Если тут есть подтекст, то Констанций, возможно, намекает на то, что среди пелагиан главенствовали влиятельные миряне, чьи подопечные или сторонники нуждались в «исцелении». Островным епископам (о которых Констанций последовательно молчит) негласно отводится роль защитников ортодоксии и верных подданных империи. История Германа косвенно подтверждает, что события в послеримской Британии определялись борьбой политических фракций.
Христианская история и церковная политика дают самые убедительные свидетельства того, что жизнь в Британии продолжалась и шла своим чередом и после завершения имперского правления. Но нам известно всего несколько мест христианских богослужений того периода; вообще говоря, Иисус, мессия из Иудеи, появился в Британии достаточно поздно. Таинственные, уходящие корнями в глубокую древность традиционные религиозные практики оставили в сельской местности Британии гораздо более заметные следы. При раскопках в Глостершире на холме Вест-Хилл близ Ули (Uley) в Котсуолде (Cotswolds) было обнаружено большое святилище, процветавшее и эволюционировавшее и в течение доисторического периода, и в романо-бриттские времена, и даже позднее[163]. История святилища начинается в третьем тысячелетии до н. э., когда вершина лесистого холма была расчищена и стала местом проведения празднеств, — вероятно, в четыре ключевых дня солнечного года. На площадке, обведенной рвом, росли священные деревья или стояли тотемные столбы и менгиры (возможно, изображавшие предков). Поколение за поколением меняли это пространство и его монументы в соответствии со своими желаниями и потребностями: то было действующее священное место, и принесенные сюда или выброшенные предметы, извлеченные из ям и канав, свидетельствуют о контактах не только с духами потустороннего мира, но и с местными общинами и, возможно, с соседними областями.
Суммировав выводы этнографов и сведения из древних преданий и позднейших легенд, можно предположить, что среди верований бриттов преобладал анимизм: вера в духов, часто капризных, порой злобных, присутствующих повсюду. Духи могли вселяться в птиц и животных, в неодушевленные объекты — деревья и валуны, — могли жить в родниках, реках и темных омутах, в пещерах, в любых местах, где ощущается некая связь с иным миром, — на вершинах холмов, на перекрестках, в болотах, в лиминальных точках[164], в древних монументах, таких как хенджи[165] и погребальные курганы. Они одухотворяли материальный мир, придавая общий смысл человеческой жизни с ее возможностями и подстерегающими опасностями. С помощью приношений, заклинаний и посвящений можно было просить или призывать силы, управляющие любовью, рождением детей, здоровьем, урожаем, болезнями и удачей, чтобы они стали на сторону смертных. Посредники — называйте их как хотите: шаманы, друиды, ведуньи — входили в измененное состояние сознания, чтобы общаться с духами из другого мира или с предками членов общины. Природные циклы, определявшиеся сменой дня и ночи, лунным месяцем и солнечным годом, задавали естественные рамки, в которых проходила человеческая жизнь: празднества и церемонии, пахота и сбор урожая, изобилие и голод, браки, рождения и политика — все это соотносилось с ключевыми днями равноденствий и солнцеворотов.
К моменту римского вторжения на окруженной рвом территории святилища в Ули были возведены упорядоченно размещенные деревянные постройки; к этому же периоду относятся обнаруженные в ходе раскопок многочисленные захоронения младенцев. Во время церемоний, совершавшихся с непонятными (для нас) целями, в специальные ямы аккуратно складывали приношения: пищу, оружие, конскую упряжь, ручные мельницы, монеты, инструменты. Судя по количеству этих подношений, в церемониях принимало участие все племя. Накапливавшиеся веками, слой за слоем, остатки природных объектов и творений человеческих рук, которые использовались и переделывались в течение многих поколений, выходили из употребления, но не забывались полностью, создавали этому холму ореол совершенно особого места — возможно, церемониального центра племени добуннов. Хотя погребальные практики и захоронения железного века идентифицировать очень трудно, не исключено, что в святилище на Вест-Хилл имелись специальные подмостки — возможно, для экскарнации (воздушного погребения), что, предположительно, практиковалось и в других районах Британии.
В I и II веках н. э. в центре святилища была возведена внушительных размеров деревянная постройка, квадратная в плане, как и множество других церемониальных сооружений того времени, обнаруженных в Британии и на континенте. Затем на том же месте построили довольно величественный квадратный каменный храм; позднее вокруг него появился целый комплекс зданий: термы, ремесленные мастерские, магазины, ларьки. Если попытаться представить себе Ули в период расцвета, то возникают ассоциации со средневековыми мечетями или соборами, возведенными над гробницами святых: вокруг храма на рыночной площади теснятся таверны, магазины и прочие заведения, призванные избавлять ревностных паломников и отчаявшихся просителей от их богатств[166]. Между храмом и его окружением всегда существовало определенное противостояние, отчасти нивелировавшееся торжественностью религиозных церемоний, подношениями святому-покровителю, толпами людей на сезонных празднествах, танцами, пирами, торговлей, связями патроната. Свинцовые таблички с надписями, фигурки, украшения и безделушки, бритва, пряжки для обуви, туалетные принадлежности, потерянные или пожертвованные в Ули на протяжении столетий, доносят к нам далекие отголоски надежд и мечтаний своих владельцев, — как и пластинки из Бата, фляги паломников из Святой земли или особое кружево, изготовленное для пришедших поклониться святой Одри (Этельтрют) в Или, дешевые имитации которого считаются эталонной безвкусицей.