Питались на полевой кухне. Офицеры ели после солдат, что приводило к весьма красноречивым пожеланиям в адрес военторга, тыла и других радетелей за воинский быт.
Однако на этом тяготы и лишения не заканчивались. Когда отделения БРК двинулись, согласно плану учений, на боевые точки, располагавшиеся на расстоянии около 40 км от основной позиции, то кухни за ними не пошли (элементарный просчёт тыловиков). Каюсь, на «точке» я разрешил одному из офицеров обменять спирт на мёд, чем был скрашен примитивный стол, да и от простуды тот мёд уберёг многих офицеров и солдат.
Служба же моя параллельно развитию и становлению Ракетных войск продолжалась и, как мне представляется, успешно. Начну с малых радостей, но и они в жизни молодого офицера тоже много значат.
По итогам учений моё отделение среди отделений БРК заняло первое место в полку, и меня наградили ценным подарком – будильником.
В конце зимнего периода боевой подготовки 1961 года мне в качестве тоже подарка от имени командования дивизии вручили собрание сочинений А. Серафимовича, которое и поныне хранится в моей домашней библиотеке. Случилось это на втором слёте отличников нашего соединения. Командир дивизии генерал А. И. Холопов проводил тот слёт не казённо, а с некоторыми отступлениями от установленного годами шаблона. После собрания, где были вручены призы, грамоты и ценные подарки, он устроил общий обед для всех участников слёта с шашлыками, ну а выпивку офицеры организовали сами. После обеда мы фотографировались (общий снимок) с командованием дивизии и полков. Во время этого действа у меня произошёл с командиром дивизии генералом А. И. Холоповым небольшой диалог, которому я тогда не придал никакого значения. Усаживаясь на скамью перед фотографом, генерал вдруг обратил на меня внимание. Поманив меня к себе, он сказал:
– Лейтенант, давай-ка садись рядом. Ты слово держишь, снова твоё отделение отличное.
Тут я, до сих пор не могу понять, почему, осмелел и пробормотал:
– Я-то слово держу, а кое-кто нет.
Командир дивизии, как мне показалось, и ухом не повёл, но уже после фотографирования генерал задержал меня и спросил:
– Кто же слово не держит?
Я выложил ему, что командование полка обещало выделить мне комнату к рождению ребёнка, но «воз и ныне там», а ребёнку скоро будет уже год. Стенания мои Александр Иванович Холопов терпеливо выслушал и сказал:
– Ладно, иди, веселись…
Вот, собственно говоря, и весь диалог.
Вечером в ГДО состоялся вечер-бал нашего полка. Именно здесь, когда большинство офицеров со своими жёнами смотрели фильм, а командование спустилось в буфет «порюмашить» случилось то, что человека, находящегося на военной службе, всегда заставляет вздрогнуть. Между вторым и третьим тостами командир дивизии наклонился к командиру полка Спрыскову Борису Михайловичу и спокойно, полушёпотом, как-то по-домашнему, практически, ему на ухо сказал:
– Товарищ полковник, второму стартовому дивизиону полка – тревога!
Мы выскочили из кинозала кто в парадной форме, кто в гражданских костюмах. Транспорт, предназначавшийся для того, чтобы развести офицеров по домам, помчался во мраке ночи по «точкам».
Я прибыл на позицию, когда расчёты уже заканчивали развёртывание системы, готовя её к боевой работе. Сбрасываю цивильный костюм, ныряю в комбинезон и бегом к машинам. А в голове неотвязная, очень неприятная мысль: «На ведущей главной машине отделения отсутствует первый номер».
Влетаю в эту машину, а у стоек хлопочет её первый номер сержант Борис Мордвинов. Не верю своим глазам, ведь мы только позавчера проводили его в запас, одним из первых, что было сделано в качестве поощрения и в связи с предстоящими экзаменами в Пермский лесной институт. Он ехал в полк вместе со мной: я на слёт, а он за документами на увольнение.
Шепчу, боясь ушей проверяющего, который уже сидит в машине:
– Мордвинов, ты как здесь оказался?
Сержант Мордвинов тоже шёпотом отвечает, продолжая при этом вращать ручки приёмника анализатора спектра:
– Потом, товарищ лейтенант, потом…
Отработало отделение и сдало зачёты по теории на «отлично». Все посредники и проверяющие заполнили ведомости. Вот и поступила команда: «Отбой»!
После свёртывания системы мы во второй раз проводили со службы прекрасного человека сержанта Бориса Мордвинова. Здесь-то он и поведал нам историю своего, собственно-инициативного возвращения в строй боевого расчёта. Когда он получал в штабе документы на увольнение и снимался со всех видов довольствия дивизиона, его земляк, писарь полка, передав письмо, приветы и пожелания домой, вскользь заметил:
– Вовремя сваливаешь. Завтра в ночь ваш дивизион проверять будут.
Мордвинов отправился на автовокзал, но вместо автобуса, идущего на железнодорожный вокзал, сел в рейсовый автобус Калининград-Рига и поехал на «точку». Он хотел в трудную для дивизиона минуту занять место в строю боевого расчёта и вместе со своими сослуживцами отстаивать его честь. По окончании завтрака я на служебном «газончике» отвёз Бориса Мордвинова в райцентр Большаково – это в семи километрах от комплекса БРК, и посадил в поезд, следовавший в Москву.
Примерно, через неделю после этих событий я вместе с женой убыл в свой очередной отпуск, который, как и всякое приятное времяпровождение, закончился быстро. Вернувшись в Гвардейск, мы направились к дому, где снимали комнатку. Подхожу к двери и пытаюсь вставить ключ в замочную скважину, что у меня никак не получается. Вдруг дверь кто-то открывает изнутри, и появляется лейтенант Платонов. В совершеннейшем изумлении я просипел:
– Ты что здесь делаешь?
Ответ прост, добродушен, но приправленный хитроватой улыбкой:
– Живу я тут.
Ошарашенный задаю вопрос, который заставил Платонова хохотать:
– А-а-а… я, где живу?
Закончив смеяться, Платонов всё нам толком объяснил:
– Тебе, Юра, квартиру дали, и мы туда перевезли все ваши вещи. Не теряйте времени, а идите к дежурному по части и возьмите у него ключи от своего нового местожительства.
Так я стал обладателем первой в жизни собственной квартиры. В ней было две комнаты, и находилась она на последнем этаже четырёхэтажного дома. Правда, квартира была сыровата, во время дождей с потолка всё время капала вода, но эти «мелочи» не омрачали нашего счастья. Позднее я узнал, что получением квартиры мы с моей женой были обязаны командиру дивизии генералу А. И. Холопову. Вероятно, что мой диалог с ним на слёте отличников не прошёл даром. Впрочем, в то время квартиры получили ещё несколько наших офицеров.
В своих воспоминаниях я частенько употребляю слово «точка» и даже дал этому понятию некоторое пояснение. Хочу всё-таки немного расширить его. Думается, что для тех, кто не имел в жизни к этому касательства, последующее чтиво будет небезынтересным.
Точка – это целый комплекс специальных сооружений и боевых позиций, который обеспечивал подготовку, организацию и несение боевого дежурства отделений БРК в различных степенях готовности, а в случае ведения боевых действий – применение их по прямому назначению.
Позиция первого пуска совмещалась с жилой и технической зонами и была обнесена забором из колючей проволоки. Техническая зона состояла из обвалованного отапливаемого хранилища для специальной техники, «холодного» хранилища под транспорт общего применения и сооружения для дизельной электростанции и котельной. В жилой зоне размещались сборно-«щелевая» казарма, заглублённый сарайчик, именуемый овощехранилищем, конечно же, был и сортир, сделанный из досок, на три посадочных места.
Боевая позиция – это большое и ровное поле длиной 300 и шириной 100 метров. Вот и всё, что использовалось для жизни, учёбы и ратной службы десятью офицерами и сорока солдатами.
Дежурство со своими стартовыми батареями несли одновременно два отделения БРК. Моё отделение делило эту участь с отделением Масалова, который до поступления в академию параллельно исполнял ещё и должность начальника нашего небольшого гарнизона. Затем эти хлопоты и заботы легли на меня. Более трёх лет службы-жизни на «точке» разделяли со мной офицеры моего отделения: Женя Дорогин, Рудик Антошкин, Саша Поздняков, Виктор Воронков, Толя Глуходедов. Помню я и офицеров «масаловского» отделения: Володю Черкашина, Сашу Венецкого, Витю Гриднева, Диму Силютина и др. Вот на плечи этих молоденьких ребят (было нам тогда по 20–22 года) легла тяжесть, помноженная на ответственность, поддержания в полном боевом порядке первого, несовершенного, первопроходческого, грубого в исполнении и тяжелейшего ракетно-ядерного щита Родины (звучит-то как!). И они, эти, некоторые ещё и не брившиеся лейтенантики, разные по темпераменту, воспитанию, привычкам, отношению к делу были едины в одном и главном: надо держаться, за нами никого нет. В то время, действительно, бригад подобной нашей имелось мало, их число умещались на пальцах одной руки, и были они такими же, как и мы, «сырыми», неумелыми, находившимися на стадии лишь формирования и становления. К их чести следует сказать, что они выстояли, пройдя и неумелое поначалу управление частями высшими командирами, и жуткие условия быта, и переучивание на неизвестные типы ракетного оружия. Они выдержали международную хулу по поводу возведения «великой германской стены», испытания термоядерных зарядов повышенной мощности на разных, только что созданных ракетных полигонах, Карибский кризис…
Жизнь на «точке» складывалась из несения боевого дежурства, караульной службы, учёбы и бесконечного числа бытовых и морально-психологических проблем, которые, как правило, требовали немедленного их разрешения. Если вопросы боевого дежурства и караульной службы выполнялись без какой-то задержки, точно в соответствии с директивами, приказами и уставами, то всё остальное делалось по совместительству, на не очень строгой, почти любительской основе. А вопросы-то, судите сами, были наиважнейшими и, в то же самое время, наитруднейшими в их исполнении. Вот они в порядке простого перечисления: организация питания офицеров и солдат, доставка писем и газет, банно-прачечное обеспечение, воспитательная работа, главным образом, среди солдат, организация досуга и ещё масса дел и забот.