. В Вест-Хеслертоне, Макинге, Вест-Стоу, Уоспертоне и прочих подобных местах пока ничего не обнаружено. В этих поселениях люди жили в домах примерно одного размера; на близлежащих кладбищах нет ничего, напоминающего мавзолеи или роскошные погребальные камеры. Вписать в ландшафт середины V века большие «дома с центральным проходом» или загородные виллы, принадлежавшие процветающим местным властителям позднеримского периода, — задача не из простых. Археология мало что может сказать о таких личностях, как Вортигерн, Хенгест, Артур или Амвросий, хотя подобным представителям правящего класса, наверное, можно приписать планирование и строительство насыпей и рвов, обсуждавшихся в предыдущей главе. Вновь заселенные форты на холмах — наглядное подтверждение материального благополучия их хозяев и мастерства строителей — свидетельствуют о присутствии таких властителей в Уэльсе, Шотландии и на юго-западе Британии; однако в центральных и восточных районах бывшей римской провинции, среди однотипных домов и кладбищ с семейными захоронениями, нет ничего похожего на резиденции элиты. Возможно, мы обнаружим что-нибудь в заново отделанных домах и общественных зданиях «заброшенных» городов Британии, но пока мы ничего не нашли.
Степень социально-экономического неравенства, мерилом которого прежде была колоссальная пропасть между императором и рабом, после краха империи значительно уменьшилась. Люди, жившие в сельской местности Британии в V веке, особенно в ее восточной части, похоже, неплохо справлялись с повседневными делами и без королей или несметно богатых землевладельцев III века. Конечно, погребальный инвентарь в захоронениях бывает богаче или беднее, однако не очень ясно, насколько это отражает различия в статусе, который люди имели при жизни. Жители сельских поселений вполне обходились без благ развитой рыночной экономики. В их домах и захоронениях нет и намека на личную исключительность, неизменно бросавшуюся в глаза при обустройстве вилл и городских домов — своеобразных резерваций власть имущих в имперский период. Община домочадцев (household), включавшая большую семью и, вероятно, некоторое число несвободных зависимых людей, была основной и, похоже, универсальной формой социальной общности. Ингумационные захоронения, как ни трудно разглядеть за ними социальные реалии, указывают на существование иерархии среди домочадцев, но не на различия между семьями: это мир хозяев, хозяек и слуг, а не соперничающих династий[305]. Самые крупные кремационные кладбища также свидетельствуют скорее об ощущении принадлежности к местному сообществу, чем об отличиях в статусе.
Однако имеются и свидетельства того, что некая централизованная власть существовала в Британии вплоть до середины V века, а возможно, и дольше. В 430-х годах (или даже позднее) некий правитель — superbus tyrannus Гильды, Вортигерн из «Истории бриттов» — мог принимать важные политические решения при поддержке советников, скорее всего представлявших цивитаты. В том же десятилетии Герман Осерский имел дело с некими «вождями», а также с людьми, которые, по утверждению Констанция Лионского, обладали «полномочиями трибуна». Судя по словам Гильды (пусть и весьма нелестным), в конце V века на западе Британии правили некие властители, которых он называет «тиранами». Он перечисляет пятерых правителей, чья власть распространялась на территории, находившиеся примерно в границах прежних цивитатов, не затронутых гипотетическим саксонским завоеванием. Гильда также косвенным образом указывает на то, что организованная, хотя и неблагополучная бриттская церковь получала административную поддержку. И его судьба, и история Патрика свидетельствуют о существовании в Британии некоего подобия классического латинского образования. В дни Гильды на западе Британии по-прежнему были «правители» или «судьи» (rectores) и «стражи»[306] (speculatores)[307]. В западных областях конкуренция за ценные ресурсы (крупный рогатый скот, овец, рабов, соль, лесные выпасы), а также местные племенные традиции, связанные с осуществлением властных функций и не претерпевшие особенных изменений со времен доримских вождей, способствовали сохранению мелких королевств и их соперничающих династий.
Война, которая, как считает Гильда, полыхала по всей провинции до его рождения и периодически вспыхивала и позднее, о которой в полулегендарной форме свидетельствуют дошедшие до нас хроники, подразумевает наличие в стране профессиональных военных контингентов или ополчения под командованием предводителей — Артуров из «Истории бриттов» или Амвросиев из сочинения Гильды и «неннианского» хронологического фрагмента. Но где же тогда материальные свидетельства существования военной элиты, о которой говорят исторические источники? Можно, конечно, сказать, что действия узкого круга представителей элиты никак не влияли на жизнь обычных людей и что тираны Гильды правили в своих крошечных королевствах где-то на периферии. Однако для функционирования любой иерархической структуры и административного аппарата требуется собирать налоги, затрагивая тем самым — и порой очень сильно затрагивая — интересы простых людей. За чей счет нанимали отряды федератов за морем, кормили и обеспечивали всем необходимым работников, трудившихся на строительстве впечатляющих «длинных насыпей» на границах? Кто обеспечивал подобающую жизнь правителям и епископам? Как и с кого взимались налоги и подати в первой половине V века, если имперские механизмы в бывшей провинции уже не работали? Как и когда возникла новая система сбора налогов и податей? Если «большие люди» V века жили за счет излишков продукции сельских поселений, то археологи должны были бы найти какие-то свидетельства присутствия элиты. Если мы сможем реконструировать тогдашние механизмы налогообложения и сбора податей, то сможем и проследить развитие социальных и политических институтов раннесредневековых королевств.
Даже в период экономического расцвета II века жители сельской местности производили продукты и материалы в основном для внутреннего потребления и выплаты налога, а не для рынка. После краха имперской монетарной экономики, ориентированной на поддержание верховной власти метрополии и военной мощи и порождавшей при этом огромное социальное и материальное неравенство, сельские сообщества продолжали вести натуральное хозяйство: обходились своими силами. Возможно, в отсутствие налогового гнета их материальное благосостояние даже возросло. Однако и в существенно сузившемся мире связи сохранялись. В рамках одной области или целой провинции торговля продукцией местного производства (например, керамикой), специальными товарами вроде соли[308], ремесленными изделиями тонкой работы, в частности ювелирными украшениями, продолжалась, пока остатки государственной системы еще как-то функционировали, — еще лет тридцать или даже больше.
В течение двух десятилетий перед визитом Германа (429), до предполагаемого приглашения федератов, в бывшей провинции, видимо, еще хватало запасов драгоценных металлов — монет, фамильного серебра, слитков, — чтобы обеспечивать государственные нужды. Нижним эшелонам социальной и политической иерархии для продолжения своих политических игр достаточно было вернуться к древней системе отработок и натуральных налогов, взимаемых с арендаторов и социально зависимых людей. При отсутствии иных данных нетрудно представить себе такую систему для всего V века — для этого нужно просто экстраполировать линию хозяйственно-политического развития, наметившуюся при последних императорах.
В основе этой системы — понятие, называвшееся на древнеанглийском языке «феорм» (feorm), на латыни — «югум» (iugum)[309], на бриттском — «трет» (treth). В отличие от денег, выплачивавшихся из имперской казны в качестве содержания и взимавшихся в форме прямого налога на рынках, натуральный налог, состоявший в основном из скоропортящихся продуктов (эль, мед, мясо, сыр и т. д.), а также зерна, шерсти, полотна, хвороста, древесины и ремесленных изделий, нельзя было перевозить на значительные расстояния. По сути, производство и потребление происходили в рамках местной системы связей. Отработки — перевозка дерева, зерна и сена, починка крыш, оказание гостеприимства — также осуществлялись на местах. Связь данников с их повелителями могла поддерживаться двумя способами: продуктовую подать доставляли лично (что имело смысл только в тех случаях, когда дорога занимала не более дня), или повелитель, объезжая свои территории, сам собирал продукцию либо использовал ее прямо на месте. Кроме того, данники непосредственно участвовали в выполнении общественных работ, — возможно, посезонно. Император Диоклетиан (284–305) узаконил натуральный налог, собиравшийся местной или региональной властью в провинциях, так что в V веке уже не понадобилось изобретать ничего нового[310]. Все имеющиеся свидетельства функционирования этой системы указывают, что дань собиралась с основной социальной единицы — с каждого хозяйства с его мастерскими, службами, полями, лугами и лесными выпасами.
Крепость Банна (Бердосвальд) — один из фортов Адрианова вала[311] — дает, наверное, наиболее четкую картину генезиса механизмов власти местных раннесредневековых правителей. Последние повозки с армейскими деньгами, вероятно, прибыли туда в конце 390-х годов; к этому же десятилетию, видимо, относится и последний визит Dux Britanniarum. В V веке командиры Банны, оказавшись в новой ситуации, перестроили одно из бывших зернохранилищ и превратили его в большое жилище, где можно было, помимо прочего, хранить и распределять собранные в окру́ге припасы и использовать их во время общих трапез