После ухода римской администрации «мерзейшие банды» скоттов (из Аргайла или с другого берега Ирландского моря, из Ибернии) и пиктов (из Каледонии) начали грабить северную часть Британии; они приставали к берегу на своих «курахах» (ладьях), горя жаждой кровопролития[243]. Они овладели севером острова «до самой стены». Защитники Британии, слишком ленивые, чтобы сражаться с врагами, погибли. После этого города были разграблены; горожане, покинув свои разоренные жилища, бежали; начался голод. Затем «жалостные оставшиеся» бритты написали римскому главнокомандующему в Галлию, умоляя о помощи. Гильда якобы цитирует это письмо: «Агицию, трижды консулу, — стон британцев». Далее следует жалоба: «Варвары гонят нас к морю, гонит море к варварам; мы зарезаны или утоплены между этими двумя родами погибели!» Однако помощи они не получили[244].
В стране свирепствовал голод. Затем, после нескольких лет грабежей, бритты одержали победу, умерив тем самым наглость своих врагов. Ирландские пираты вернулись на родину, а пикты «успокоились в отдаленнейшей части острова». Теперь страна жила в изобилии и роскоши, однако развратных бриттов постигло наказание за их грехи — блуд, убийства, ложь, пьянство: «чумное поветрие смертоносным образом поразило глупый народ», и умерло столько людей, «сколько живые не могли похоронить»[245].
Tum omnes consiliarii una cum superbo tyranno («затем все советники вместе с надменным тираном») решили призвать саксов, которые были «введены, словно волки в овчарню, на остров для сдерживания северных народов»[246]. Саксы приплыли на трех «киулах» (длинных кораблях); следом прибыл второй, более многочисленный отряд, после чего войско саксов запустило «ужасные свои когти» в восточную часть острова. Какое-то время наемники получали регулярные ежемесячные пособия (Гильда использует три специфических латинских термина — epimenia, annonae и munificentia). Вскоре они обнаружили, что этого недостаточно, и, «приукрашивая отдельные случаи своей хитростью», пригрозили мятежом. Мятеж перерос в грабеж: города были разрушены, пожары распространились по всему острову до западных берегов. «И ничего не было вообще, кроме руин домов, погребений внутри чрев животных и пернатых»[247].
После этого кто-то из бриттов оказался в рабстве, другие бежали в горы или эмигрировали. Затем, когда «жесточайшие хищники отступили домой», выжившие объединились под предводительством человека по имени Амвросий Аврелиан, чьи родители, «одетые, бесспорно, в пурпур», были убиты во время конфликта. Народ собрался с силами, бросил вызов врагам — и победил. Война, судя по всему, продолжалась несколько лет, в течение которых обе стороны то одерживали победы, то терпели поражения, вплоть «до года осады Бадонской горы» и «немалой резни преступников»[248]. Гильда говорит, что «теперь» (спустя сорок три года после его рождения в год той самой осады) в стране все спокойно, но тем не менее города покинуты и лежат в руинах: эта картина являет собой яркий контраст идиллическому описанию Британии во введении к исторической части его книги.
Текст Гильды настолько сложен для интерпретации, что над ним бьются уже многие поколения ученых. Кто такой Агиций, которого, казалось бы, несложно идентифицировать по упоминанию о его третьем консульстве? Если знаменитая битва у Бадонской горы состоялась за сорок три года до «теперь», то какой год «теперь»? Кто такие «надменный тиран» и его неразумные советники? Командовал ли Амвросий Аврелиан бриттами у Бадонской горы? Где происходили битвы, чьи армии в них сражались? Какова была численность войск? До какой степени можно верить свидетельствам Гильды, если он так туманно излагает события, но так щедро украшает рассказ мелодраматическими деталями? И почему нет упоминаний об Артуре, которого позднейшие бриттские историки представляли как архетипичный образ местного военного вождя?
Начнем с главного: Гильда — ненадежный свидетель, поскольку в своем путаном рассказе о римской Британии он демонстрирует откровенное невежество. Он не был профессиональным историком, и, даже если в его распоряжении были какие-то хроники или летописи, он обращался с ними весьма вольно. Он знал о Магне Максиме и упоминает о чем-то похожем на рескрипт Гонория 410 года, в котором тот призывал бриттов позаботиться о себе собственными силами, — но при этом Гильда относит строительство Адрианова вала (построенного в начале II века) к тому же периоду. Однако утверждения Гильды о прямой связи между уходом римлян и появлением ирландских и пиктских пиратов могут быть основаны на воспоминаниях, передававшихся из уст в уста. Есть все основания предполагать, что хорошо засвидетельствованные набеги конца IV века продолжались и в V веке: история святого Патрика, увезенного в Ирландию (если принять, что это произошло в первой половине V века), подтверждает, что заморские пираты действительно посещали Британию. Безусловно важно, что Гильда упоминает о письме с прошением к римским властям в связи с набегами с севера, а не с какими-либо пиратскими экспедициями через Ла-Манш. География конфликта в этой части его исторического повествования исключительно северная.
Много внимания уделялось письму к Агицию[249]. Единственный известный нам Агиций (точнее — Эгидий), живший в тот период, — это magister militum per Gallas (главнокомандующий Галлией) и возможный правитель Суассонского королевства, автономной римской территории в Северной Галлии в окружении варварских племен. Эгидий умер примерно в 465 году; однако он никогда не был консулом. Большинство историков полагают, что Гильда — или один из переписчиков на одном из этапов бытования текста[250] — неправильно услышал или записал имя: возможно, имелся в виду Аэций, знаменитый римский полководец, который в конце 420-х — начале 430-х годов отвоевал для императора бо́льшую часть Галлии. Аэций действительно был консулом трижды: в 432, 437 и 446 годах. Если Гильда цитирует реальное письмо, то его можно датировать 446 годом или несколькими годами позже — по сроку третьего консульства Аэция. Эта общепринятая датировка текста, который сейчас традиционно называют «Письмом к Аэцию», задает удобный terminus post quem для истории о саксонских наемниках. Однако, скорее всего, Гильда знал о письме только из чьих-то рассказов: авторами письма были «жалостные оставшиеся» бритты, а не какие-либо поименованные официальные лица. Единственное, что мы можем сказать с уверенностью: прошение к Аэцию, скорее всего, было отправлено после того, как он в 430 году установил контроль над Западными провинциями. Обращение к Аэцию в письме как к «трижды консулу» может быть просто позднейшей интерполяцией.
Действительно, с учетом визитов Германа в Британию в конце 420-х и в 430-х годах, первое консульство Аэция (432 год, когда казалось, что Рим сможет вернуть себе Галлию) — вполне подходящий момент для того, чтобы просить о помощи. Впервые с 410 года Британия могла надеяться на военную помощь империи в борьбе с набегами с севера и востока, как это не раз бывало в прошлом[251]. В 420-х годах бриттские дипломаты еще пересекали Ла-Манш, — о чем свидетельствует обращение епископов из Британии к своим галльским «коллегам». Однако в данном случае надежда на помощь оказалась напрасной. Если гражданские и военные власти Равенны, подобно церковным властям в Риме, имели какие-то планы по возвращению Британии, им это сделать не удалось.
Альтернативный вариант решения проблем, вставших перед бывшей провинцией, — размещение на острове федератов для защиты — был опробован еще в IV веке. Саксы славились как умелые и бесстрашные моряки и пираты, услуги которых можно было купить. Однако сомнительно, чтобы саксонских федератов наняли для защиты Британии от пиктов и ирландцев, орудовавших на севере. Гарнизоны, еще стоявшие в фортах Адрианова вала или за ним, имели позиционное преимущество и больший опыт участия в подобных операциях; археологические данные из Бердосвальда указывают на то, что по крайней мере часть гарнизонов сохраняла боеспособность. Кроме того, Гильда утверждает, что к тому времени, когда совет «надменного тирана» пригласил отряд саксов, прибывших на трех «киулах», угроза на севере была устранена. Скорее угрозу представляли пираты (включая самих саксов), приплывавшие через Ла-Манш и Северное море с побережий от Ютландии до Бретани. В Житии Германа говорится, что он якобы защитил бриттов от пиктов и саксов. Римские власти, надо полагать, стремились, насколько возможно, сделать Ла-Манш безопасным для торговли и путешествий.
Сидоний Аполлинарий, галльский дипломат и поэт второй половины V века, наследие которого включает в себя также множество писем, писал своему другу, командиру военного корабля, адмиралу Наматию:
В течение нескольких часов разговора о тебе я достоверно от [вестника] узнал, что вы подали сигнал флоту о выступлении и что ты, то как матрос, то как солдат, блуждаешь по извилистым берегам Океана против изогнутых саксонских миопаронов[252], на которых скольких бы ты ни насчитал гребцов, всех их считай главарями морских разбойников: все они приказывают, подчиняются, учат и учатся разбою. Из-за этого я теперь и убеждаю тебя всеми силами всячески беречься. Этот враг из всех врагов самый свирепый. Нападает он неожиданно, ускользает, коль ждешь его; ты наготове, он не готовится, беспечных поражает; проследит, коль преследует, коль бежит, убегает. К тому же кораблекрушения его изощряют, а не страшат