да свободными от послушания, от веры нам и от нашей власти». Даже жениться или разводиться польский король мог только с разрешения панов.
На этом фоне дополнительные требования к артикулам выглядели сущими мелочами. Король «Польши и Сарматии» имел:
– корону, но она хранится в Кракове в ларце за печатями каштеляна Краковского, воевод Краковского, Виленского, Сандомирского, Калишского и Троцкого. Без них Генрих не мог даже открыть ларец с собственной короной – у него не было ключей;
– коронную печать.
И все. Дальше начинались королевские обязанности:
– гарантировать сохранение религиозного плюрализма («разных вер»);
– обеспечивать безопасность государственных границ. Четверть личных средств государя должна идти на оборону страны. В случае войны король оплачивал панам участие в ней;
– Генрих обязан выплатить долги польской Короны из своих средств, привезенных из Франции;
– в грядущей войне с Россией должен одержать победу;
– гарантировать шляхте «вольный суд»;
– награждать за службу званием «рыцарский пан»;
– содержать Краковский университет.
Генрих, как французский принц, должен был обещать «всему посполитству», то есть народу Речи Посполитой:
– вечный мир с Францией;
– французскую помощь Польше в ее конфликте с Турцией;
– предоставление Францией четырех тысяч «стрельцов» на двенадцать месяцев «на всякую потребу». Первая же партия этих наемников должна отправиться в Ливонию для войны с русскими и шведами;
– каждый год правления Генриха Франция предоставляет Польше 100 тысяч золотых четыре раза в год под личную гарантию французского короля Карла IХ;
– Франция делится с Польшей доходами, получаемыми с земель, оказавшихся под ее контролем (около 150 тысяч дукатов);
– во Франции организуется «склад» (база) для польских купцов, которым предоставляются особые льготы;
– балтийская торговля контролируется совместно Францией и Польшей, при этом последняя получает право завоевать все ливонские порты вплоть до Нарвы;
– 100 детей польских аристократов получают «воспитание рыцарское» и место при королевском дворе.
В ответ на все это паны имеют единственную обязанность: не требовать новых прав.
«Генриховы артикулы» считаются выдающимся памятником польской политической мысли, образцом демократической модели государства раннего Нового времени. Они гарантировали высокий статус польской аристократии, однако король получался неполноценным по сравнению с монархами в других европейских странах. Генриху было в Речи Посполитой неуютно. К тому же паны, желавшие породнить французскую и польскую династии, хотели женить Генриха на Анне, последней принцессе из рода Ягеллонов. Все бы хорошо, только 50-летняя невеста во времена, когда 30-летние считались пожилыми, была глубокой старухой. Генриху же было 22 года…
Избранием Генриха было недовольно Великое княжество Литовское. Не то чтобы его дворяне имели какие-то принципиальные возражения против этой кандидатуры. Дело было не в ней: аристократии великого княжества казалось унизительным, что поляки все решают без них, несмотря на то что Люблинская уния формально предоставляла шляхте и Польши, и Литвы равные права в управлении Речью Посполитой.
Результатом было то, что польско-литовский союз, не успев окрепнуть, затрещал во всем швам. На специальном сейме, созванном после королевских выборов, паны великого княжества предъявили свои требования к Короне: 1) вернуть Литве все южные земли; 2) проводить общие сеймы по очереди в Литве и Польше; 3) расширить состав общего Сената, приняв в него всех бывших членов литовской рады, которые не попали в нынешний Сенат. Поляки отказались обсуждать эти вопросы до приезда нового короля. Сразу за этим последовало крайне обидное для Литвы решение коронного сейма: собирать подати на войну с Россией надо только с Литвы, в то время как Польша будет содержать лишь гарнизоны, стоящие в Ливонии. Таким образом, получалось, что Люблинская уния заключена впустую: поляки бросили своих восточных соседей на произвол судьбы, оставив их один на один с Россией.
Однако ни на какие серьезные шаги Литва так и не решилась. Шляхта великого княжества поддержала кандидатуру Генриха Валуа с условием, чтобы он женился на Анне Ягеллонке. Правда, литовцы не преминули продемонстрировать свою самостоятельность: они послали в Париж пана Криштофа Радзивилла, который присягнул королю отдельно от Польши, а из Вильно прислали особый диплом, которым Великое княжество подтверждало избрание Генриха королем Речи Посполитой.
«Из страны сбежал король…» Второе бескоролевье
Правление Генриха продолжалось 16 недель, после чего он тайно, в ночь с 28 на 29 июня 1574 года, сбежал во Францию. Причиной этого экстраординарного поступка (случаев, когда короли сбегали с престола, мировая история знает немного) было известие о смерти короля Карла IХ. Французский трон был куда более желанным, чем польский. Польские гонцы сумели нагнать его в пограничье, под Освицем, упали в ноги и просили вернуться. Генрих произнес прочувственную речь на тему, что у каждого свое отечество, а его место во Франции, и поехал дальше.
Поляки были страшно оскорблены. Их можно понять. Бывало, что королей свергали силой, изгоняли из своего государства или даже убивали, но чтобы король бросил подданных и убежал в более «развитую» страну – такого в Восточной Европе никогда не случалось. Ходили слухи, что последней каплей, переполнившей чашу терпения Генриха, было обязательство жениться на «престарелой» Анне Ягеллонке. Но ведь это тоже была «поруха чести» – короли, как известно, по любви не женятся, и потому не следовало избегать родства со славным родом Ягеллонов.
Генрих и его приближенные, стремясь оправдать столь беспрецедентный отказ от трона, не скупились на негативные описания Польши – представляли поляков в совершенно фантастическом свете. Французы высмеивали их грубость и невежество, что было особенно обидно читать польским интеллектуалам.
Во второе бескоролевье к числу претендентов на престол добавились феррарский герцог Альфонсо д’Эсте и семиградский воевода Стефан Баторий, поддерживаемый Турцией. Это были претенденты от шляхты и панов. Рыцарство поддерживало Батория, а также Анджея из Тишины, воеводу Бельского. Позиция рыцарства Малопольши была особой: ее представители отстаивали идею не пришлого короля, а «Пяста на троне», который сможет добиться «покоя и с турком, и с Иваном». Правда, определиться с «пястовской» кандидатурой было довольно сложно: наиболее популярный из кандидатов Пястов, Ян Костка, был выходцем из Пруссии, что делало его фигуру неприемлемой. Поэтому в итоге малопольские политики стали поддерживать чешского бурграбия Вильгельма из Роземберка.
В августе 1574 года поляки созвали экстренный съезд в Варшаве, чтобы решить – как быть. Постановили собрать сеймики по воеводствам и выслушать их мнения. Литовцы бойкотировали варшавский съезд, собрав свою «конвокацию». Они заявили, что из‐за московской опасности не могут покинуть Великое княжество Литовское, и потребовали без их участия не принимать никаких решений, которые могли бы ущемить права Литвы. Единственное, о чем договорились польские и литовские паны, – назначить срок возвращения Генриха до 12 мая 1575 года и уведомить беглого короля, что после этого не будут ждать его возвращения на престол. Новый французский король, погруженный в придворные интриги, распри католиков и гугенотов, тянул с отказом от польской короны и продолжал именовать себя «королем сарматским».
В этих условиях вновь оживилась промосковская партия в Великом княжестве Литовском. Грамота Яна Глебовича от 24 июля 1574 года фактически содержала приглашение Ивану IV на престол Речи Посполитой, но с совершенно определенными требованиями, чтобы он был подлинно христианским государем и избавил бы народ от «бусурманской руки». Ни то ни другое не противоречило пониманию верховной власти Иваном Грозным. Единственное, что нуждалось в урегулировании, – это вопрос, что будет прежде в титуле: король польский или царь российский?
В качестве приложения к грамоте Ян Глебович поместил текст присяги короля Генриха от 21 февраля 1574 года с намеком, что царю Ивану было бы неплохо выполнять эти же условия. Эмоции Грозного при прочтении обязательств монарха перед подданными нетрудно представить. Конечно, ни о какой элекции на таких условиях не могло быть и речи.
Что из этого манифеста вольностей литовских панов уловил и усвоил Иван IV? Царь прочел послание Глебовича через призму собственных воззрений на сущность монаршей власти. Он одобрил стремление панов обрести себе господина и благосклонно воспринял приглашение на польский престол, однако в первую очередь был озабочен соблюдением посольского ритуала, чтобы паны Великого княжества Литовского непременно первыми прислали больших послов с официальным челобитьем: приходи и владей нами.
Позиция Ивана IV, возможно, была вызвана недоверием к литовским панам, которые уже звали его на престол во время первого бескоролевья, а затем выбрали Генриха. Царь требовал узнать, Генрих остался королем или же сложил с себя польскую корону. Глебовичу и его сторонникам обещалось великое жалование в случае победы Ивана IV.
В целом тон царского послания укоризненно-выжидательный. Грозный действовал осторожно и ни одним словом не откликнулся на требования, каким должен быть монарх. Ивана IV интересовали практические вопросы и политический ритуал. Он не видел необходимости в дискуссии о прерогативах королевской власти, поскольку на сей счет имел свое твердое мнение, которое не собирался пересматривать.
Отсутствие у Ивана IV внятной «программы» побуждало его сторонников-шляхтичей придумать ее. В 1575 году некий дворянин Петр Граевский на Стенжицком съезде знати заявил, что его брат Криштоф был в Москве по торговым делам, там встретился с русским царем, и тот ему передал послание к панам, в котором изложил условия, на которых он претендует на престол. Они звучали вполне понятно и соответствовали политической культуре Речи Посполитой: