— Ну, чего ты смотришь! — покачала головой бабушка. — Веди Женю в гостиную.
— Я на кухню, — запротестовала та.
— Нет-нет, на кухне сегодня только я! Посидите спокойно, поговорите, хоть. Саш, давай! Ты не забыл?
Блин… Забыл, наверное. Да так забыл, что вспомнить не мог.
Мы вошли в комнату.
— Ну, как ты? — улыбнулась Женя ласковой, но немного отчуждённой улыбкой.
Ух-ты, на щеках у неё появились ямочки. Она смотрела на меня серо-зелёными глазами, вроде как чего-то ждала… Длинные волосы спадали на плечи и будто наполняли сиянием всю комнату.
— Нормально, — пожал я плечами, стараясь вести себя нейтрально. — А ты?
Она хмыкнула, ничего не ответив, и чуть отвернулась.
— Когда уезжаешь?
— Завтра… вроде, — вспомнил я об авиабилете.
Пожалуй, уехать сейчас было бы самым правильным решением. Если не удастся вернуться назад… то есть, вперёд, в будущее.
— Вроде, — снова хмыкнула она и отошла в сторонку, взяла в руки несколько грампластинок, лежавших на тумбе и покрутила в руках. — Купил что-то новое?
Я, не отрываясь следил за ней, рассматривал тонкую талию, струящееся серое платье, перехваченное поясом, рассматривал стройные ноги, красивые руки, тонкую шею и высокую грудь.
— Ты сегодня сам не свой, — неожиданно повернулась она и заметила, что я в этот момент совершенно бесстыдно пялился на неё.
Она вспыхнула, покраснела, снова отвернулась, и тут же, обернулась опять.
— Что?
— Женя, Женя, Женя, — какая же ты красавица, честное слово, — покачал я головой, совершенно не представляя, что ещё можно было сказать в такой ситуации. — Причём, молчаливая красавица.
Она быстро справилась со смущением и теперь смотрела на меня прямо и открыто. Можно сказать, в упор.
— Молчаливая? — удивилась она.
— Конечно, — подтвердил я. — Молчишь, ничего не рассказываешь. Настоящая загадка. Как ты поживала всё это время?
— Что?
— Чем занималась, с кем тусовалась? Рассказывай, мне всё про тебя интересно.
Правило, усвоенное мной многие годы назад, гласит, что, если не знаешь, что отвечать на вопрос собеседника, задавай вопросы сам.
— Что слушала нового, куда ходила? Расскажи, Жень.
— Серьёзно? — удивилась она. — Хочешь узнать, куда я ходила? И с кем, может быть?
Я пожал плечами, не отводя от неё взгляда.
— Интересно… И кто тебе постоянно капает на меня?
— Капает? — нахмурился я. — Ты о чём?
— Да вот, об этих твоих вопросах… Можно подумать, ты не знаешь, что я не вылезаю из лаборатории и из библиотеки. У меня, вообще-то защита скоро.
— А вот и я! — очень вовремя появилась бабушка с огромным блюдом с пирожками.
— Какая красота, — восхитилась Женя, расплываясь в улыбке. — Клавдия Матвеевна, когда вы всё это успеваете! Я вами восхищаюсь.
— А мы тобой, Женечка. Пироги — дело нехитрое, любой дурак научится. А вот диссертация по химии — это настоящий подвиг. Одна, сама, ещё и работать успеваешь. Золото ты моё, чистое золото! Саня, а ты чего стоишь-то? Неси давай, что ты там приготовил.
— А что я там приготовил? — поднял я брови.
— Ох, дошутишься ты у меня. Неси свой подарок скорее!
Ах, вот в чём дело! Подарок! Это что торт «Птичье молоко», интересно, или мимозы, которые я бабуле подарил? Мне вдруг очень сильно захотелось оказаться в своей однушке в Химках. Сесть за ноутбук, открыть материалы очередного дела и забыть нахрен обо всех этих приключениях. Но, похоже, пока это было невыполнимо.
Я зашёл в свою комнату. Подарок, блин, где подарок… И что же это может быть… Так… Кубки, грамоты, медали… Может, книга? Точно, книга — лучший подарок. А если эта Женя моя девушка? Ну… то есть девушка Сани Жарова? Книга, пожалуй, отпадает… Если это не «Декамерон» или не «Камасутра»… М-да…
Я пробежал взглядом по корешкам на книжной полке и… бинго, как говорится! Коробочка «Нина Ричи». Сто процентов она припасена именно для Жени. Хо-хо! Какой я красавчик. Я подошёл, отодвинул стекло и вытащил коробку с духами. Нераспечатанные. Значит точно для неё. Кто молодец? Я молодец!
Вернувшись, я с победным видом подошёл к красотке Жене и, вытащив руку из-за спины, подал ей коробку.
— Жень, поздравляю тебя с Восьмым марта.
— Ой… прелесть какая, — растаяла моя милая. — Саня, это же так дорого… Спасибо!!!
Она сделала шаг ко мне, поднялась на цыпочки и приблизила лицо. Я восхищённо смотрел на её нежную кожу, длинные ресницы и тонкие брови, прямой носик и румяные щёчки. И на её полные губки, вытянувшиеся, чтобы чмокнуть меня в щёку. Но пропустить такие губки я никак не мог, поэтому быстро повернулся, подставляя свои собственные грубые и жёсткие губы под поцелуй этой красавицы.
А не так уж здесь и плохо, ёлки-палки!
Женя коснулась моих губ губами и мгновенно залилась краской.
— Ну, Сашка, ну, озорник! — одобрительно и с облегчением рассмеялась бабушка. — Женечка, вот эти мимозы он ведь тоже для тебя принёс, я просто в воду поставила, чтобы они не завяли. Потом пойдёшь, не забудь взять с собой.
Мы уселись за стол и дальше всё пошло гораздо проще и легче. Бабушка умело модерировала разговор, задавая нашей гостье нужные вопросы. При этом успевала бегать на кухню и приносить блюдо за блюдом.
Это «Столичный», как ты любишь, без майонеза. Это холодец. Вот, хреновинку возьми, со свёклой. А это голубчики. Да ты посмотри, какие они крошечные! Ешь, не оговаривай! Ты сможешь! Давай, попробуй котлетку из лосося. Да, в яичке обвалянная. Пирожки, пирожки не забывай. Вот эти с капустой, а эти вот с печёнкой. Ещё ватрушки сейчас принесу.
Я подливал Советское шампанское Жене, а бабушке её собственную наливочку. Чёрно-белый телевизор изо всех сил поднимал нам настроение цирковой программой. Юрий Никулин носил бревно, а бабушка, разгорячившись, шутила, вспоминая забавные случаи из жизни, и отжигала не на шутку. Так что атмосфера установилась простая, дружеская и, как говорится, непринуждённая. И я, в конце концов, смог расслабиться. Но как только я расслабился, Женя начала собираться.
— Как⁈ — разволновалась бабушка. — А чай? Саша ведь «Птичье молоко» добыл.
— Ох, уж этот Саша, — усмехнулась Женя. — Мало того, что духи добыл французские, так ещё и птичье молоко нашёл. Если так пойдёт, он ещё и то, не знаю, что принесёт оттуда, не знаю откуда.
— Он такой, — с усмешкой подтвердил я.
— Не сердитесь, Клавдия Матвеевна, но торт я уже не осилю. Вы так меня накормили, что я едва дышу. Всё такое вкусное, просто невероятно! «Птичье молоко» уже не имеет никаких шансов.
— Значит, с собой возьмёшь! — не терпящим возражения тоном, заявила бабушка. — Я тебе сейчас соберу передачку. Поужинаешь дома.
— Да я неделю теперь есть не буду.
— Ой-й! — отмахнулась бабушка. — Может посидишь ещё? Неужели даже в праздник будешь работать?
— Да, хочу немного поработать, прежде чем усну.
— Ох, бедная ты, бедная. Ну, Саш, иди, одевайся, проводи, Женечку.
— Ба, ну разумеется, я провожу Женечку. Зачем ты мне напоминаешь?
— Ну, хорошо-хорошо, давай только вот это «ба» убери подальше из лексикона. Надо же, сроду ведь так не говорил.
Женя разморённо улыбалась. Она разомлела, раскраснелась и выглядела так, будто уснёт прямо сейчас. Но, когда мы вышли в мартовскую сырую прохладу, вмиг собралась, посерьёзнела, взяла меня под руку и какое-то время шла молча, выстукивая каблучками по мокрому асфальту. Я тоже молчал. Уже стемнело и после жаркой квартиры было знобко.
— Александр, — нарушила она тишину, останавливаясь и высвобождая руку.
— Чего так торжественно?
— Знаешь… Хочу сказать тебе важную вещь…
— Может, лучше не надо? — попробовал улыбнуться я, но она осталась серьёзной.
— Конечно же, надо, — кивнула Женя и прикусила губу.
Она сунула руки в карманы, повернулась и медленно пошла дальше.
— Понимаешь, какое дело, Саш… я не знаю, как тебе это объяснить-то… Но ты же и сам всё видишь и понимаешь. Эти подколки твои вечные… В общем, как в песне. Ты мне не снишься, я тебе тоже…
Мы вошли в прямоугольную арку проезда. Звуки здесь отзывались немного вибрирующим эхом.
— Погоди, Жень, какие подколки? — нахмурился я, печатая ставшие звонкими шаги. — Я ведь без задней мысли спросил.
Портить личную жизнь Саше Жарову в мои планы не входило. Да, честно говоря, в мои планы, кроме как срубить тридцатку за съёмку, вообще ничего не входило, а тут…
— Эта твоя постоянная ревность…
— Ревность?
— Ну, подозрительность, называй как хочешь. Зачем к словам цепляться, ты же понимаешь, о чём я говорю. Да, и признайся, ты ведь сам уже остыл. Зарылся в свои обиды и… Даже ни одного раза не позвонил мне. Возможности не было, да?
Ах, вот в чём дело…
— Да и вообще… Вся эта история с твоим распределением… Если бы ты хотел остаться рядом со мной…
В этот момент раздался громкий окрик:
— Жаров!
Мы как раз вышли из арки и оказались на «подворье» универсама «Ленинградский». Я обернулся на голос и увидел Зубатого. Это он кричал.
— Ты мне и нужен! Ну-ка, иди сюда!
Ну, блин! Рядом стоял ментовский бобик, и персонажи, высвеченные желтоватым уличным фонарём, были всё те же.
— Не могу сейчас, товарищ старший лейтенант, — бросил я. — Занят.
Нет, правда, не до него сейчас было. Сержант опять обыскивал того самого бича, что разговаривал со мной на лавочке у подъезда.
— Ничего, — зло ответил старлей, — я тебя ненадолго отвлеку.
Он сделал пару шагов нам навстречу и, приблизившись, помахал передо мной сотенными купюрами.
— Дипломат, говоришь? А может, кожаный портфель коричневого цвета?
Японский городовой! Какого хрена!
— Эй, — окликнул он бича. — Этот тебе деньги подарил?
— Этот, — мгновенно подтвердил бич. — Я же никогда не вру, все знают…
Вот и делай людям добро…
— Игнатюк, — кивнул старлей сержанту. — Давай-ка их всех в машину. И бабу тоже!