ены. Но Морель, даром что не наделенный от природы особой душевной тонкостью или бурно развитым воображением, не имел нужды распалять в себе страсти. Он действительно относился с пониманием к их беде, насколько вообще можно разделять горести ближнего, к тому же он симпатизировал мсье Госслену, своему старинному знакомому, честность и прямота которого ему очень импонировали! Мы питаем привязанность ко всем, чья природа хоть как-то соответствует нашей, пусть даже человек нас превосходит или не дотягивает до нашего уровня; вторых любят сильнее, но и к первым испытывают род восхищения.
Дело это он принял близко к сердцу и предложил свои услуги.
— Сначала повидаем мужа, — посоветовал он, — поговорим с ним, а уж потом двинемся в ином направлении, если там ничего не получится.
Как человек предприимчивый, он тотчас послал за фиакром, затолкал туда приехавшую чету, и все втроем отправились в заведение Рено.
Мадам Госслен, уставшая от путешествия, с покрасневшими от долгих слез глазами, казалась совершенно больной и разбитой, ее шляпа цвета палой листвы с вуалью, завязанной под подбородком, чтобы предохранить уши от ветра, испытала великое множество пагубных воздействий, нитяные перчатки были сплошь в затяжках, белые чулки давно утратили невинность, туфли с черными бантами и лентами вокруг ноги от пыли казались серыми. Да и мсье Госслен имел вид усталый, его лицо под бакенбардами и эспаньолкой раскраснелось, галстух, топорщившийся под его подбородком, слегка пожелтел, а отвороты сюртука явно нуждались в утюге. Но этих двоих уже не заботили превратности туалета.
— Ах, можно ли было подумать, мсье Морель! — всхлипывала мать Анри. — Ну кто бы мне сказал, что такое случится в подобном заведении?
— Что вы хотите, моя дорогая мадам?
— Дом с такой прекрасной репутацией! При том, что мы наводили о нем справки, где только можно! Боже мой! Боже мой!
— Вот как легко обмануться! — кивал отец.
— Замужняя женщина! — восклицала мадам Госслен.
— Это ничего не значит, — мотал головой супруг. — Такие хуже всего, когда пускаются во все тяжкие. Они — то и есть самые беспутные.
— Неужели? А как вы думаете, куда они направились?
— Это еще предстоит разузнать.
— А в сущности, это меня не очень удивляет, — призналась мадам Госслен.
— Как так?
— Да вот уже некоторое время… в письмах… мне казалось, что там… что-то такое… будто… не могу объяснить… но…
— Ты говоришь, в письмах?
— Да, а ты не замечал, что у него появился какой — то странный стиль… ни на что не похожие фразы, такие выспренние… и выражения.
— Это все романтизм! — вспылил мсье Госслен. — Вот вы, мсье Морель, вы можете в это поверить?
МОРЕЛЬ. Но это не причина, чтобы…
МСЬЕ ГОССЛЕН. Он просто потерял рассудок, тут какая-то безумная вспышка, помрачение!
МАДАМ ГОССЛЕН. Вне всякого сомнения, это она вскружила ему голову, помяни мои слова!
МСЬЕ ГОССЛЕН. Такое может быть, по крайней мере, меня это не удивит…
МОРЕЛЬ (спокойно). Его будет довольно трудно вырвать из ее рук!
МСЬЕ ГОССЛЕН (вздыхая). Бедному мальчику это очень повредит в будущем. (Оживляясь.) Однако что за мысль, как такое могло взбрести на ум? Если уж очень хотелось свалять дурака, я бы предпочел, чтобы он в виде крайней меры завел любовницу, как все в его годы. Да что уж там! Каждому понятно, что в двадцать лет нельзя жить схимником, я тоже был молод и знаю, как это бывает.
МАДАМ ГОССЛЕН. Но какая кокетка! Так завлечь моего несчастного Анри!
МСЬЕ ГОССЛЕН. Вот и посылай после этого детей в Париж!
МАДАМ ГОССЛЕН. Да уж! Попробуй кому-нибудь довериться!
МСЬЕ ГОССЛЕН. Вам кажется, что они в безопасности, работают под надлежащим присмотром, в трудах ради будущей карьеры…
МАДАМ ГОССЛЕН. А вот и нет: достаточно какой-то падшей женщины!..
Морель меж тем выглядывает в окошко и находит, что экипаж движется недостаточно быстро.
МАДАМ ГОССЛЕН (продолжает). …Какой-нибудь несчастной, чтобы отравить их существование! (Решительно тянет рукой за воображаемую веревку.) Вешать таких мало!
МСЬЕ ГОССЛЕН. Я никогда не видел эту даму, как она выглядит?
МОРЕЛЬ (тараща глаза и осклабившись). Вот так. Она далеко не дурнушка.
МАДАМ ГОССЛЕН. Чудовищно, друг мой, чудовищно!
МСЬЕ ГОССЛЕН. Высока или мала ростом, блондинка, брюнетка?
МОРЕЛЬ. Высокая.
МАДАМ ГОССЛЕН (перебивая его всякий раз, как он открывает рот). В высокой степени развратна!
МОРЕЛЬ (продолжая). Брюнетка.
МАДАМ ГОССЛЕН (перебивая). Черней крота!
МОРЕЛЬ (продолжая). Довольно миловидна, крупна.
МАДАМ ГОССЛЕН (с яростью). Корова, да и только! Всегда без корсета!
МОРЕЛЬ. С красивыми черными глазами.
МАДАМ ГОССЛЕН. Непристойного вида! Истинная кокетка, друг мой.
Фиакр останавливается, откидывается подножка, у входной двери приехавшие справляются, дома ли мсье Рено, и получают ответ, что дома, занят, сейчас спустится. Их вводят в маленькую комнатку нижнего этажа с окнами в сад, расположенную между кухней и столовой, — что-то вроде монастырской гостиной или прихожей.
Наконец к визитерам спускается мсье Рено, он в известном нам халате и страсбургских войлочных туфлях, в которые заправлены черные панталоны, очки подняты на лоб, он их живо стаскивает, в то же время поднося другую руку к греческому колпаку и бормоча извинения, что заставил дожидаться. Обменявшись рукопожатием с Морелем, любезно осведомляется, какого рода услуги может оказать прибывшим.
МСЬЕ ГОССЛЕН (привстав на цыпочки, достойным тоном, удерживая гнев). Сударь!
МСЬЕ РЕНО (вежливо). К вашим услугам!
МСЬЕ ГОССЛЕН (возвышая голос, еще более достойно). Сударь!
МСЬЕ РЕНО (удивленно). Слушаю вас, сударь!
МСЬЕ ГОССЛЕН (взрываясь). Ну так вот, милостивый государь!
МСЬЕ РЕНО. О чем вы, собственно, сударь?
МСЬЕ ГОССЛЕН. Я пришел за своим сыном, мсье, хочу его видеть и узнать, где он сейчас.
МСЬЕ РЕНО. Он выехал из моего дома еще в минувшую субботу, и я совершенно не имею сведений, где он может быть.
МАДАМ ГОССЛЕН. Как, мсье, вам его доверили, а вы даже не знаете…
МСЬЕ ГОССЛЕН (супруге, успокаивая ее). Спокойнее, мой дружок, дай мне, говорить буду я. (Обращаясь к мсье Рено.) Пусть вы и не знаете, где он, но с кем — надеюсь, вам известно.
МАДАМ ГОССЛЕН (живо). Да, ведь уехал он не один.
МСЬЕ РЕНО. Что мне на это ответить? Разве тут моя вина? Не думаю…
МОРЕЛЬ. Но тем не менее именно вам отвечать.
МСЬЕ РЕНО. Однако же, друг мой…
МОРЕЛЬ. Ах, в таком случае — тем хуже для вас, родители вправе возбудить против вас дело, речь идет о несовершеннолетнем.[69]
ПАПАША РЕНО. Как так? Дело? Но о чем? В чем моя вина? Как я мог предотвратить? Разве я знал, мог ли я заподозрить?
МСЬЕ ГОССЛЕН (жестко). Подозревать надо всегда!
ПАПАША РЕНО (встревоженный следствиями этой авантюры и опасаясь, как бы она не повредила его заведению). Ради всего святого, сударь, умоляю, говорите тише! Нас могут услышать!
МСЬЕ ГОССЛЕН. Пусть слышат все, кто хочет… Да, меня услышат, я буду рассказывать об этом повсюду… что я доверил вам сына, молодого человека из хорошей семьи…
МАДАМ ГОССЛЕН. Имеющего уважаемых родителей.
МСЬЕ ГОССЛЕН. У которых еще есть средства! Людей известных! Не каких-нибудь пустышек, отнюдь, — солидных людей, из общества! Мы не оставим этого без последствий, не думайте! (Переводит дыхание, затем еще запальчивее.) Повторяю: мы доверили его вам, а вы его растлили…
ПАПАША РЕНО. Ха-ха!
МСЬЕ ГОССЛЕН (говорит быстрее) …Или у вас его растлили, это уж как вам угодно; вместо того чтобы печься о его моральном облике, здоровье, о получаемых им знаниях, вы позволили ему сгинуть в лоне порока, попустительствовали его разгулу и тому, чтобы какая-то женщина, ваша жена, между прочим, его похитила, причем именно из вашего дома, вы же отнеслись ко всему наплевательски, ни слова никому не сказали, не предупредили нас, ничего не заметив… или нет: не желая ничего замечать. Да, я обо всем этом объявлю, мне угодно, чтобы справедливость восторжествовала и мой сын был возвращен в лоно семьи.
МАДАМ ГОССЛЕН (в слезах). Бедное мое дитя, мой Анри, где ты? Может, уже мертв?
МОРЕЛЬ (успокаивающе). Нет-нет, мы его возвратим.
МСЬЕ ГОССЛЕН. Где теперь нам, родителям, искать его?
МАДАМ ГОССЛЕН (плача). Его несчастным родителям!
МСЬЕ ГОССЛЕН. Взгляните на его мать, посмотрите, что с ней! Она же сходит с ума от горя; а я, сударь, я, его отец, полагаете, меня это развлекает? Что, по-вашему, мы должны думать, как жить дальше? Разве это может так продолжаться? Где его искать? Ну, не молчите, скажите хоть слово, говорите же! Действуйте, прах вас побери! Отыщите его! Это ваша обязанность! Если вам все равно, станет ли известно, где ваша жена, то мне вовсе не безразлично узнать, где мой сын, и к тому же побыстрее!.. Нет, уж вы извольте заняться всем этим, вернуть мальчика в семью! Я буду стучать во все двери, слышите? Я камня на камне не оставлю, у меня есть друзья, покровители, Морель станет меня направлять! Я пойду к министру, к королю, если нужно; я обращусь в газеты…
ПАПАША РЕНО. Пощадите, сударь, небесами заклинаю вас, пощадите! Вы разорите меня, опозорите мой дом, я — конченый человек! Никакой публичности, умоляю, сжальтесь и надо мною тоже: посмотрите только, в каком я горе, сколько несчастий на мою голову! Бог ты мой! Он жил здесь, как и все другие, она, казалось мне, относится к нему не лучше, чем к остальным: к Альваресу, Мендесу, Шахутшнихбаху; я вел с ними занятия, он тоже приходил работать в мой кабинет, возвращался к себе в комнату и занимался там целый день… я никогда ничего не замечал. Он был мягок, очень мил… даже г