Советск, расположенный на берегу реки Неман, мне не понравился. Мрачным зимним днём старые немецкие серые здания выглядели хмуро и неприветливо. Улицы были покрыты неровной от долговременного использования, давно неремонтируемой шлифованной временем брусчаткой, положенной немцами еще при довоенной Восточной Пруссии. Вдоль улиц безжизненно торчали основательные металлические опоры старых трамвайных путей, без электрических проводов. Когда-то цветущий довоенный немецкий город Тильзит считался вторым по размерам, численности населения, красоте и значимости, после столицы Восточной Пруссии – города Кенигсберга. По итогам окончания Второй мировой войны территория Восточной Пруссии отошла к СССР. Кенигсберг переименовали в Калининград, а Тильзит в город Советск.
У меня сложилось такое впечатление, что с победного 1945 года, кроме военных хрущёвок ракетчиков, построенных в 60-е годы, в городе ничего не строилось. А все ранее добротно построенное немцами для себя, с годами разваливалось. Не придавал красоты городу и сохранению его экологии старый целлюлозо – бумажный комбинат (ЦБК), сливающий прямо в реку оранжевые пенящиеся химические стоки, резко пахнущие кислотой даже в центре города.
Вместе с тем, в Советске был свой драматический театр – тоже достояние Восточной Пруссии (к слову сказать, здесь окончила школу заслуженная артистка России Светлана Светличная – почётный гражданин города). Добротный каменный немецкий разводной мост с тяжелой готической аркой о двух куполах, соединяющий два берега реки Неман – Калининградскую область и Литву, был и остается визитной карточкой современного города Советска. Кстати, река Неман, протекая по трем бывшим союзным республикам – России, Белоруссии и Литве, называется по-разному. Если посмотреть карту, то на территории России река называется Неман. В Белоруссии она уже Нёман. А по Литве протекает она же, но с названием Нямунас.
Двигаясь пешком от центра города в сторону жилого района, сплошь состоящего из военных городков воинских частей, я увидел длинную цепь старых немецких казарм по обеим сторонам широкой улицы, часто прерываемую воротами КПП с красными звездами. Старые толстостенные кирпичные казармы бывшей танковой дивизии генерал-полковника танковых войск вермахта Гудериана, когда-то с отапливаемыми танковыми боксами, представляли собой мощные укрепленные фортификационные сооружения.
Меня удивило, что в помещениях казарм не было ни одного острого угла. Выступы оконных и дверных проёмов в целях безопасности были закруглённые. Слуховые окна на крышах выполнены в форме бойниц. С точки зрения фортификационного оборудования и готовности приграничного с СССР города к ведению боевых действий, немцами все было продумано до мелочей. Асфальт для танковых гусениц не годился. Вот, оказалось, причина тому, что широкие городские улицы, предусмотренные для свободного передвижения танковых колонн, повсеместно были уложены брусчаткой. Не зря эти строения в послевоенное время были отданы под танковые части советской 40-й общевойсковой армии.
Достигнув бесконечных казарменных строений городков воинских частей танкистов, наконец, я нашел ту, где на третьем этаже располагались «зимние квартиры» ракетчиков. Было видно, что наведением элементарного порядка здесь давно не занимались. Такое впечатление, что немцы оставили свою казарму, а наши их заняли в далеком 45-м году и больше никогда не красили, не ремонтировали, и даже не убирались в них. После чистоты и образцового порядка на армейском узле связи, мне показалось, что я попал в пещерный век к немытым туземцам.
Солдаты-водители транспортных машин, перевозящих ракетчиков на службу и со службы, поставив свои ЗИЛы с КУНГами в холодный парк, предварительно слив воду из радиаторов машин, бесцельно слонялись в замусоленном исподнем и разномастных свитерах – «вшивниках» по тускло освещённому коридору, из кубрика в кубрик. Некоторые лежали в обмундировании на неряшливо заправленных солдатских одноярусных кроватях. Кто-то бренчал на гитаре. Четверо резались в карты. Для полной картины им не хватало только бутылки водки со стаканами и закуской на грязном табурете. При виде офицера, ни один не шелохнулся. Здесь были свои законы и своя жизнь.
Дежурный по «зимним квартирам», в лице прапорщика, сутки отбывал номер, не обращая особого внимания на вокруг происходящее. Читая газеты и журналы при свете тусклой настольной лампы, он мимоходом делал отметки в журнале о прибытии транспорта и собирал у водителей путевые листы. Его главная задача была вечером собрать, провести вечернюю поверку и уложить спать этот автомобильный «хозсброд». А утром, любой ценой, залив радиаторы водой, завести и вытолкать из парка машины, забирающие в Немане и на Театральной площади Советска на службу офицеров, прапорщиков и гражданский персонал ракетного полка.
В прокуренной комнате дежурного на столе находились телефоны городской АТС и дальней связи. Я связался с заместителем командира полка по политической части подполковником Архиповым Виталием Борисовичем, доложил о своём прибытии и уточнил, что мне делать дальше. Он распорядился ожидать его приезда здесь же, у дежурного по зимним квартирам.
В беседе с прапорщиком-дежурным, рассказавшим мне о части, прошло около трёх часов. Наконец на пороге появился замполит полка. Я представился ему по уставу, и мы прошли в отдельную комнату, где минут тридцать беседовали. Был вечер 30 декабря 1984 года. Виталий Борисович посетовал, зачем я прибыл под Новый год, провёл бы праздник с семьей и приехал. Я доложил, что так и хотел поступить. Но в политотделе армии мне было предписано, как можно скорее прибыть к новому месту службы, так как меня здесь «очень ждут». Вот я и прибыл.
Замполит предложил мне два варианта. Или, переночевав на зимних квартирах, 31 декабря утром первым транспортом убыть в полк и в одиночестве встречать Новый год в комнате офицерской гостиницы для дежурных смен. Или, не теряя времени, обратно на поезд и домой в Гусино, к семье. А утром 2 января, уже наступившего 1985 года, прибыть в Советск на зимние квартиры, сесть в УАЗ замполита, заехать за ним домой, а там уже на представление в полк.
Остановились на втором варианте. Поздравив друг друга с наступающим Новым 1985 годом, замполит завез меня на автовокзал и убыл домой, а я рванул обратно на железнодорожный вокзал в Черняховск.
Встретив с семьей и друзьями Новогодний праздник, 2 января утром, как было решено, я сел в УАЗ замполита Архипова В. Б. и поехал за ним к его дому на улицу Парковая. Садясь в машину, поздоровавшись, Виталий Борисович сказал, что только что ему на квартиру позвонил начальник политотдела дивизии полковник Климчук Василий Трофимович и сказал, что ждет нас обоих в штабе нашего ракетного полка, в кабинете замполита. И добавил, что начпо явно не в духе, не зря он приехал за сто верст из Гвардейска в такую рань, видимо будет какой-то разнос. В конечном счете, так и получилось.
Прибыли в часть и сразу в штаб. Первым в свой кабинет зашел Виталий Борисович. Я остался в коридоре. За дверью слышался напряженный диалог, переходящий в крик, исходящий от одного человека. Затем в кабинет был вызван командир полка подполковник Попов Михаил Евгеньевич, которому я даже не успел представиться. На мои попытки это сделать в коридоре штаба, он махнул рукой и зашел в кабинет замполита. Снова за дверью разговор на повышенных тонах. Предчувствую что-то недоброе, но не понимаю, в чем причина ярости начальника политотдела по отношению к первым должностным лицам части.
Оказалось, что причиной всему был я, прибывший на должность пропагандиста. Прибывший, но назначенный без личного «добра» на это перемещение самого полковника Климчука В. Т.! В его планах была другая кандидатура на эту майорскую должность – инструктор политотдела дивизии по культурно-массовой работе капитан Гугнин Владимир Борисович, выпускник Львовского ВВПУ 1977 года. Старшекурсника Володю Гугнина я знал еще по училищу. А тут политотдел армии назначил меня. Этих кадровых тонкостей я не знал и стал невольным заложником создавшейся ситуации.
Полковник Климчук В. Т. «закусил удила». Обиженный и уязвленный, он не хотел сдаваться, прекрасно понимая, что приказ командующего армии генерал-полковника Котловцева Н. Н. ему не отменить. Это он потребовал, чтобы я в канун Нового года срочно прибыл в часть. А когда ему доложили, что я, с разрешения замполита части, уехал на Новый год обратно домой, он взбеленился и с нетерпением ждал утра первого рабочего дня 1985 года, чтобы, предварительно «проехаться на танке» по командиру и замполиту полка, а потом «порвать меня».
Наконец дошла очередь до меня. Ничего не зная и не понимая, я открыл дверь в кабинет с табличкой «Подполковник Архипов В. Б». За рабочим столом хозяина кабинета сидел полковник. Я его никогда не видел. И он видел меня впервые, но всем своим видом показывал, что любить меня не собирается. Рядом с ним сидел секретарь партийной комиссии дивизии подполковник Журавлёв В. М.
«Почему уехал домой, а не убыл в часть встречать Новый год с личным составом?» – был первый вопрос начальника.
С его слов, я «поступил не по – офицерски, так как перешел дорогу в службе хорошему офицеру». Далее выслушал свою участь на перспективу, не сулящую ничего доброго.
Разнеся все и вся в пух и прах, выпустив пар, перед уездом из части, полковник Климчук В. Т. поставил мне лично заведомо трудновыполнимую по срокам задачу: «За полгода переоборудовать и привести к новым требованиям все пятнадцать ленинских комнат части, восстановить сгоревший и залитый при пожаре музей Боевой славы полка, и переделать всю уличную наглядную агитацию на территории части. Готовность музея – к 9 мая, к 40-летию Великой Победы. Ленкомнат – к началу летнего периода обучения, к 1 июня. Наглядную агитацию в обоих дивизионах – к началу нового учебного года, то есть к 1 декабря». И добавил: «Не выполнишь, сниму с должности!».
Начало моей службы в прославленном первом ракетном гвардейском, пяти орденоносном соединении страны, мягко говоря, было весьма грустным.