Пашка улыбнулся, сверкнув россыпью золотистых веснушек, и показал, где контора. Мы сразу направились в контору, но там тоже ни души. Одни вялые, сонные мухи с монотонным гудением перелетали с одного окна на другое.
Мы вышли, уселись на высоком, в пять ступеней, крыльце и стали ждать.
— Здорово, тетка Ганя! — окликнул Серега шедшую мимо старуху.
Старуха остановилась:
— Доброго здоровьичка! — и косо посмотрела из-под платка.
— Как здесь жизнь-то?
— А ты кто такой, чтобы про жизнь нашу спрашивать?
— Мы геологи, — вмешался в разговор дядя Коля.
— Не знаю я никаких геологов, — насупилась старуха.
Она хотела было идти дальше, но Серега остановил ее:
— Погоди чуток… Ты скажи, где председатель, Павел… Забыл отчество…
— Эк хватился! Павла давно на войну взяли. Теперь у нас баба за председателя, Евдокия… — Старуха поджала сухие губы, повернулась к нам спиной и заковыляла своей дорогой.
Мы посидели, посидели, оглядывая с крыльца забытую богом деревеньку, и отправились к председателю на дом. Но и здесь пришлось ждать да ждать. Наконец, она пришла. Узнав, что мы геологи, — обрадовалась:
— И живите себе здесь. Я вас на постой определю и всяким довольствием обеспечу, запасы есть!
— Нет, Евдокия… Как тебя по батьке-то?
— Андреевна.
— Нет, Евдокия Андреевна, наш полевой сезон уже кончился. Все, что надо, нашли, все открыли и застолбили, теперь на фронт, фашистов бить.
— Так вы на сколько же?
— На денек, на два… — уклончиво ответил Серега.
— Ну, все равно, устраивайтесь хоть у меня, милости прошу. Я не убиралась сегодня, все некогда да недосуг, так что не обессудьте… — Она распахнула покрашенную охрой дверь, шедшую в сени, и пропустила нас вперед.
Изба была добротная, из тех, которые ставятся вот уж и правда на века. Она состояла из кухни и горницы, разделенной на две половины. В кухне печь и полати, в горнице — деревянная кровать с пуховыми перинами чуть не до потолка. В переднем углу — старинные иконы, почти совсем черные, привезенные невесть когда из России. На подоконнике — огурцы-семенники и дозревающие помидоры. Дверь в другую меньшую половину горницы — боковушку — была заперта. Что там, мы не видели.
— Располагайтесь, сейчас я вас покормлю чем-нибудь…
Евдокия Андреевна сбегала в погреб и принесла оттуда две кринки молока, порядочный ломоть сала и ковригу свежего хлеба.
Когда мы распластали ковригу на ломти, вся изба наполнилась ржаным духом. Хлеб был хорошо пропечен и очень вкусен. Мы ели и похваливали.
— Ты вот что скажи нам, товарищ председатель, — приступил к делу дядя Коля. — У вас здесь не появлялся мужик годков тридцати? Федором зовут. Отбился от партии, ищем — как в воду канул… — Золотоискатель выждал немного и добавил: — Чернявый такой, все зубы скалит.
— Нет, не появлялся.
— А может, от тебя, как от председателя, люди скрывают?
Евдокия Андреевна поглядела на гостя долгим испытующим взглядом, сдержанно улыбнулась:
— У нас каждый мужик, как петух на крыше, за версту виден…
— Жаль, жаль, — вздохнул дядя Коля.
У него, кажется, и аппетит пропал. Сколько надежд связывалось с деревней Хвойная, и на тебе!
— Заблудился, не иначе, — заметил Серега.
Хозяйка охотно подхватила:
— Тайга — она любого закружит. Мы в тайге живем и то дальше поскотины ни шагу. А пришлому человеку заблудиться чего проще! Иной ходит-ходит, кружит-кружит, да так и пропадает зазря. Мужики летом поедут сено косить или кедровые шишки добывать, глядь — одни белые косточки лежат. Это значит, пропал человек. Ходил-ходил, выбился из сил и пропал.
— Ну, если Федька пропадет, туда ему и дорога, — зло буркнул дядя Коля и немного погодя продолжал — Федька — беглый, от суда удрал. Выходит, опасный преступник. Он и нас обобрал до нитки, ничего, сволочь, не оставил. Мы думаем, что Федька держит путь к границе или даже за границу. Конечно, распивать чаи по деревням этот бандит вряд ли осмелится. А вот зайти, чтобы раздобыть харчей, сменить одежду и обувь, — может. Последний раз, это было три дня назад, мы видели его на заимке возле ручья.
— Это за Лешачьим болотом, что ль? — спросила Евдокия Андреевна, не скрывая интереса, какой вызвал у нее рассказ дяди Коли.
— Может, и за Лешачьим, откуда я знаю… Но это, заметь, было три дня назад. А где Федька сейчас, можно только гадать. Зашел к вам харчами разжиться или проскочил дальше? Вот вопрос!
— Куда ему проскочить?
— Все же ты осторожненько поговори с бабами, разузнай то да сё. Мы сегодня у тебя переночуем. А ты тем временем и разузнай. Ты здесь власть, с тебя и спрос.
Перед тем как пойти к женщинам, которые в этот день возили хлеб с полей, Евдокия Андреевна попросила дядю Колю и Серегу посмотреть молотилку. Молотить пора, а молотилка, как на грех, забарахлила. Ну хоть ты цепы доставай.
— Сходим посмотрим, — пообещал дядя Коля. — Молотилка дело нехитрое, — продолжал он, когда хозяйка ушла. — А вот Федьку где искать? Силен, холера! Можно подумать, что у него отросла еще пара ног.
— Ладно, дядя, не горюй. Я тут сбоку припека и то держусь, — сказал Серега и вышел на крыльцо покурить.
Мы с Димкой тоже вышли, постояли немного. Неширокая улица упиралась обеими концами в тайгу. За огородами виднелись рыжие холмы, березники и осинники. На зеленом лугу паслись телята. Было тихо, безлюдно. Редко-редко донесется стук бадьи у колодца или кудахтанье курицы.
— А я и не горюю, — уныло отозвался из избы дядя Коля. — Тут, Серега, не горевать, а действовать надо. А вот как действовать, с какой стороны подойти и взяться, об этом надо подумать. Так что думай и ты, паря, у тебя голова, как у начальника прииска. И вы… Что вы там нахохлились, как воробьи под стрехой? Пойдемте хоть молотилку посмотрим, все дело.
Сейчас, вспоминая август сорок первого, я поражаюсь, до чего нагло действовал Федька. Кажется, он играл с нами, как хитрый, ловкий кот играет с глупыми мышами.
Забегая вперед, скажу, что эта наглость в конце концов и погубила Федьку. Он думал, что хитрее всех. А его перехитрили. Но это случилось несколько позже, когда на помощь нам подошел наряд милиции.
На ток дядя Коля взял одного меня. Серега сказал, что ничего не понимает в этих молотилках. А Димка натер себе ногу и хромал, ему лучше было посидеть дома.
— Вы ружье возьмите, — посоветовал Серега.
— Это еще зачем? Мы идем не Федьку ловить, а молотилку ремонтировать, — буркнул дядя Коля.
И мы отправились на гумно, где стоял сарай, а рядом с сараем — неисправная молотилка, о которой говорила Евдокия Андреевна. Именно сюда женщины днем свозили хлеб.
Со стороны деревни к гумну подступали огороды, еще не убранные. С другой стороны, противоположной, начинался неглубокий ложок, заросший мелколесьем. Когда мы подходили, женщины как раз на двух телегах привезли снопы, сложили их и снова уехали. Навстречу нам попался Пашка. Пока мы обедали, он успел слетать за кедровыми шишками. Дядя Коля поманил Пашку и, показывая на удаляющиеся порожние телеги, спросил:
— Куда это они спешат?
Я ожидал, что тот затянет свое «ну». Однако на этот раз Пашка заговорил нормальным, человеческим языком:
— А я знаю…
— Кто же знает?
Пашка смущенно опустил глаза и переступил с ноги на ногу.
Тогда дядя Коля спросил:
— Ты, парень, не видал здесь чужого мужика, здорового такого, черного?
— Не видал…
— А может, все-таки видал? Ты подумай, вспомни!
— Не видал… — Пашка снова переступил с ноги на ногу. Стало ясно, что больше от него ничего не добьешься. Если и видал, то все равно будет твердить, что не видал.
Дядя Коля вздохнул:
— Ладно, иди!
Пашка пошел своей дорогой. Я крикнул ему вдогонку:
— А шишек у вас много?
— Ну!
— А далеко за ними идти?
— А чтоб сказать очень, так нельзя. На гриве, за вторым логом. Там кедрачи.
Вот это выдал — целых три фразы за раз… Ну и Пашка!
Мы обошли молотилку со всех сторон.
— Ну, поглядим-посмотрим, что с этим агрегатом… — Дядя Коля потянул на себя привод, куда обычно впрягают коней. Шестерни застучали, передаточный вал завертелся, а барабан с блестящими зубьями как был, так и остался мертвым. — Понятно… Немного подтянуть, подвинтить и полный порядок… Что одни бабы могут, тут техника, ее понимать надо… Только, слышь, без гаечного ключа или хотя бы плоскогубцев, голыми руками и мужики здесь ничего не сделают… Глянь-ка, может, в сарае какие железяки найдутся, чалдоны народ такой, они все в сараях да амбарах держат…
Я шмыгнул в сарай. Здесь было темно, пахло дегтем и мышами. Я какое-то время стоял, привыкая к темноте, и вдруг, совсем неожиданно, увидел перед собой Федьку. Он стоял в двух шагах, за плечами у него был тяжелый рюкзак, а в руках — двустволка. Я хотел крикнуть: «Дядя Ко-оля-я!» Но Федька надвинулся на меня черной тучей, прижал к стене и зажал мне рот.
— А-м-м… — только и успел промычать я из-под жесткой Федькиной ладони.
— Вась, где ты?
Дядя Коля вбежал в сарай и остановился как вкопанный. Этим и воспользовался Федька. Отшвырнув меня в угол, он рванулся к золотоискателю и, не дав ему опомниться, свалил на землю и его. Как он это сделал, я не видел, только слышал возню, сдавленные хрипы и нечленораздельное бормотанье. А когда приподнялся, Федька уже сидел верхом на дяде Коле и заламывал ему руки.
— Ты, Николай Степаныч, у меня вроде хвоста…
— Слушай, Федор, отдай золото, добром тебя прошу. А не то ведь худо будет. Все равно тебя схватят, — задыхаясь от боли и обиды, проговорил дядя Коля.
— Разъяснил, спасибо, — ухмыльнулся Федька. — А ну сдай назад, — вдруг зарычал он, глядя в мою сторону. Видно, услыхал, что я начинаю подниматься. — Сдай, сдай, а не то задушу и тебя, мне терять нечего.
— Всех не передушишь. Да и поймают тебя скоро, гад ты ползучий. Обложат, как волка, и никуда тогда не уйдешь. Придется за все держать ответ.