Дойдя до перекрёстка, повернул направо и скрылся из видимости джентльменов удачи. В ближайшее время меня беспокоить не будут. Только что я навредил своей репутации предсказателя преступлений. Но зато и предотвратил массовый расстрел, вошедший в учебники криминалистики, как Верхотомская резня. Надеюсь…
Наши люди не то, что в булочную, наши люди на такси на работу ездят. Впрочем, я попросил водителя остановиться на некотором расстоянии от проходной и, расплатившись, зашагал к проходной.
На сердце было легко. Радостно было. Всё-таки, молодость — это не только отсутствие болячек и нормальное давление, это ещё и музыка в груди. Блин. Мысли были странные, совсем для меня нехарактерные. Я сам себе удивился и отметил, что мрачность, сопровождавшая меня последние сто лет, незаметно испарилась уступив место совсем другим мыслям и чувствам.
— Тебе Кофман из Москвы три раза звонила, — подмигнул Вотруба, когда я зашёл в кабинет. — Вон на столе записка с номером телефона.
Он кивнул на мой стол, и я благодарно улыбнулся. Спасибо, добрый человек за подсказку. Я подошёл снял пальто и…
— Жаров! Пожалуйста, сто раз просила, вешай пальто в шкаф.
Я обернулся и посмотрел на девицу, показывающую рукой на шкаф. И тебе, девица, спасибо. Я едва не рассмеялся. Как всё славно складывалось.
— А ещё, — кивнул Вотруба, — Ткачиха тобой интересовалась. Ты сегодня нарасхват у слабого пола. Но за отсутствие на рабочем месте можно и схлопотать.
— Вообще-то я на больничном.
— Он Ткачихин любимчик, — фыркнула молодая и пышная, как сдобная булка барышня. — Ему ничего не будет.
— Но придётся иначе отрабатывать, — засмеялись за моей спиной.
— Что за буллинг, товарищи? — улыбнулся я, повернувшись на голос. — Такое социальное явление, как травля, присуща капиталистическому миру, а в коллективах советских трудящихся это уродливое явление сигнализирует о нездоровых и болезненных тенденциях и требует немедленного вмешательства широких общественных масс.
— Ну, ты и загнул, демагог, — восхищённо покачал головой Вотруба.
— Да, эти профкомовские все такие! — недовольно заявила дама, указавшая мне на шкаф. — Если тебе что-то надо, хрен, что получишь, но они тебя так заболтают, будешь рад, если живым уйдёшь.
Я повесил пальто и вернулся к столу. У Вотрубы зазвонил телефон.
— Внутренний, — пробормотал он. — Опять Ткачиха… Слушаю, Кошкин у телефона… Да, Зинаида Михайловна. Жаров? Явился… Явился, да. Сейчас отправлю.
Он повесил трубку и молча кивнул на дверь.
— К Ткачук?
— Иди. Очередное повышение.
Я молча вышел.
Зинаида Михайловна метала громы и молнии.
— Жаров! Ты не много ли себе позволяешь? Ушёл и весь день неизвестно где пропадаешь! Это как понимать⁈ Тебе что, всё можно? Или что? Если с начальником сложились хорошие отношения, значит можно на шею садиться? Сел, понимаешь, и ножки свесил! А я, хрупкая женщина, мало того, что всю работу целого отдела на своих плечах несу, ещё и этого лоботряса должна на руках носить. Тебе жирно не будет?
— Зинаида Михайловна, — умиротворяющим голосом парировал я, — у меня же постельный режим. Мне доктор строго настрого запретил перетруждаться.
— Перетрудился он! Посмотрите на него! А как тебя во «Встречу» занесло? Это надо же, главный инженер сообщает, мол ваш сотрудник там прохлаждается!
— А сам-то он что там делал? — развёл я руками.
— С ним-то всё понятно, а вот с тобой не очень. Давай, будь столь любезен, объясни. Хотя, не надо, всё равно ничего толкового не скажешь!
Она обречённо махнула рукой.
— Давай духи!
Я кивнул и, как фокусник, вытаскивающий кролика из шляпы, и извлёк из бумажного пакета, куда предварительно её поместил, синюю коробочку с духами.
— Ты издеваешься⁈ — возмущённо воскликнула начальница. — Почему «Клима»? Ты же обещал «Нину Ричи»!
— Не помню, — пожал я плечами.
— Ты дуру-то из меня не делай! Почему «Климá»?
— Так французские же, Зинаида Михайловна. Сами просили.
— Просила? Да только не эти! Я ведь их уже дарила! Я же тебе сразу сказала, их не брать!
В небольших окошках очков глаза её казались не столько злыми, сколько обескураженными и даже обиженными.
— Вы меня простите, но я этого совершенно не помню, — чистосердечно признался я. — У меня и справка есть.
— Справка⁈ — с трагическим надрывом повторила она. — Я тебе сейчас устрою справку! Такую, что ты месяц пошевелиться не сможешь!
— Других не было, — пожал я плечами. — Только «Климá». Отличные духи, между прочим. Вся Москва ими пахнет.
— Жаров! — замотала головой Ткачиха и поджала губы.
Она встала из-за стола и двинулась в мою сторону. Я мужественно выстоял перед искушением тут же выскочить в коридор и не сдвинулся с места.
— Сейчас я тебе устрою! Москва у него пахнет! Ты сам сейчас так запахнешь!
— Зинаида Михайловна… — сказал я чуть севшим голосом. — Зинаида…
Я не договорил, поскольку мысли вдруг приняли совершенно иное направление, потому что в этот момент Ткачиха вжала меня в дверь, придавив тяжёлыми налитыми грудями.
11. Девушки в моей судьбе
Поверить в то, что Саня Жаров променял златогривую ахалтекинку Женю на горячую буйволицу Зину было довольно трудно. Сердцу, конечно, не прикажешь, но кто видел Женю, тот бы меня понял. Впрочем, надежды на скорое появление Жарова было мало, а сам я уже довольно активно обустраивался во временах, своей юности.
И если бы меня ещё на некоторое время оставили здесь, то я бы уже не так охотно поднялся на площадку на последнем этаже бабушкиного дома, чтобы сделать шаг в будущее. Это раз. Было ещё одно соображение. Несмотря на некоторую бытовую необустроенность и суету новой жизни, так не походившую на ритм последних десятков лет моей жизни, мне здесь нравилось. Это два. Ну, и, наконец. Я — это я, а не тот Саня, которого лишил жизни бандит Толоконников. Это три.
А, раз так, я мог бы не без гордости и некоторой доли цинизма заметить, что неплохо знал, как вести себя с такими Зинами. Поэтому я поднял руки, положил ей на талию и чуть потянул на себя. Где мои семнадцать лет, так сказать. Глаза её вмиг стали огромными и удивлённо-взволнованными.
— Зинаида, это харрасмент — тихо, но твёрдо произнёс я, ибо, как хорошо известно, взялся за грудь, говори что-нибудь.
Я, конечно, взялся не за грудь, но она была максимально близка. Ближе, чем можно было бы представить мгновенье назад.
— Жаров! — воскликнула Зина так, будто это было коммунистическое приветствие и, уперев руки в дверь, начала пытаться отстраниться.
Я никогда не был сторонником служебных интрижек, но отвергать страстные объятия женщины считал верхом неуважения, поэтому не спешил выпустить из рук свою начальницу. Она же пошла на попятную. Поддалась было сладким фантазиям, но тут же сдрейфила.
— Немедленно прекрати! Это неприлично! Убери грабли! Я замужем, в конце концов!
Ну, что же, последний аргумент оказался этически наиболее весомым и мне ничего не оставалось, как снять ладони с твёрдой, как мрамор, талии Ткачихи.
— Зинаида Михайловна, — скромно улыбнулся я. — Я, должно быть, не до конца вас понял, поэтому расценил вашу экспрессию, как приглашение. Я думал, вы меня приглашаете.
— Я?!!! — возмутилась она, не торопясь отлепиться от меня. — Куда приглашаю?
— В свой богатый внутренний мир.
— Так, Александр, — быстро восстановила она статус-кво. — Не занимайся ерундой!
Глаза её заинтересованно блестели, словно она увидела во мне что-то чрезвычайно любопытное и интересное.
— Чтобы больше ничего такого! — наставительно и одновременно примирительно заявила она, и я догадался, что продолжение обязательно будет.
— Хорошо. Я вас прекрасно понял. Можете на меня положиться. Буквально.
Ткачиха наконец от меня отклеилась и, вернувшись за стол, кивнула:
— Ладно, эти духи подарю. В конце концов, ей несут и несут со всего города, не сомневаюсь, что она уже не помнит, что я дарила год назад. Иди, работай.
— Пользуясь случаем, — спокойно заметил я, — хотел бы напомнить, что нахожусь на больничном и мне прописан строгий постельный режим.
Услышав про постельный режим, начальница против воли оживилась.
— Поэтому, с вашего позволения, я бы пошёл к себе в общежитие.
Зато слова об общежитии сразу притормозили полёт разгулявшейся фантазии.
— Надо тебе семейку пробить, — нахмурилась она, чтобы своя комната, без соседей, без этого всего. Ты ведь всё-таки ценный специалист.
Несомненно.
— Да, было бы здорово, — подтвердил я чуть приподняв брови. — Приглашаю на новоселье.
— Посмотрим… посмотрим… — задумалась Зинаида Михайловна, и я ретировался, оставив её наедине с мыслями.
Когда я вернулся в отдел, Вотруба сразу замахал мне рукой.
— А вот Жаров как раз пришёл, — сказал он и протянул мне трубку.
— Слушаю, Жаров.
— Ну, наконец-то. Я уж думала, ты от меня бегаешь.
— Элла, друг мой, ты почему не на занятиях?
— Ты прям, как мой папаня. Одни занятия на уме. Ты чем там занимаешься, что тебя не найти целый день?
— Работа напряжённая, — усмехнулся я. — Снабжаю родное предприятие, дел много.
— Понятно… Чем снабжаешь?
— Да, разным. А ты меня интригуешь. Целый день мне звонишь, чтобы узнать в чём заключается суть моей работы?
— Почему целый день? — немного обиженно возразила она. — Третий раз всего…
— Нет, мне приятно, конечно, но хотелось бы знать, есть ли какая-то причина. Может быть, что-то случилось?
Она фыркнула и голос её зазвучал немного сердито:
— Какая причина? Нет никакой причины. Просто так позвонила.
— Ну… здорово. Мне очень приятно тебя слышать.
Я подумал, что мои романтические интересы простёрлись невероятно широко. Причём, за очень короткий промежуток времени они распространились от юных студенток-медичек до матёрых начальниц отделов, включая, молодых рабочих и аспиранток. А при некоторой удачливости — ещё и дипломированных врачих.