– Вы тоже музицируете?
– На трубе. Наши родители обожали музыку. Мама играла на флейте, папа на кларнете…
– А Альбер на саксофоне. Прекрасный ансамбль духовых инструментов!
– У нас не было достаточного музыкального образования для этого, вот почему, когда Даниель вошла в нашу семью, наши родители сразу ее приняли: она играла на фортепьяно и на органе. Это открыло нам горизонт… Да Альбер вам наверняка рассказал об этом.
– Нет, вовсе нет. Что касается его жены, то здесь он очень сдержан.
– Надо сказать, в разговорах на эту тему нет ничего радостного.
– Хватит, Марк, тебя никто об этом не просил.
– Но признайся, что она не была веселой.
– Брижитт все это знает, давай сменим тему, если тебе угодно.
Альбер: Он мне осточертел! Ему всегда нужно поносить все, что я делаю: мой выбор, моих друзей. Почему меня не радует, когда я вижу его на репетиции?
– Видите, Альбер и я, мы постоянно спорим, но не можем жить друг без друга. Как старые супруги. Только он стыдится меня, я часто не могу сдержать себя, он очень редко выходит со мной на публику. Вы заметили, Альбер очень вежлив. Он никогда не скажет ничего, что было бы собеседнику неприятно… А как ваша семья, все в порядке?
– Марк!
Брижитт: Младший брат говорит все прямо, иногда даже бестактно.
– Спасибо, все очень хорошо. Они в Монреале, все вместе.
– Без вас?
– В моем состоянии это было бы трудно.
– Вас это огорчает?
Алъбер: Какое нахальство! Эта его простецкая манера идти напролом! За пять минут, что он расспрашивает Брижитт, я узнал о ней, пожалуй, больше, чем за час наших бесед наедине.
– Мне очень приятно, что в этот вечер я с вами.
– Я не об этом спрашиваю вас…
– Разрешите вам налить?
Брижитт: Как ответить честно? У меня так быстро меняется отношение к этому. Сейчас я чувствую себя легкой, свободной, как в юности, счастливой от мысли, что переживаю настоящую любовь с Алъбером, но завтра, когда надо будет возвращаться в опустевшую квартиру, в которой никто не удосужился даже поставить рождественскую елочку, все будет иначе. Первое Рождество без моих детей. Это не может не огорчать меня.
– У тебя есть лед?
– Сходи на кухню!
– Ничего не поделаешь. Ответьте же, Брижитт. Ответьте так, словно его здесь нет, раз уж он не хочет сходить за льдом для меня.
– Вы чертовски настойчивы. Да, я грущу, вот так! Вы это хотели услышать?
– Не знаю. Возможно, да. Именно поэтому я предпочел бы, чтобы Альбер вышел.
– Ты заблуждаешься, я тоже должен был это услышать, ведь именно я втянул ее в это. Не плачь, Брижитт!
– Вы мне надоели, братья Пеншо! Мы собрались для встречи Рождества, а не для сеанса психодрамы.
Брижитт: Ах, черт, целый час трудилась над макияжем, и все впустую, да и Альбер совсем выведен из себя! Хорошенькое начало вечера!
– Мы никогда не упускаем возможности поговорить откровенно.
– Откровенность не всегда уместна!
– Нет, всегда. В более или менее определенных пределах.
– Привет, Альцест![2] С твоими прекрасными теориями ни одна женщина не выдержала тебя более двух лет!
– А с твоей, дорогой Филинт,[3] ты вынужден был выносить Даниель целых двадцать лет!
– Вот так: «Позвольте вам сказать – пусть будет вам наука! – Что искренность – опаснейшая штука!»
– Браво, Брижитт!
– Мой александрийский стих немного коряв!
– Я собирался обратить на это ваше внимание…
– Я ожидала от вас этого!
Альбер: Уф, они смеются! Я думал, что это плохо кончится.
– Ишиас спас меня от трудного выбора. Я не могла поехать с ними…
– А ты подумывала об этом?
– Да, Альбер, я над этим думала.
– И ничего не сказала мне?
– Нет, не сказала тебе.
Марк: О, надеюсь, не я послужил причиной этой неприятной сцены… А она мне нравится, эта Брижитт: Правда, для меня слишком стара, но как сестра – отличная!
– Я должна была принять это решение сама, но мне никак не удавалось. С одной стороны ты, с другой – мои дочери…
– Сюжет из Корнеля!
– Точно, Марк. Сюжет из Корнеля. Но у меня нет ничего общего с героиней трагедии: мне не удавалось сделать выбор. И тогда за меня решило мое тело.
– Но почему ты окончательно не избавилась от своего ишиаса теперь, когда они улетели?
– Чтобы избежать сожалений…
– И попытки присоединиться к ним?
– Возможно.
– Э-э, Альбер, осторожней! Не смотри на нее так, словно хочешь убить, иначе она снова расплачется. Может, если я приглашу ее на танго, она немножко расслабится?
Брижитт: Господи, как тяжело! Я не хочу доставлять ему боль, но он не может не считаться с тем, что меня с дочерьми связывают очень тесные узы. И даже с Пьером. Марк прав. Мы никогда не бываем абсолютно искренними. Даже с собой.
– Вы танцуете танго?
– Обожаю.
– У меня есть подруга, она ходит на курсы танцев.
– Ты имеешь в виду Женевьеву?
– Кто такая Женевьева? Я ничего не слышал о Женевьеве! Где можно с ней познакомиться? Почему она не с нами сегодня вечером?
– Она моя подруга, мой старинный друг, тот, кто всегда рядом в трудную минуту.
– Давайте позвоним ей. Я чувствую, что не могу сегодня надеяться потанцевать с вами.
Брижитт: Позвонить Женевьеве? В девять часов, в рождественский вечер?
– У нее тоже семья, муж, дети? Говорите прямо, не скрывайте от меня ничего.
– Нет, нет! Она закоренелая холостячка!
Брижитт: Какой стыд, я даже не знаю, что Женевьева делает в Рождество! Может статься, сидит одна дома у телевизора.
– Дайте мне ее телефон, я ей позвоню. Из твоей спальни, Альбер, так спокойнее.
Альбер: Ну и чудак этот парень, всегда начеку, всегда на подъеме.
– Мне очень нравится твой брат. Не знаю, как он сохранил совершеннейшую юность, пожалуй, постоянно такое меня бы утомляло, но он такой живой, такой настоящий!
– Мама называла его «зимним солнышком», потому что ему всегда удавалось разрядить любую ситуацию, он всегда был непредсказуем, всегда светился радостью.
– Все в порядке! Женевьева едет! Ах, дети мои, как хорошо чувствовать себя двадцатилетним!
ОТЧЕТ ЛЕТИСИИ
– Ну и как же все было?
– Очень, очень здорово! Холод адский, но все равно классно!
Брижитт: Ладно, понятно, я тоже не слишком скучала без тебя. Это все-таки радует!
– А еще что?
– Ну что… здорово, говорю тебе! У них шикарная хибара, огромная, теплая. Ребята чудные… до полудня. После становятся хуже, а вечером – отвратительные. Я считаю, что Анн недостаточно строга с ними. Впрочем, это ее проблема. Оливье никогда нет дома, он вкалывает. Анн томится. Как всегда. Но все равно замечательно! Ты бы видела их машину!
Брижитт: Подумать только, и она мечтает стать великим репортером. Ей придется много потрудиться!
– Я видела, видела. Они прислали мне фотографии. Расскажи мне еще о своей сестре.
Брижитт: Мне не удалось добиться о ней ни слова от Пьера. Чувствую, здесь что-то не так.
– Да ладно, я же тебе рассказала. У нее прислуга, сад весь в снегу, она выезжает на своем огромном драндулете только для того, чтобы пополнить жратву, отвезти и забрать своих чад из детского садика, сделать педикюр, глазея в телик. Главное, есть из чего выбирать, каналов полно!
Брижитт: Наверное, я должна была поехать с ними. Какую глупость я сделала! Если из-за Анн у меня начнется депрессия, я никогда себе этого не прощу.
– Как тебе показалось, она в форме?
– Анн никогда не бывает в хорошем настроении, и Канада здесь ничем не поможет. К тому же она себя не изнуряет. Куда там! Ходит на гимнастику, какую-то там китайскую, очень расслабляющую. Ей это очень подходит. По правде сказать, мы почти не разговаривали, Анн и я.
Брижитт: Каждый раз, когда она говорит так, она разбивает мне сердце. Я бы мечтала иметь сестру! И правда, они никогда не были близки друг другу. Почему я воспринимаю это как личное поражение?
– Но как тебе показалось, она там счастлива?
– Уф!.. Здесь или там, какая разница. Она зануда.
Брижитт: Спасибо за впечатляющий рассказ! Надеюсь, Кароль будет более красноречива.
ВЕРСИЯ КАРОЛЬ
– Добрый день, мама! Добрый день, Лилиана! Мама, могу я тебя вытащить из бутика, чтобы пойти выпить кофе?
Брижитт: Это нечто новенькое… Что еще меня ждет?
– Я покину вас минут на пять, Лилиана, Мы пойдем к мадам Роллан. Если будут какие-нибудь затруднения, позвоните мне.
– Не будет никаких затруднений, мама. Лилиана была на высоте в трудные праздничные дни, а уж теперь-то она справится без твоей помощи. Да расслабься ты немного! Как твоя спина, в порядке?
– Лучше, дорогая. Не беспокойся.
– Только лучше? Я думала, что совсем все прошло.
Брижитт: Пьер даже не удосужился спросить меня, как я. В таком случае теперь это касается только меня. Но это не снимает боли.
– Один без кофеина, мадам Роллан.
– Добрый день, мадемуазель Кароль. Давно я вас не видела.
Мадам. Роман: Какое несчастье, такая красотка и до сих пор не замужем. Не повезло!
– А мне чай, мадам Роллан. Итак, как поездка? Летисия рассказала мне много нового, представляешь, а твой отец был очень лаконичен. Мне кажется, после возвращения он стал какой-то странный.
Кароль: Так, это хорошо, она уже подготовлена. Вечно мой удел наносить последний удар.
– Анн совсем не в форме. Ее раздражают дети, они и правда невыносимы. Она мается там еще больше, чем здесь, это мягко сказать, и, мне кажется, у Оливье любовница.