Десять кадок меда, 300 караваев, 12 амберов[765] валлийского эля, 30 амберов очищенного эля, 2 взрослые коровы или 10 баранов, 10 гусей, 20 кур, 10 сыров, полный амбер сливочного масла, 5 лососей, 20 фунтов фуража и 100 угрей[766].
Этот фрагмент дает некоторое представление о составе и количестве продуктов, которые властители получали от своих данников.
Помимо продуктовой дани, Уи Нейллы имели право реквизировать «дорожный скот»: скотину, которая служила пищей для идущего по территории Айргиаллы войска. Они могли потребовать от подчиненных королей предоставить рабочую силу для ремонта дорог и постройки домов и укреплений или заставить их принять участие в поимке пиратов и конокрадов. Уи Нейллы могли даже вводить «мареновую подать»: то есть специальный налог на очень дорогой красный краситель. Верховные короли решали судебные дела на территориях подчиненных королей, следили за соблюдением правил при проходе войск и разбивке лагерей, а также за своевременным предоставлением возмещения за поля, поврежденные во время военных кампаний.
Хотя до VIII века едва ли кто-то из королей бриттов, пиктов или англосаксов составлял (или позволял своим подданным составить) подобную хартию, правила, регулировавшие отношения верховных королей с подчиненными королевствами, скорее всего, обсуждали во всех деталях: обе стороны ревностно отстаивали свои права, воспринимая любое их нарушение как оскорбление, а на уважительное отношение отвечали щедрыми дарами и преданностью. Воины, сменившие одного повелителя на другого, считались дезертирами; их ждало суровое наказание — кровная месть. «Роспись племен» — это всего лишь вспомогательный документ в контексте подобных отношений.
Захоронений раннесредневековых верховных королей английских королевств мы практически не знаем. Нам неизвестно, как умерли Кеавлин и Элле. Этельберт, по словам Беды, был похоронен рядом со своей королевой Бертой в только что построенной церкви Святых Петра и Павла, восточнее римской стены, окружавшей Кентербери. Редвальда, возможно, похоронили в Саттон-Ху, однако в погребении нет его останков. Этельфрит, самый могущественный военный вождь севера, разделил судьбу трех следующих верховных королей из списка Беды: он потерпел поражение и был убит в сражении в 617 году. Судя по тому, что нам известно о двух его преемниках, правивших в Нортумбрии, враги, скорее всего, обезглавили и расчленили его тело, чтобы его нельзя было похоронить. О теле короля Эдвина, сраженного на торфяных равнинах Хэтфилд-Чейза в Линдси в 632 году, имеется чудесная история. В самом раннем анонимном житии Григория Великого говорится, что некоему священнику было видение, которое подсказало ему, где найти голову Эдвина, лежавшую в укромном месте вблизи от поля боя[767]. После того как ее таким чудесным образом нашли, голову Эдвина захоронили на новом монастырском кладбище в Уитби, где позже сформировался его культ. Голова короля Освальда была насажена на кол в месте, которое с мрачной иронией получило название Croesoswald, то есть Древо Святого Освальда: Освестри на англо-валлийской границе. Ее отыскал его брат и преемник Освиу — опять-таки после того, как ее местонахождение выяснилось чудесным образом спустя год после сражения 642 года, в котором погиб Освальд. Голову доставили в монастырь на острове Линдисфарне, а руки и торс были отданы в другие монастыри. Не исключено, что фрагменты черепа, которые по-прежнему лежат вместе с мощами святого Кутберта в кафедральном соборе Дарема и из которых когда-то можно было составить череп со смертельной раной в три пальца, принадлежали Освальду; в таком случае это единственные телесные останки, сохранившиеся от героических верховных королей.
На радость археологам многие раннесредневековые верховные короли Британии демонстрировали свое богатство и могущество, возводя впечатляющие архитектурные сооружения. Навыки каменной кладки и составления строительного раствора были утеряны за два столетия, прошедшие после краха Римской империи; но королевские данники по-прежнему могли, поглядывая на величественные древние крепости, римские стены, театры и купальни, выкапывать тонны земли, возводить высокие стены, делать крепежные элементы из дерева. «Медовый зал» верховного короля должен был не только вмещать всех членов его двора и подчиненных властителей, но и производить на них надлежащее впечатление — как поражали любого гостя величественные палаты Хродгара в «Беовульфе». Верховному королю следовало иметь больше скота, собрать больше сокровищ, демонстрировать бо́льшую военную мощь и быть щедрее, чем другие короли; то есть по возможности уподобиться легендарным древним императорам, которые (в представлении властителей VII века) ходили по дорогам империи с непобедимыми армиями и сидели при полном параде на многолюдных собраниях разных народов и племен.
Постройки короля Этельфрита в королевском поместье Иверинг (см. рис. 4) свидетельствуют, что он мыслил, в сущности, как очень богатый скотовод. Насколько мы можем судить, в его дни единственными постройками (не считая, возможно, временных шатров) были пиршественный зал (D 2 с останками бычьих черепов); два «длинных дома» меньшего размера (D 6 и A5–7) и громадный загон для крупного рогатого скота, куда его подданные и subreguli, видимо, пригоняли животных, предназначавшихся ему в качестве дани, чтобы он их принял, а потом использовал[768]. Древний форт на холме над Иверингом и культовое кладбище — которое само по себе было своеобразным воплощением социальных, духовных и материальных инвестиций в землю, сделанных прародителями Этельфрита (реальными или присвоенными), захороненными вокруг тотемного столба с соблюдением древних ритуалов, — были основными элементами ландшафта, придававшими значимость этому месту. Более внушительные постройки, скорее всего, были воздвигнуты в Бамбурге на прибрежном утесе, образующем своего рода природную крепость; но их пока не удалось отыскать под руинами средневекового замка и зданиями XIX века, которые мы видим сегодня. Резиденция Этельфрита в Иверинге, на первый взгляд, кажется достаточно скромной. Но любой, кому довелось испытывать благоговение, ощущение причастности и одновременно одиночества в присутствии множества людей — во время паломничества в Мекке, на музыкальном фестивале или на финальном матче чемпионата, — способен понять, сколь сильные чувства может испытать человек в толпе, собравшейся, чтобы совершать праздничные церемонии, пировать и приносить дань культовой фигуре, верховному королю. Представьте себе несколько сотен кожаных и тканых шатров, скопище повозок, коней, знамен, звон оружия, дым и яркое пламя костров, отблески на наконечниках копий, «медовые чаши» и песни — и вы поймете суть. Такие персонажи, как Этельфрит, были не просто военными и духовными вождями своего народа: будучи физическим воплощением общей идентичности и судьбы, они были неразрывно связаны с поддаными в жизни и смерти, в победах и поражениях.
Брайен Хоуп-Тейлор в свое время попытался соотнести повествование Беды с планировкой и хронологией Гефрина[769]; если его гипотеза верна, то при Эдвине, преемнике Этельфрита, весь облик королевской резиденции претерпел существенные изменения. Во время своего долгого изгнания наследник династии Дейры повидал в Британии больше мест, чем практически любой из его современников. Он разглядывал стены и амфитеатр Честера, проехал немало миль по римским дорогам и ночевал в разрушенных крепостях. Его вторая жена Этельбург была христианкой; она выросла в Кентербери, где все еще стоял римский театр, а двоюродные братья ее матери были франкскими королями. На своем долгом пути к обращению в христианскую веру Эдвин общался с людьми, которые знали Рим и видели его поблекшее великолепие. Он знал, что Константина Великого провозгласили императором в Йорке; именно благодаря Эдвину в этом городе на руинах principia была воздвигнута первая послеримская церковь. Если верить утверждению Беды, что Эдвин странствовал в сопровождении знаменосца, то он, скорее всего, видел себя наследником не только имперского величия Рима, но и его роли главного центра христианства.
Исходя из этого, логично соотнести уникальное сооружение (некое подобие трибуны современного стадиона), обнаруженное Хоуп-Тейлором в Иверинге, с правлением Эдвина и — в особенности — с рассказом Беды о том, как король и его духовник Паулин провели тридцать шесть дней в этом поместье, крестя жителей Нортумбрии в очищающих водах реки Глен. По схеме Хоуп-Тейлора, именно на этом этапе на месте прежнего здания, располагавшегося между только что построенной «трибуной» и «большим ограждением» были возведены новые, более внушительные строения; судя по их расположению, в работе участвовали архитектор (кем бы он ни был) и землемер[770]. Глядя на скучные (для непосвященных) схемы расположения отверстий от столбов, сложно вообразить себе нечто более изящное, чем деревенский сарай, — однако современные реконструкции «длинных домов», вдохновленные более поздними образцами эпохи викингов, представляют собой весьма сложные и причудливо украшенные строения. Палаты Эдвина служили наглядным воплощением его могущества и богатства и одновременно показывали всем, сколько древесины, строителей и умелых ремесленников имеется в распоряжении властителя Гефриншира. Иверинг Эдвина был удивительным местом, где древнее наследие бриттов, англов и римлян в соединении с христианскими традициями вписывалось в простой ландшафт, включавший небо и землю, воду и огонь, животных и чаши меда, звон щитов и боевые песни. Тот факт, что эти постройки не были обнесены валом или частоколом, говорит о самоуверенности их хозяев. В действительности Иверинг дважды сгорал дотла — ясное напоминание о том, что самонадеянный властитель редко правит долго, — и тем не менее короли Нортумбрии успешно защищали свое право главенства от притязаний соперников в течение большей части VII века — на протяжении жизни трех поколений