Столь же тщетно противник старался удержаться при мызе Соколищи. Удачный огонь батарейных № 5 и 14 рот и храброе наступление пехотных полков 5-й дивизии вынудили его отступить к р. Дриссе. Согласно наградному документу, командир 14-й батарейной роты Штаден «в преследовании, занимая высоты в самом близком от него расстоянии и сбивая его с позиции, заставлял делать ретираду затруднительную, при чем был ранен в ногу пулею». Французы отступили до возвышенной поляны, где развернули несколько эскадронов кирасир. Полковник А.И. Албрехт 1-й получил приказ атаковать их Уланским и Драгунским гвардейскими эскадронами, но кирасиры ушли, не дожидась их атаки. Конная № 3 рота с прикрытием из солдат Калужского полка следовала за отступающим противником, провожая его ядрами, в то время как егеря бросились в лес по обе стороны дороги и стали обходить неприятеля с флангов.
Переправившись через реку, неприятель разобрал мост и зажёг д. Сивошина. Ямбургский драгунский полк полковника К.Е. Фалка и конная № 3 рота преследовали противника и остановились у Боярщины. Неприятель отошёл к Белому в 7 верстах от Сивошиной, где расположился на ночлег. По словам Витгенштейна, преследование противника “при всем его на каждом шагу упорстве” продолжалось более 20 вёрст, в плен было взято до 20 офицеров и до 2 тыс. рядовых. Витгенштейн ночью перешёл через Дриссу; 26-й полк расположился возле корпусной квартиры.[84]
Капитан Г. Шумахер писал, что баталия «длилась с десяти часов утра до пяти часов вечера». По словам Антоновского, у победителей «нынешнее дело почитается продолжением Клястицкого» и «не менее славное, как и прежнее». Противника прогнали от фольварка Головчицы до Белого, «а тем самым не дали ему торжествовать победы, что самое важное. Впрочем, перевесом выигрыша нам нельзя было похвастаться; однако, говорили, что из числа отбитых у нас в авангардном деле девяти орудий, якобы, четыре возвращены назад, но этими трофеями, как собственными, не должно хвалиться. Важно только то, что мы неприятеля сбили с позиции, заняли поле битвы и, в числе прочих убитых, нашли генерала Кульнева».[85]
«Удивительно, — писал Бутурлин, — что в продолжение одного дня обе стороны, попеременно, сделали ту же самую ошибку… Одинаковые причины необходимо должны произвесть и одинаковые следствия. Вердье потерпел столь же совершенное поражение, как и Кульнев». Этот вывод воспроизвёл и Данилевский, подчеркнув, что «Кульнева можно еще извинить, ибо, после поражения Удино при Клястицах, он полагал неприятеля в расстройстве и хотел воспользоваться тем. Напротив, Удино одержал верх только над одним авангардом нашим и, следственно, отряжая Вердье без подкрепления, предавал его на жертву графу Витгенштейну, вблизи стоявшему». То же повторил и Богданович: «Весьма замечательно, что, в течение одного дня, обе стороны сделали одинаковую ошибку… Но ошибка первого более извинительна, в том отношении, что он, имея дело с разбитым неприятельским корпусом, надеялся воспользоваться его расстройством; напротив того, Удино не имел никакой основательной причины предполагать, чтобы поражение Кульнева могло оказать невыгодное влияние на главные силы Витгенштейна».
Удино ни словом не упомянул о том, что произошло во второй половине дня, но зато весьма детально расписал причины своего отступления. «Корпус Витгенштейна, — сообщил он в 22 часа из Белого, — помимо авангарда под командой генерала Кульнева, состоит теперь из трёх дивизий, 5-й, 7-й и 14-й. В целом его силы оцениваются в 30.000 пехотинцев и 7.000 кавалеристов, включая отряды кавалергардов, гусар, улан и кирасир гвардии. Я слишком далёк, Ваша светлость, быть в данной ситуации настолько благодушествующим, поскольку армейский корпус значительно ослаблен из-за потерь, которые он понёс в различных делах, больных и дезертиров из числа иностранных солдат. Я велел отвезти в Полоцк, который я рассматриваю как плацдарм, орудия, взятые у неприятеля. Жалкое состояние, в котором находятся упряжки полковой артиллерии, вынудило меня также отослать в Полоцк по одной пушке из полка… Именно голландцы не выдерживают ни маршей, ни лишений, неизбежно связанных с нашим положением. Что касается линейной артиллерии, то я употребляю все средства, чтобы поддерживать её в наилучшем состоянии, обеспечивая её сменой лошадей. Ваше сиятельство знает, что я воздерживаюсь от всяких бесполезных жалоб. Но я не могу скрыть от вас, что вчера, преследуя противника, я опасался в одно мгновение потерять выгоды дня. Плохое питание людей делает их столь слабыми и столь немощными, что малейшая работа быстро их подавляет. К концу дня не только ослабевает пыл войск, но я замечаю, что все они становятся отстранёнными и это заставляет меня отвести их за Дриссу. С другой стороны, лошади изнурены, и будет необходимо дать им немного отдыха; эти соображения и новость, которую мне доставили, что противник, изменив план, пытается маневрировать в моём тылу и отрезать от мостов на Двине, вынудили меня вновь приблизиться к Полоцку».
Этот рапорт доставил императору адъютант маршала капитан Ж.Ф. Жакмино, которому тот просил присвоить звание шефа эскадрона. Кроме того, рапорт Бертье подал другой адъютант маршала, лейтенант А. де Терме. Он сообщил, что 2-й корпус три дня подряд сражался с неприятелем, отбил у него 15 орудий и взял около 2.000 пленных, «но этот успех стоил дорого. ІІ-й корпус имеет здесь более 2.000 раненых, многие его полки понесли огромные потери, особенно 26-й лёгкий и 56-й линейный, и хотя авангард г. Витгенштейна был полностью разбит, но я не думаю, что ІІ-й корпус сможет выдержать один против общей атаки. Маршал, кажется, полагает, что, несмотря на сегодняшнее преимущество, он должен приблизиться к Полоцку».
Вслед за Удино, автор 11-го бюллетеня «Великой армии» упомянул лишь о приятных для французской армии событиях этого дня: «1 августа неприятель имел глупость перейти Дриссу и выстроиться к бою перед II- м корпусом. Герцог Реджио позволил перейти реку половине неприятельского корпуса и, когда около 15.000 человек и 14 пушек были задействованы по эту сторону реки, он демаскировал батарею из 40 орудий, которая в течение получаса вела обстрел. В то же время дивизии Леграна и Вердье двинулись вперёд шагом атаки со штыками наперевес и сбросили 15.000 русских в реку. Захвачены все пушки и зарядные ящики, 3.000 пленных, среди которых множество офицеров и адъютант генерала Витгенштейна, а 3.500 человек убиты или утонули, таков результат этого дела… Герцог Реджио высказал наибольшие похвалы генералу графу Леграну, хладнокровие которого было замечательно на поле боя. Он много хвалил поведение 26-го полка лёгкой пехоты и 56-го полка линейной пехоты».[86]
Витгенштейн писал, что у неприятеля «1-я дивизия, составленная из одних французских войск, почти вся истреблена», что за 3 дня боёв «противник потерял почти 10.000 человек, из которых 3.000 пленных, и почти все свои багажи». Потери французской стороны в офицерах в тот день составили 54 чел.[87]
Позже Удино представил список потерь, понесённых 30, 31 июля и 1 августа:
| соединение | убиты | ранены | пленены | пропали | офицеры | солдаты | офицеры | солдаты | офицеры | солдаты |
| солдаты | ||||||||||
| 6-я дивизия | 16 | 233 | 69 | 1.885 | 5 | 245 | 413 | |||
| 8-я дивизия | 6 | 128 | 35 | 788 | 7 | 429 | 296 | |||
| 9-я дивизия | 4 | 27 | 4 | 48 | ||||||
| кирасиры | 4 | 17 | 7 | |||||||
| лёгкая кавалерия | 2 | 71 | 11 | 93 | 3 | 119 | 20 | |||
| итого: | 24 | 440 | 115 | 2.810 | 19 | 848 | 729 |
Наиболее пострадавшими были 6-я (90 офицеров, 2.776 солдат) и 8-я (48 офицеров, 1.638 солдат) дивизии, а всего потери 2-го корпуса составили 5.022 чел. (158 офицеров, 4.864 солдата), или 17 % от наличного состава; генералы Вердье и Кастекс были легко ранены.
Свои потери Витгенштейн определил в 3 тыс. чел., включая 400–500 пленных, в том числе 3 офицера. По более точным подсчётам, русские войска потеряли убитыми 1 генерала, 10 офицеров, 1.195 солдат, ранеными 1 генерала, 29 офицеров, 2.502 солдата, пропавшими без вести 7 офицеров и 504 солдата (потери нижних чинов подсчитаны за три дня боёв, всего 4.201 чел.). По расчётам Кукеля, всего потери составили 4.300 чел., или около 20 % личного состава. Среди раненых, помимо Витгенштейна, были полковники Луков и Штаден, подполковник Сухозанет и майор Нейдгардт, за отличие при Клястицах произведённый в подполковники. В награду за отличие в сражениях при Якубове, Клястицах и Головщице Витгенштейн получил орден св. Георгия 2-й ст. и пенсию в 12 тыс. руб., Берг и Яшвиль — производство в генерал-лейтенанты, Довре — 5 тыс. руб. и пенсию, равняющуюся жалованию, Казачковский и полковник Дибич 2-й — св. Георгия 3-й ст., Каховский — св. Владимира 2-й ст., Балк и князь Сибирский — св. Анны 1-й ст., Гельфрейх — золотую шпагу, украшенную алмазами, артиллерии полковник Штаден — св. Георгия 4-й ст.[88]
21 июля Витгенштейн приказал всем войскам корпуса, кроме авангарда, собраться завтра в корпусной квартире и «в 9-ть часов быть войскам в полуформе готовым для принесения благодарения Всевышнему за одержанную нами победу… и для отдания последнего долгу убитому храброму генералу Кульневу, причем быть и 4-м эскадронам Гродненского гусарского полка». «21 числа июля, — пишет Антоновский, — был парад при погребении тела генерал-майора Кульнева. Он тут же похоронен у какой-то каплицы (часовни) со всеми долженствующими почестями. Его оплакивали все, при том бывшие, как славного генерала, героя, а Гродненский гусарский полк, которого Кульнев был шеф — как отца… В разговорах между офицеров о важной потере в нашем корпусе Кульнева, полковник Рот на это возразил: “Кульнева гораздо более считают; он — потеря отечества”. Граф Витгенштейн сожалел о нем и, отдавая совершенную справедливость его достоинствам, открыто говорил, он не знает, кто бы мог ему заменить Кульнева». Действительно, весть о гибели знаменитого генерала вызвала сожаление во всём российском обществе.