Под перевалом у Гринхеда, через который можно попасть из долины в верхнем течении Иртинга к верхним водам Тайна, на современной границе Нортумбрии и Камбрии, на высоте примерно 150 м над уровнем моря находился один из фортов Адрианова вала — Банна (Banna, совр. Бердосвальд (Birdoswald), руины которого сохранились и по сей день. Дождевые тучи, наползающие с запада, нависают над перевалом, как низкий небесный свод. Зима здесь бывает длинной, лето — короткое, но световой день долгий. На юге, прямо под стенами форта, по заросшему густым лесом глубокому ущелью бежит Иртинг. Дальше — богатые свинцом Пеннины вздымаются на высоту около 500 метров. От ворот крепости открывается вид на север: кочковатые пастбища и торфяные болота с торчащими пучками травы, сейчас по большей части скрытые посадками хвойных деревьев. Стена, в которой были устроены северные ворота прямоугольного форта, — это стена Адрианова вала: граница была одновременно и оборонительным рубежом, и дверями имперской провинции.
Местность в окрестностях Банны не могла давать столько зерна, сколько требовалось полностью укомплектованному гарнизону. Припасы подвозили по Стейнгейту — их либо доставляли от устья Тайна через Корбридж, либо закупали у местных земледельцев с холмов Восточного Нортумберленда и плодородных прибрежных равнин. В силу негласных законов социального и экономического тяготения рядом с Банной, как и около ряда других военных крепостей, появилось гражданское поселение (vicus), прилепившееся к стенам форта с восточной стороны[175]. Солдаты уходили патрулировать на север и на юг, собирали плату за въезд и выезд, вершили имперский суд среди местного населения, женились на местных женщинах или сожительствовали с ними — и в конце концов полностью интегрировались в местное сообщество, подобно тому, как сам вал стал частью местного ландшафта. После II века в пограничных войсках (limitanei) служили в основном местные уроженцы под командованием профессиональных офицеров с Ближнего Востока или из-за Рейна. Часто сын занимал в гарнизоне место отца.
В конце III или начале IV века преторий (praetorium, резиденция командующего гарнизоном) в Бердосвальде был кардинально перестроен с учетом архитектурных новшеств; это может объясняться тем, что командир гарнизона взял на себя дополнительные социальные, судебные и административные функции в качестве губернатора данной местности или региона. В последние годы IV века немалая часть полевых армий Британии была выведена с острова для участия в военных кампаниях различных узурпаторов; апофеозом стала галльская авантюра Константина в 407 году. Численность гарнизона Банны сократили до последнего разумного предела. После 410 года в провинции не осталось имперской администрации. Вал стал бесполезен — по крайней мере, с точки зрения далеких императоров. Но те, кому он давал средства к существованию и защиту, возможно, считали иначе.
Гражданские чиновники, потрясенные и беспомощные, заламывали руки, удалялись в свои сельские хоромы или бросали Британию, оставляли ключи под ковриками у дверей своих вилл и отплывали на родину. Или — что даже более вероятно — пытались сохранить контроль над меньшими и удобными для управления территориями — исконными племенными землями цивитатов или окрестностями крупных городов. Епископы, за которыми еще стояла власть если не императора в Равенне[176], то папы в Риме, могли сохранить позиции с одобрения покровительствовавших им богатых землевладельцев и интеллектуалов — своей духовной родни. Некоторые поселения, наверное, не замечали особых изменений в действиях бесконечно далекой центральной власти. Но что было делать командующему гарнизоном, когда перестали прибывать повозки с армейскими деньгами?
Примечательно, что, за несколькими исключениями, исторические границы большинства городских округов[177], расположенных у Адрианова вала, не заканчиваются у линии вала (как можно было бы ожидать от столь значительной преграды), а проходят по обе стороны от него[178]. Специалисты по исторической географии установили, что многие городские округа обязаны своим происхождением практикам раннего Средневековья: люди, которые жили и вели хозяйство на определенной территории, были обязаны выплачивать натуральную подать и выполнять определенные обязанности в пользу местного центра власти. Местный властитель жил за счет этих податей и, в свою очередь, обеспечивал окрестным жителям защиту на случай войны, а также покровительство в мирное время — устраивал пиры, организовывал браки, разбирал тяжбы; резиденции властителей становились центрами, вокруг которых формировалась идентичность местного сообщества. Похоже, бывшие римские форты стали центрами таких территориально-административных единиц — так называемых виллов (vill), — возникших на месте бывшей границы[179].
Это объяснимо. Командиру гарнизона, который в какой-то момент (а тем более — регулярно) не может заплатить солдатам, грозят утрата власти, недовольство и бунт. Для того чтобы сохранить власть, он должен взять на себя именно те функции, которые в раннем Средневековье исполнял глава округа или поместья. Ему нужно кормить своих подчиненных и находить им какое-то дело (в конце концов, это профессиональные солдаты, чей главный враг — скука), убедить их, что он лучше всех подходит на роль предводителя. В противном случае, как на терпящем крушение корабле, каждый будет спасаться как может. Соблазн взбунтоваться и устроить резню (небольшую — если сравнивать с тем, что творили претенденты на роль британских императоров) был, вероятно, весьма силен. Однако солдаты и командиры гарнизонов к концу IV века уже стали частью местного сообщества и были сопричастны его судьбе. Воины из гарнизона и местные жители поддерживали взаимовыгодные отношения, были связаны общими интересами, обязательствами и, скорее всего, семейными узами. Самые практичные и способные командиры нашли выход в том, чтобы собирать натуральный налог с близлежащих земель и за счет его обеспечивать гарнизон крепости, кормить их семьи, а взамен могли предложить окрестным жителям защиту и дальнейшую ассимиляцию — точно так, как это делали местные вожди раннего Средневековья. Маловероятно, что подобные изменения произошли в одночасье, осознанно и повсеместно: в разрозненной и разнородной послеримской Британии каждая территория и каждое сообщество шли своим путем.
В Банне материальные свидетельства перемен достаточно очевидны, чтобы их можно было обнаружить при раскопках[180]. В четкой осевой планировке форта, такой же, как в большинстве фортов Адрианова вала, привычной для любого вновь прибывшего солдата или приезжей важной персоны, было место и для амбаров (horrea), где хранились съестные припасы. Это были большие каменные строения с гипокаустом, рассчитанные на хранение годового запаса сухих продуктов. Два амбара в Банне располагались внутри форта, к югу от западных ворот.
Интересующая нас последовательность событий начинается с большой вероятностью в середине IV века, когда гипокауст под южным амбаром засыпали и сверху вновь закрыли настилом. Примерно в это же время крыша второго — северного — амбара обрушилась, и здание стали использовать как источник строительных материалов или как свалку: классические признаки контролируемой утилизации. Гарнизону, похоже, больше не нужны были запасы в таком объеме (или их просто перестали доставлять), однако в форте по-прежнему оставались люди. В южном амбаре появляется каменный очаг: с одной стороны — явный признак того, что в крепости жили, с другой — указание на то, что амбар больше не использовался для хранения зерна (в помещении с очагом годовой запас пшеницы или ячменя мог погибнуть из-за пожара). Около очага были найдены потертая монета Феодосия I (ок. 395), черное стеклянное кольцо и золотая серьга, пролежавшие в земле 1500 лет.
Дальнейшая судьба северного амбара еще интереснее. Место расчистили, и на фундаменте старого здания построили новое — такой же планировки, но на этот раз из дерева; новый каменный пол положили поверх остававшихся обломков и мусора. Это напоминает историю амбара в Роксетере. Сколько простояло новое здание, сказать сложно, но затем его разобрали и перенесли примерно на пять метров севернее: новая постройка была ориентирована так же, как прежняя, но была чуть короче (примерно 23 метра в длину) и, что важнее, частично перекрывала via principalis — главную улицу форта, шедшую от западных ворот на восток. Благодаря этому новое строение, ставшее самым крупным в форте, оказалось расположено так же, как прежнее, относительно западных ворот, которые сдвинули к северу в III веке. Надо полагать, новое деревянное здание впечатляло приезжающих.
Бердосвальд: фундамент северного амбара и опоры деревянного здания, которое появилось на его месте. Не здесь ли начинаются «темные века»?
Археолог Тони Уолмотт, исследовавший Бердосвальд, считает, что последовательные трансформации амбара происходили на протяжении нескольких веков — вплоть до VI века. Он усматривает параллель между перестроенным южным амбаром и архитектурой «англосаксонского» пиршественного («медового») зала. Неужели прототипом Хеорота — этого поэтического образа королевского дома, где чаша идет по кругу, где властитель раздает дары и поэт восхваляет героев, — был всего лишь перестроенный амбар, место, где поселился командир гарнизона, устраивавший пиры для своих товарищей по оружию и собиравший дань с жителей подчиненной ему территории?
Бывшей принципии (официальному центру) Банны, не соответствовавшей (в силу своего привилегированного статуса) новым взаимоотношениям командира, гарнизона и окрестного населения, возможно, нашлось новое применение. В Виндоланде (