Демель глубоко вздохнул, потёр руки и опять тоскливо подумал: «И меня убьют, и нет никакого спасения ни здесь, ни на фронте. «Разбитая наголову» Красная Армия бьёт и гонит прославленную, непобедимую армию великого фюрера… Сталинград так и не смогли взять, и утопили в Волге свою былую славу, честь, мечты и вместе с ними триста тысяч немцев. Ленинград тоже оказался не по зубам, хотя его обороняла «рассеянная и уничтоженная» Красная Армия. Стратеги! Гении! Погубили немецкий народ и Германию! Всё пропало! Феникс возник из пепла. Удивительные всё-таки эти русские! А немцы! Талантливый, организованный, дисциплинированный народ. Но почему же тогда история без конца показывает ему мерзкие гримасы? Да потому, что во главе нации всегда стояли глупые политики, шарлатаны и проходимцы. Если бы люди, затевающие кровавые бойни, знали наперёд о своём поражении, то на земле никогда бы не было войн».
Новый комендант города майор Клингер, грузный, короткий, с круглым, как блин, невыразительным лицом, с тонким голосом и толстыми слоновьими ногами, был, как говорят, человек себе на уме. Он не парил в небесах, а передвигался по грешной земле, терпеливо неся свой крест, неторопливо преодолевая дорожные ухабы, рытвины и другие, неизбежные на длинном жизненном пути, преграды. Сам он считал себя человеком золотой середины и очень гордился этим.
Приученный к аккуратности и порядку, новый комендант в глубине Души не одобрял бестолковщины, царившей в управлении. Вечно кто-то то искал, по коридору, поднимая шум, бесцеремонно сновали солдаты и офицеры. Даже в кабинете коменданта толстый персидский ковёр на полу не полностью скрадывал грохот и стук, производимый его ретивыми подчинёнными.
С Наташей комендант был подчёркнуто любезен, бесстрастно-почтителен, но не более. Живые, реальные женские прелести его не прельщали уже давно, и только длинными, бессонными ночами в горько-сладких мечтах и грёзах он жил иногда рядом с женщиной своей, особой, придуманной им самим жизнью.
Все усилия Наташи хоть чуть-чуть переступить грань сугубо служебных отношений неизменно упирались в пустоту — её новому шефу и покровителю были начисто чужды горячие эмоциональные всплески.
…Сегодня к коменданту пришёл Демель, они надолго засели в кабинете вдвоём. Наташа, как всегда в таких случаях, сидела в приёмной с ефрейтором Штокманом, который после смерти любимого начальника заметно повеселел и храбро ухаживал за осиротевшей переводчицей. Неотразимый щёголь и балагур, ефрейтор был смелым человеком. Он ничего не боялся, кроме восточного фронта и своей верной и беззаветно любящей его жены. Жена была далеко, а на фронт его мог отправить только майор Шварц, у которого с этой красивой девчонкой были-таки шуры-муры. Новый шеф по своим физическим данным конкурентом Штокману быть не мог. И Наташе, по мнению хитрого ефрейтора, ничего другого не оставалось, как проявить внимание к своему старому поклоннику. Правда, при первом же появлении нового коменданта Штокман имел неосторожность доверительно шепнуть Наташе несколько язвительных фраз по поводу его внешнего вида. «Майор с икрой», — остроумно окрестил коменданта Штокман, намекая на его солидное брюшко.
Наташа шутки не приняла и ответила возмущённо, что она никогда не позволит себе судить о достоинствах и недостатках своего начальника, да ещё в такой неприличной форме и что раньше она не могла бы представить ефрейтора Штокмана, выполняющего такую неблаговидную роль.
Штокман затосковал. Он готов был проглотить свой болтливый язык. «Чёрт её знает, эту красотку! Возьмёт и выложит всё новому коменданту». И ефрейтор Штокман со свойственной его натуре прямотой тут же признался сам себе, что он такого момента выслужиться перед новым шефом не упустил бы. Положение было серьёзным. Но опытный Штокман не растерялся. На следующее утро Наташа получила в подарок от ефрейтора большую коробку отличных шоколадных конфет. Приняла её Наташа с удовольствием и, в свою очередь, одарила Штокмана очаровательной улыбкой, которая успокоила ефрейтора лучше любых словесных заверений. Мир был восстановлен.
…А в кабинете коменданта два майора вели серьёзный разговор. У Клингера сонный вид, говорит он медленно, нудно:
— Медицинская экспертиза показывает странные вещи. Представьте себе, мой предшественник погиб от пистолетной пули. Правда, врачи не совсем уверены в этом. Пуля, видимо, прошла через рот, и произошёл разрыв черепной коробки… Так вот, экспертиза утверждает, что винтовочная пуля сделала бы разрыв другого характера, более значительный. Кроме того, солдаты тоже убиты из пистолета, а им был вооружён только майор Шварц. Полицейские были вооружены русскими карабинами, и, прошу обратить внимание, полицейский был убит русской пулей.
— Когда всё это стало известно?
— Час назад.
— Странно, — протянул Демель и подумал: «Чёрт бы взял проклятых костоломов! Сведения, которые они должны сообщить в гестапо, они передают любому, кто носит немецкий военный мундир. А впрочем, что от этого изменится? Воскреснет Шварц? Разбегутся в лесу партизаны?»
Демель нервно зашагал по кабинету, пытаясь успокоиться, но ходьба не принесла облегчения. Он понимал, что нервная система находится на грани срыва. Усилием воли Демель заставил себя говорить тихим, ровным голосом, так, что собеседник не заметил его состояния.
— Если так, тогда очень трудно понять, кто в кого стрелял. Получается: Шварц убил своих солдат и сам выстрелил себе в рот. А один полицейский убил второго и сбежал. Фантастика!
— Но ещё ранена переводчица Наташа, — напомнил комендант.
— А она из какого оружия?
— Точно определить не удалось. Касательное ранение мягких тканей — можно думать что угодно, — Клингер пошлёпывал влажными губами; лениво взглянул на собеседника.
Демель, повинуясь душевному порыву, заговорил словно кого-то упрекая и жалуясь:
— Я, откровенно говоря, последнее время просто растерялся. Эта серия убийств выбила из колеи мой аппарат. Мои люди взвинчены, они стали всего бояться! Нужны быстрые и решительные меры, а сил у нас явно не хватает.
— Карательный батальон прибывает сегодня вечером. Конечно, этого может быть недостаточно, но это уже кое-что, — произнёс Клингер сочувствующим тоном, в котором явно прослушивалось и презрение.
Возбуждённый Демель уловил только сочувствие, это подбодрило его, и он заговорил увереннее:
— Этого мало. В районе появилась партизанская бригада. Местный партизанский отряд особой опасности не представлял. А бригада — хорошо организованное воинское соединение, способное вести длительный бой. Кроме того, в городе оживились подпольщики.
— Как вы красиво говорите, — насмешливо глядя на Демеля, проворчал Клингер и провёл рукой по волосам, старательно зачёсанным поперёк обширной лысины. — Но при всём моём уважении к вашей службе и к вам лично я всё же не могу понять смысла этого разговора. Всё, о чём вы так хорошо рассказывали, я прекрасно знаю.
Демель вспыхнул — понял, что над ним издеваются. Он допустил элементарную ошибку: перешёл на доверительный тон прежде, чем это ему позволил собеседник, проявив таким образом слабость. Он сам дал повод для насмешек этой старой развалине, не сумевшей оценить его откровенности. Ну, хорошо!
— Всё это я говорил не забавы ради, — сдерживая ярость, вкрадчиво проговорил Демель, — а для того, чтобы вам в дальнейшем был яснее ход моих мыслей. Я думаю о вашей переводчице, — продолжал Демель.
— Не улавливаю связи, — сказал комендант.
— Вы доверяете этой красавице? — спросил Демель.
— Как вам сказать? Пожалуй, нет.
— А почему?
— Я вообще не верю русским.
— Это, сами понимаете, не ответ.
— Конкретных фактов я не имею.
— Но без фактов нет истины.
— А роман со Шварцем разве не факт?
— А был ли он, этот роман?
— Все утверждают, что был. Шварц, возможно, просто резвился, а она, говорят, была влюблена всерьёз.
— Или разыгрывала влюблённую.
— При известной доле воображения можно предположить всё что угодно, — слегка усмехаясь, сказал Клингер, — остриём бритвы завинчивать шурупы, а скрипичным смычком бить кота, нагадившего на коврик.
— Я не понимаю ваших аллегорий!
Демель от ярости ничего не видел, словно тисками сдавило затылок, затряслась голова… С большим трудом он опять сдержал себя.
А Клингер будто ничего не замечал.
— Что же тут не понять? Не трудно сломить эту девчонку. Но это ли нам нужно? В чём вы её подозреваете? На что способен этот ребёнок? Кроме того, она тяжело переживает смерть Шварца, осунулась, похудела.
— Тоже игра, талантливая игра!
— Всё бывает, конечно, но ведь девчонка ещё к тому же со старомодными взглядами на жизнь.
— Допустим, девчонка. А как она зарекомендовала себя на работе?
— Отлично, это общее мнение.
— Вот видите, а как это вяжется с её возрастом и детским видом? Никак! Так почему же не предположить в ней и талантливую актрису?
— Логично, но…
— Никаких «но», Клингер, взять под строжайшее наблюдение, проверять каждый шаг. Я по своей линии постараюсь ещё раз уяснить истинное лицо этой влюблённой. Но торопиться не будем. Если переводчица не та, за кого себя выдаёт, то нас будет интересовать не столько она, сколько люди, которые стоят за её спиной.
Такого натиска комендант не ожидал, но пасовать не хотелось, он выложил на стол свой последний козырь:
— Позавчера я устроил Наташе небольшую проверку. Она получила сведения о предполагаемом вывозе от нас важных документов, причём точно знала время и способ доставки их. Так вот, посланный мной ефрейтор Штокман благополучно прокатился туда и обратно. Это, на мой взгляд, в какой-то степени говорит в пользу моей переводчицы.
— В какой-то — да! Но в общем-то ничего не доказывает. Вся эта проверка рассчитана на глупцов. Это всё равно, как говорят русские, что гадать на кофейной гуще.
Клингер молча проглотил пилюлю. «А ты не так прост, как показался вначале, — с некоторым чувством удовлетворени